<<
>>

10.4. Достоевский — великий сострадалец и печальник

По-видимому, в предыдущем разделе были достаточно подробно документированы жестокость и садизм Достоевского, связь этих свойств с личностным комплексом эпилептоидности-эпилепсии.

Мож- но говорить о прямых уликах. Тему эту можно развивать очень пространно, и любой читатель Достоевского (а Достоевского читали и читают все) может, временно приняв изложенную точку зрения, самостоятельно иллюстрировать ее множеством неиспользованных нами событий и персонажей, почерпнутых из произведений этого писателя.

Но все это будет той полуправдой, которая хуже всякой лжи. Да, конечно, Достоевский старательно унижал своих героев, и во всем этом прослеживается и определенная тенденциозность, и извращен- ность, и деформирование действительности, и патология. Но вместе с тем во всех произведениях его чувствуются и два других мотива: глубочайшее сочувствие к жертвам социального унижения, острейшее сострадание к ним и вместе с тем скрытое напоминание о том, что все это может случиться и с тобой, читатель, как бы ты ни был застрахован от падения своей собранностью, волей, работоспособно- стью, образованием, положением в обществе, материальной обеспе- ченностью, родней, творческой отдачей, заслугами, трудовым зара- ботком.

Да, мало кто способен спиться, как Мармеладов; пойти убивать старушку, даже ради гибнущих матери и сестры; не пойдет на панель, как Сонечка; а если 16-летнюю девушку и соблазнит влиятельный прохвост, в зависимости от которого она, неопытная, оказалась, то она не будет пожизненно выставлять это напоказ и лезть под нож, как Настасья Филипповна, а найдет и силы, и поддержку, чтобы оправиться, и т. д. до бесконечности. Социальные условия сделали нас куда более независимыми и «зубастыми», чем беззащит- ные жертвы Достоевского, эти униженные и оскорбленные. Но у каждого человека есть сознание того, что и он когда-то, пусть недолго, висел над пропастью, был на волосок от какого-то страшного падения, он знает о самых разнообразных формах поныне существующего унижения, если не по собственным, то по близким примерам, о том, что и сильнейший, несгибаемый, со своей жизненной сверхзадачей может оказаться бесправным перед каким-нибудь самодовольным,

173

зажравшимся чинушей, инженер — перед взъевшимся рвачом-брига- диром, врач — перед истерично-мстительным пациентом, у нас всех, у всех европейцев свежи и должны оставаться свежими те унижения, в которых гибли самые стойкие люди в фашистских и иных лагерях.

Каждый американец и англичанин знает, какие издевательства пере- несли его соотечественники в японском плену. Каждый может мыс- ленно прикинуть, сколько недель и месяцев недоедания и голода, дней или недель издевательств, избиений и пыток нужно, чтобы довести его до худших унижений, чем те, до которых дошли люди Достоев- ского. И даже в самодовольном сознании своей отдаленности от его персонажей, своего абсолютного превосходства над ними, своей не- причастности к ним, к их бедам, своей неприкосновенности, букваль- но каждый вспоминает какой-либо эпизод из своей жизни, эпизод большой или мелкий, единичный или рецидивирующий, когда он сам никому неведомо оказался на грани и даже преступил грань, отделя- ющую его от того или иного из уродов Достоевского.

Когда, по библейской легенде, толпа хотела по закону побить камнями грешницу и Иисус сказал: «Пусть тот из вас, кто сам не без греха, первым бросит в нее камень», — безгрешных не оказалось. Все мы чувствуем потенциальное сродство нашего «Я», нашей души с тем или другим из персонажей Достоевского, и мы с огромной благодар- ностью видим, что он не только злорадно унижает, но одновременно и сопереживает бедствия, страдания самого жалкого из своих чинов- ников. Гипертрофирование — это один из многих методов искусства, и мастер обнажения, мастер гипертрофии, совмещающий садизм с состраданием, именно своим состраданием дорог нам. Он дорог нам постоянным напоминанием о том, как тонок лед, на котором мы живем, и особенно дорог нам теперь, после того как пала вера в обязательную благодетельность прогресса, науки и техники, после того как пресловутая «русская душа» в плену и лагерях уничтожения оказалась общечеловеческим свойством всех наций, терпящих бедст- вие, но которым некуда послать сигнал 80S.

Как никто другой, Достоевский показал, что над каждым висит «дамоклов меч», «не судите, да не судимы будете», и хотя он написал «красота спасет мир» (то, что это так, мы пытались доказать раньше), но вместе с тем его произведения — это гимн доброте и милосердию.

Остановимся только на немногом. Не слишком бедный дворянин, Достоевский, рано прославившийся как писатель, стал петрашевцем, испытал оскорбления следствия, допросов, ожидания смертной каз- ни, всей ее процедуры, каторги — он не мог не ощутить проблему унижения во всей ее остроте. Проблема взлетов и падений тоже стояла перед ним постоянно; ведь эпилептический припадок часто сопровож-

174

дается крайне неэстетическими явлениями. И тема сочетания самого высокого с самым жалким, естественно, стала основной в его творче- стве. До какого бы ничтожества, падения, преступления, злобности, садизма он ни доводил своих героев, его при такой биологии и социальной биографии никогда не оставит сочувствие к ним, пони- мание, сопереживание и даже всепрощение. Была ли это доброта к себе, спроецированная на других, были ли это объяснения собствен- ных бездн, спроецированные на других, был ли он собственным адвокатом, когда объяснял психологические ловушки на других — вопрос, в конечном счете важный лишь для понимания личности Достоевского и внутренних причин его творчества. Несравненно более важен для человечества конечный продукт этого творчества — про- изведения, в которых исследователь может проследить очень любо- пытные ходы, пружины, мотивы. Но для десятков миллионов неизмеримо важнее другое — дух сопереживания, дух сочувствия, дух понимания, и это социально гораздо более значимо, чем четыре поколения эпилептоидов-эпилептиков, одним из которых был Ф. М. Достоевский, повторяем, Колумб подсознательного, эмоционального мира человека.

Но если понадобится скрупулезная, пространная документация для раскрытия патологии творчества писателя и ее связи с наследст- венными личностными особенностями, то сочувствие к жертвам и сострадание к ним, порождающее любовь к писателю, очевидны. Достоевский был, остается и останется великим гуманистом, какие бы чудовищные картины он ни рисовал и как бы садистически он это ни делал, как бы он ни боялся свободы, каким бы беспомощными ни выглядели Алеша Карамазов и старец Зосима перед Иваном Карама- зовым, как бы ни был убедителен Великий Инквизитор (сколько их появилось в XX в.!), как бы ни был враждебен сам писатель револю- ции и революционерам.

В заключение этого сокращенного разбора генетики, личностных свойств и творчества Достоевского следует объяснить, почему ему уделено столь непропорционально большое место по сравнению с Л. Н. Толстым. Диспропорция объясняется очень просто. Благодаря доминантно-мономерному наследованию комплекса эпилепсия-эпи- лептоидность, а также хорошей генетической изученности семьи Достоевского, здесь можно ясно продемонстрировать роль наследст- венных, притом своеобразных личностных свойств в творчестве ху- дожника — именно доминантная мономерность позволяет проследить наследственность. В подавляющем же большинстве случаев наследст- венный характер индивидуальности остается скрытым, неопредели- мым в силу, как правило, полигенности наследования основных характерологических свойств и неисчерпаемого разнообразия их ре-

175

комбинаций среди родни художника. Вместе с тем изучение близне- цов показывает, что и другие личностные свойства строго детермини- рованы генетически.

Завершая раздел, посвященный прежде всего эволюционно-гене- тическому происхождению восприимчивости к прекрасному и, неиз- бежно, ее многообразию, мы считаем нужным подчеркнуть, что, разбирая проблемы эволюционной генетики, эмоций взаимного альт- руизма, влечения к справедливости, нельзя не коснуться параллель- ной проблемы происхождения чувства красоты, влечения к прекрас- ному — автор надеется, что высказанные им соображения, пусть подкрепляемые немногими иллюстрациями, побудят специалистов к более систематическим поискам, направленным на понимание роли естественного отбора в развитии нашей эстетической восприимчиво- сти.

<< | >>
Источник: Эфроимсон В. П.. Генетика этики и эстетики. 1995

Еще по теме 10.4. Достоевский — великий сострадалец и печальник:

  1. ДОСТОЕВСКИЙ И толстой
  2. ЛЕКЦИЯ 5. Ф.М. Достоевский
  3. 10.2. Эпилепсия-эпилептоидность в роду Достоевских
  4. 3.2. Г осударственно-правовые взгляды почвенников (Ф.М. Достоевский, А.А. Г ригорьев, Н.Н. Страхов)
  5. 10. НАСЛЕДСТВЕННЫЕ ЛИЧНОСТНЫЕ ОСОБЕННОСТИ КАК ИСТОЧНИК ОСОБОЙ ПРОНИКНОВЕННОСТИ. ГЕНЕТИКА Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО И ЕГО ТВОРЧЕСТВО
  6. Задуманный еще в 1858 г. М.М. Достоевским журнал «Время» долгое время не мог получить разрешения комитета по цензуре.
  7. 4. Как проходили завоевания Карла Великого? В чем причины распада империи Карла Великого?
  8. 11.Правовое положение Великого князя в системе гос.власти ВКЛ. Вклад Великих князей ВКЛ процесс формирования и развития гос.
  9. Великая Мать
  10. МАНУЭЛ I ВЕЛИКИЙ
  11. ЭЛЬФРЕД ВЕЛИКИЙ
  12. ВЕЛИКИЙ ПРОЕКТ
  13. Великая Ложа
  14. Завоевания Карла Великого.
  15. ИМПЕРИЯ КАРЛА ВЕЛИКОГО
  16. ВЕЛИКАЯ ВОЙНА
  17. Великий охотник
  18. великие пирамиды