4. Философские проблемы различаются в соответствии с делением жизненных проблем на проблемы-образы, проблемы-действия и вербальные проблемы

Произведем рассмотрение философских проблем в соответствии с тем, как они

включены в жизненные проблемы, какой ракурс жизненных проблем они

представляют.

Философские проблемы заданы в виде схем целостных образов аналогичных

жизненных ситуаций и предстают как ракурс жизненных проблем.

жизненные проблемы могут быть по-разному представлены.

Во-первых, жизненные проблемы могут существовать только в виде образов. Это

означает, что ситуация возникла (она известна, прочувствована), причем она

продолжается и далее, то есть имеется возможность пребывания в ней. Если

ситуации нет, то проблема не возникает вовсе. Если ситуация безвозвратно

завершилась, то проблема исчезает, хотя переживание, воспоминание о

ситуации может остаться. Проблемы-образы не подразделяются в соответствии с

заранее обозначенным предметом, каким-либо теоретическим принципом,

областями исследования и т.д., поскольку в жизни все это совмещено и

неделимо. Однако отсутствие необразных средств выражения, адекватно

отображающих проблемы (полностью поглощающих эти проблемы) не означает

слитности самих образов, существования только единой ситуации.

проблем-образов проводится в соответствии с той или иной включенностью в

них самого человека и обстоятельств, в которых он пребывает. Это означает

вычленение из ситуации человека ("вот он, я"), его действия ("вот что я

делаю"), окружающего мира ("вот на что я действую"), высшей и неизвестной

причины данной ситуации, или бога ("что-то такое, что мне неподвластно и

может неожиданно перевернуть всю ситуацию"). Но тогда любая жизненная

проблема в ракурсе аналогичности является философской, если смотреть на нее

с позиции выделения фундаментальных схем образов.

хлеба в соседнем магазине при должном видении предстает как проблема

пропитания ради поддержания жизни, проблема целесообразности траты времени,

проблема лени, проблема общения, проблема страдания, проблема "хлеба

насущного", даваемого нам Господом "днесь", и так далее. Философские

проблемы-образы присутствуют в любых жизненных проблемах, а акцентация

внимания на них свидетельствует о философском складе ума, о любви к

мудрости, заключающейся в стремлении подняться до аналогического,

коррелятивного (по отношению к другим ситуациям) видения ситуации.

Философская проблема не является абстрагированием ряда более частных

проблем, она есть их насыщенное видение без потери какого-либо содержания.

Любомудрие не означает глупости в частных ситуациях; скорее, философ видит

эти частные ситуации в их соотношении, в аналогической перспективе, что

иногда обуславливает весьма странный для собеседника ракурс в подходе к

ситуации. Можно сказать, что в жизни философ воспринимает ситуации с точки

зрения единства их ролевых функций.

Второй разновидностью жизненных проблем выступают проблемы-действия,

относительно которых проблемы-образы имеющихся ситуаций выполняют роль

основания. Проблема-действие состоит в реальном осуществлении совокупности

действий для потребного преобразования ситуации. Проблемы-действия суть

тотальность действия, или деятельность. Следует отметить, что такие

проблемы напрямую связаны с целями: именно цели обеспечивают производимым

действиям целостность, превращая их в целедостигающую деятельность.

Проблемы-действия, или деятельность, есть целедостижение. Действия в

процессе целедостижения выстраиваются в цепочки (алгоритмы), причем оценка

и корректировка результатов (достигнутой цели) производится посредством

сравнения образа вновь созданной ситуации и ситуации исходной.

Проблема-действие в ретроспективной оценке является как бы "медиатором"

начальной и заключительной проблем-образов, если рассматривать деятельность

уже свершившуюся; если же деятельность только предстоит, то

проблема-действие соединяет начальную проблему-образ и цель, причем

последняя проблемой покуда не является.

Как и проблемы-образы, все без исключения проблемы-действия несут в себе

момент философичности. Любая деятельность, даже самая "приземленная", может

быть взята в срезе ее схемы, свойственного этой деятельности "архетипа"

субъект-объектного отношения. Именно на этом строится большое количество

учений, в которых концепция дается в виде последовательности действий

учителя (зачастую парадоксальных, а иногда даже пугающих, приводящих

учеников в трепет), которые надо осознать, то есть создать персональную

философскую проблему-образ на основании данной учителем проблемы-действия,

а далее перевести ее в собственную, новую ситуацию (проблему-образ).

Например, в концепции Карлоса Кастанеды обучение в "европейском" смысле

отвергается как пустое сотрясание воздуха. Ученики под влиянием

осторожного, экстравагантного или рассчитанно шокирующего, необычного

воздействия наставника и бенефактора (контр-наставника) разрушают свое

представление о реальности и возможностях человека, создавая взамен него

новое, кстати, невыразимое в словах. Такая философия видит своей задачей

"перевернуть мир обучаемого", заставив его преобразиться, и, главное,

начать действовать по-новому. Собственно философские проблемы-действия

являются как бы схемами деятельности, предзадающими очередность и сам набор

допустимых действий. Деятельностно ориентированный философ находится под

влиянием аналогического образа действий, то есть действует принципиально.

Такое действие не означает глупости в частных делах; скорее, философ более

последователен в своих действиях, то есть более деятелен. В действиях он,

если уж принципиально убежден в своей позиции, самый прагматик из

прагматиков, самый циник из циников, самый идеалист из идеалистов, самый

неверующий из неверующих и верующий из верующих... Концептуальная,

"философская" последовательность во всех поступках, отсутствие сбоя и

растерянных метаний за исключением периодов творческих кризисов и смены

философских взглядов, невозмутимость действий, тяга к пророческому слову

(слову, сотрясающему сложившуюся деятельность) - удел прирожденного

философа, философа по поступкам, а не по образованию или профессии.

Наконец, увенчивают иерархию жизненных проблем проблемы вербализованные, в

которых ситуация выражена с помощью некоторых знаковых средств. Интересно,

что и сама ситуация в таком случае может иметь знаковый характер. Будучи

обозначением и, тем самым, рефлексией над действием, вербализованные

проблемы расчленяют предмет там, где он был деятельностно и образно

нерасчленим. В результате жизненные проблемы превращаются в проблемы

профессиональные, описываемые с помощью понятий. Вербализованные

философские проблемы являются ракурсом профессиональных, они выхватывают

момент аналогичности различных профессиональных проблем. Однако цена,

которую платит философия за право пользоваться словами, весьма высока: это

опосредование словами образов ситуаций и действий по их изменению,

почкование одной и той же философской проблемы в разных вербальных

выражениях, варьирование смыслов и жонглирование ими. Многообразие понятий

и неоднозначность их смыслов делает строительство "Вавилонской башни"

философии с помощью вербальных средств затруднительным.

Использование в философских концепциях естественно сложившихся языков

нагружает эти концепции побочными смыслами, которые свойственны обычным

словам. С другой стороны, формальное введение искусственных языков и

задание концепций с их помощью не дает ясности концепций, поскольку в

формальной системе смысл высказываний отсутствует вовсе. В крайнем,

рафинированно вербализованном подходе философскими признаются только

проблемы анализа языка. Часто такой анализ осуществляется с помощью

искусственных языков. Этот анализ распадается на семантический и

синтаксический. Допустимость терминов и высказываний выводится из правил

грамматики и образования смысла. Но откуда берется смысл? Ответ, что смысл

конвенциален, полностью разрушает единство философии. Отсылка к

незыблемости терминов опыта и логических терминов, их определяющей роли в

конструировании теоретических терминов, уничтожает философию как

запрещенное (неосмысленное) словоупотребление.

следование правилу (Витгенштейн) возвращает обратно к невербальным корням

философии. Стремясь уточнить философские проблемы как проблемы языка,

последователь "лингвистической" точки зрения либо произвольно трактует

смысл, либо убирает смысл полностью. Игра в языковый ригоризм поглощает

подобных философов либо философствующих логиков в ущерб созданию целостных

убедительных образов.

Любомудрие, взятое в своем вербализованном срезе, не означает неразвитости

или же отмены обычного словоупотребления. Наоборот, философ более

разнообразен и изощрен в выборе слов, предрасположен к игре в смыслы и

подтексты. Этим часто он загоняет себя в ловушку непонимания со стороны

неподготовленного собеседника.

Конечно, пренебрегать техникой (т.е. языковыми средствами) философу не

следует, как бы скептически он к речевому выражению философских

схем-образов ни относился. Однако важно помнить, что эти средства - не

более чем краски, которыми пишут картину. Чистота красок и их разнообразие,

то есть строгость использования понятий и их количество, не обязательно

обеспечивает воспринимаемость картины, и один многозначительный штрих,

яркая аналогия или необычное слово, порой дает больше, чем тщательно

прорисованный участок полотна.