Критическая деструкция и реконструкция истории философии языка

Возможный путь, по мнению Апеля, философского определения языка лежит в трансцендентально-герменевтическом понятии языка, который должен удовлетворять двум условиям. «1. Критическая деструкция и реконструкция истории философии языка должна показать в какой мере не ложными но философски достаточными были те определения языка, которые исходили из его функции обозначения и сообщения.

Существует возможность удовлетворения в подобной последовательности объяснения трансцендентально-герменевтического понятия языка.

Аристотель представляет иную парадигму понимания «значений», сохраняющую свое влияние до настоящего времени: «значений как находящихся в душе «представлений» или «отпечатков» вещей». Но и здесь место языковых значений занимает нечто независимое от языка – нечто психическое и должно быть субстратом логического тождества. Так вплоть до Гумбольдта сам феномен языка сводится к конвенционально-обусловленным «различиям звуков и знаков». «Еще и сегодня чрезвычайно трудно поставить под вопрос обоснованное Аристотелем и отвечающее здравому смыслу понимание языка как конвенциональной функции обозначения, а это и значит вывести на свет скрываемую этим пониманием «трансцендентально-герменевтическую» функцию языка как дифференцирующегося «общего логоса» человеческого сообщества».

Это измерение логоса языка воздействует и на смысл Теофраста эмансипировать философскую онто-логику как реалистической онто-семантики от глубочайших смыслов привязанных к языку притязаний на смысл и истинность поэтов и риторов. Теофраст скрыто предполагает «прагматическое» предпонимание вещей в смысле греческого языка и эта «трансцендентально-герменевтическая – предпосылка должна передаваться в ведение прагматической интерпретации конструированного философией онто-семантического «языкового каркаса» (Карнап) – интерпретации, которая имплицирует «согласие», т.е. «смысловое взаимопонимание» в коммуникативном сообществе ученых.

«Прагматическое измерение раскрывается как трансцендентально-герменевтическое измерение интерсубъективного смыслового взаимопонимания, которое – скрываясь тем понятием языка, которое видит его функцию в обозначении, - образует диалектическое единство с измерением языкового (опосредованного значением) предпонимания вещей или, лучше сказать, мира». Объективные языковые систему нуждаются в прагматической метасистеме человеческой речи или коммуникации. Из этой универсальной прагматики «коммуникативной компетенции» человеческая речь черпает способность рефлексии над языком и способность «перевода», «языковой реконструкции», «языкознания» и «философии языка».

Предвосхищение трансцендентально-герменевтического понятия языка дает возможность поставить под сомнение западноевропейское понятие языка, которое обозначает и сообщает, как вторичное по отношению к познанию. Философия языка Нового времени разрабатывает идею доязыковой очевидности познания и идею «методического солипсизма» или методического индивидуализма. Оба момента вытекают из определенной Оккамом редукции «значений» языка (понимаемых в платоновском смысле) к причинно возникающим, находящимся в душе отпечаткам как «естественным знакам» внешнего мира, которые схватываются в интуитивном познании, так и из одновременной редукции понятийной всеобщности к эмпирически обобщенной функции обозначения знаков языка, которые произвольно ставятся в соответствии «естественным знакам». Философские следствия этой редукции Апель демонстрирует на примере теорий Декарта и Локка, Шлика и Витгенштейна.

По мнению Апеля, даже если отвлечься от «языковой эмпирии» и допустить универсальный язык или универсальную структуру всех языков в смысле раннего Витгенштейна, то она, по-видимому, будет принципиально несовместима со структурой человеческой речи и коммуникации. Философский или языковедческий диалог о языке, как гарантирующий интерсубъективно однозначную формулировку сообщений о положении дел не является ни необходимым, ни возможным. Естественный обыденный язык не исключает саморефлексивности. Коммуникативное употребление языка не может быть удовлетворительно постигнуто ни как чистая передача информации о фактах, ни как приватная актуализация системы языка, которая не затрагивает ее семантическую структуру. Возможность и необходимость постоянно возобновляющегося взаимопонимания относительно человеческого смысла т.н. «предметов» опытного мира, равно как и возможность и необходимость взаимопонимания относительно смысла – т.е. «значения» - знаков языка, но уже в плоскости слов, - это, очевидно, выражения одной и той же рефлексивности человеческого разума.^[82]

«Парадоксальность универсальной, ориентированной на искусственный язык модели языка заключается… в том, что она дает возможность мыслить (коммуникативное) употребление языка только как приватную, лишенную рефлексивности актуализацию всегда уже данной заранее системы и именно поэтому не позволяет понять доступную человеку возможность искусственной конструкции языка как предельный случай осознанной (рефлексивной) тематизации и намерений языковой реконструкции».

Однако философ осуществляя описание языковой игры, сам претендует на специфическую языковую игру, которая рефлексивно и критически относится ко всем возможным языковым играм. Вот почему философ уже всегда предполагает, что он принципиально участвует во всех языковых играх или может вступать в коммуникацию с соответствующими языковыми сообществами. Но это означает выдвижение постулата, противоречащего тезису Витгенштейна, что у неограниченно многих и различных подразумеваемых им «языковых игр» нет между собой ничего общего, за исключением определенного «семейного сходства». Однако общее есть в том, что вместе с обучением одному языку и вместе с успешной социализацией в одной связанной с употреблением языка «форме жизни», происходит обучение единственной языковой игре, а значит, и социализация в единственной человеческой форме жизни. «В качестве постулируемой контролирующей инстанции человеческого следования правилу может вообще рассматриваться лишь в нормативном смысле идеальная языковая игра идеального коммуникативного сообщества». Поэтому языковую игру, которая может быть постулирована с опорой на тезис Витгенштейна о невозможности «приватного языка», Апель называет «трансцендентальной языковой игрой», всегда предвосхищаемой в фактической языковой игре.^[83]