Литературные вкусы и мировоззрение

Литературные вкусы и мировоззрение Рихани формировались под воздействием трех культур: американской, европейской и арабской. Это подтверждают слова Амина ар-Рейхани: «На Ливане – моя душа, в Париже – сердце, а в Нью-Йорке теперь тело». До эмиграции он учился во французской миссионерской школе, арабский литературный язык знал плохо, и первые произведения написал на английском языке. По книгам американских и английских романтиков он полюбил историю и культуру арабов, изучил язык своих предков и после нескольких посещений с 1904 г.

Амин Рихани строил межкультурный мост как прикладную практику духовности, пересекающей границы. Он брал вдохновение от американских трансценденталистов, своего возвышенного настроения и просвещал души повсюду, подобно людям Среднего Востока типа Rahi’ah al-’Adawiyyah, Mansur al-Hallaj, Muhyiddin Ibn ‘Arabi и Jelaluddin Rumi. В образцах суфийской традиции ислама, также как в западных философах и восточных пророках, Рихани распознавал творческую силу гуманности и сострадания, которые не знают никаких сектантских или географических границ. В сущности, он пытался вести диалог между Западом и Востоком, между современностью и традицией.^[420]

Чтение арабских и английских работ Рихани раскрывает его потенциал и многосторонность. Его литературно-философское наследие сравнивают с работами Л.Толстого, Торо, Уитмена, Эмерсона, Ирвинга, Г.Уэллса, Карлейля. Рихани обнаруживает огромное знание пространной корреспонденции и работ Байрона.^[421] Когда в 1926 Рихани отвечал на вопрос относительно авторов и книг, которые очень повлияли на его юное мнение, он первым назвал Шекспира, а Лорда Байрона вторым, после которых он внес в список имена Хьюго, Пэйна, Торо, Вольтера, Карлейля, Руссо и Хаксли. И хотя Рихани не говорит, читал ли он работы всего Байрона, особенно Паломничество Чайльд Гарольда, можно предположить, что он знал работу. Так, в Книге Халид, он ссылается на Байрона и Мюссе как «вдохновляющих гениев» одного из двух конкурирующих направлений «Современной школы арабской поэзии». Вордсворт и Кольридж, Шелли и Китс равно присутствуют в Книге Халид, как и. пантеистическая концепция Бога (Паломничество Чайльд Гарольда) Байрона. Божественный Храм Халида прост, ибо “Первой церковью был лес; первым куполом небесный свод; первым алтарем солнце ” ^[422]. Природа не только представляет Храм Бога, реализовывает Его Дух, но выражает славу и изящество Бога. Гимны долин схожи с подобными Х. Джибрана и У.Уитмена.

Халид становится моделью байронического героя, который среди романтических героев, возможно, наиболее революционная универсальная фигура. Характер невозвращенца побуждает его восставать против всех религиозных, социальных, и политических традиций. Он отказывается от материалистических активов и социальных связей; и подобно бродящему дервишу Халид пересекает внешний мир различия, изолирует себя в святости природы, чтобы глубоко погрузиться в свое внутреннее Я, приручить свой гнев и восстановить свободу своей души.

Рассел в «Истории западной философии» посвящает главу Байрону не как систематическому мыслителю, а потому, что Byronism - отношение, («Здесь и бунт, и открытое неповиновение, и презрение к установленным порядкам, и безрассудность, и благородные поступки»^[423]), колоссальная космическая защита своих прав, который установил перспективу и позицию к человечеству и миру, который вошел в философию девятнадцатого столетия и в конечном счете помог формировать концепцию Сверхчеловека Ницше, героя, который стоит вне юрисдикции обычных критериев доброго и злого.

Во многих отношениях, Амин Рихани был впереди его времени.

Он восхищался американской демократией и задавался вопросом, когда свобода повернет лицо к Востоку. С другой стороны, он открыто критиковал такие ключевые американские ориентации на ценности, как прагматизм и утилитаризм, также как американскую поддержку учреждения Еврейского государства в Палестине, ведущей к искоренению арабских аборигенов.

Рихани представляет истинное знание как экзистенциальную полноту, смешивая страсть с причиной достижения критического мышления. Восточного мистика и американского промышленника он представлял полюсами человечества, которые необходимо соединить как материализм Запада с духовностью Востока через, «встречу и плавку». Для Рихани, наиболее высоко развитое существо не было ни западно, ни восточно, но скорее человеком, объединяющим лучшие качества западного гения и восточного пророка. Он полагал, что в отсутствии такого стремления к синтезу, культурные импульсы позади западного материализма и восточной духовности станут узкими, скорее будут фрагментировать человеческий опыт, чем облегчать истинное человеческое развитие. Работы Рихани свидетельствуют о его постоянных усилиях как культурного посредника и как сторонника конструктивных и гуманных ответов на проблемы его времен.

Рихани стремился представлять своим читателям комплексную эпистемологию. В своих аналитических методах он может оправданно быть характеризован предшественником постмодернистов, постструктуралистов и деконструктивистов - как мыслитель, который подвергал сомнению все предположения и выдвинутые причины для пределов. Он утверждал, что чем глубже мы входим в ядро современных наук, тем ближе мы проникаем в фундаментальные тайны, призванные постоянной мудростью. Для него взаимодополнительное функционирование рационального и интуитивного было мерой человеческого творческого потенциала. Рихани открывает вселенную нашего воображения к более широкому пониманию.

Рихани социальный критик, политический аналитик и реформатор призывает к нашему сочувствию и моральному воображению, чтобы включить в широкое человеческое сообщество. Подобно каждому Sufi прежде и после него, он стремился разработать свой путь лестницы сознания и духовного развития от ограничения до изобилия, от человеческой возможности до Божественной близости.