Рассматривая возможное развитие философии в наступившем столетии по аналогии со становлением философскойкартины ХХ столетия

, мы придем к заключению, что все наработки последней четверти века ушедшего должны быть приняты в качестве основы нашей экстраполяции. Поскольку новые проблемы становятся важными фокусами проблематизации философствования, а новые мыслители находят их антецеденты в предыдущих концепциях, то и история философии будет переписываться в терминах новейших достижений.

Однако следует заметить из уроков недавнего прошлого, что вплоть до 60-х гг. ХХ века философские школы и интересы, грубо говоря, Востока и Запада были достаточно далеки, а понимание и поиски параллелей между философскими культурами только входило в моду. Конечно, были отдельные авторы, которые интеграционно -диалогически- компаративистский процесс мировой философии предчувствовали из логики развития современной цивилизации. Это предчувствие было заложено в Х1Х веке Ж.М.Джерандо, У.Джонсом, А.Дюперроном, Шлегелем, Шопенгауэром, Т.Кольбруком, Дж.Дэвисом, П.Дойссеном, В.П.Васильевым, В.М.Алексеевым, Ф.И.Щербатским и продолжено О.О.Розенбергом, С.Ф.Ольденбургом, П.Массон-Урселем, Ф.Розенцвейгом, Щ.Розеншток-Хюсси, Фэн Юлаем, М.Мюллером, Ю.К.Щуцким, Н.И.Конрадом, П.Т.Раджу, С.Радхакришнаном и другими.

Особенно наглядно видны изменения в США. До Второй Мировой Войны американская философская сцена была во власти прагматической философии и британского абсолютного идеализма.^[13] Б.Рассел и Л. Витгенштейн, как и манера их философствования, способствовали тому, что сбежавшие из Вены логические позитивисты генерировали в 40-х гг. американскую форму позитивизма. Феноменологи и экзистенциалисты, обученные в Германии и Франции, медленнее адаптировались, что было связано с переводом и объяснением американской аудитории ценности их специфических текстов и рефлексируемых проблем. Но вскоре интерес к американской классике прочти полностью исчез в академической философской среде,^[14] а лингвистический поворот оценивался как значительный вклад в философию. Не продолжая далее эту картину развития североамериканской философии, отметим, что исследование самой истории философии должно показать как становится и развивается обширное число различных видов теоретизирования и понимания. Остановимся на особенностях философии истории философии, истории истории философии, роли женщин-мыслителей в философии, соотношении философии и литературы.

Большинство практикующих философов порицают историков философии за доксографическое скучное перечисление архаических теорий, требуя вместо этого при обучении рассмотрения современных концепций, отвечающих решению новейших проблем. При этом для многих западных мыслителей, история философии представляется кратким введением в историю человеческой глупости, которое продолжалось до прихода Рассела, Витгенштейна и Хайдеггера.

Во всех гуманистических областях история объекта признается важной частью понимания современных произведений литературы, искусства, науки и так далее. История науки выросла в конце ХХ столетия в важную область, которая помогает нам понять, что современные ученые делают и как их работа касается усилий прошлого и других видов человеческой деятельности. Исследования по социологии науки, также как и ее истории, важны для научного сообщества, поскольку исторический фон способствует осознанию реального места и истинному пониманию направления поисков. При этом «творческая» философия фактически враждебна исследованию истории, поскольку в отличие от других человеческих интеллектуальных и культурных деяний, она часто представляет себя вневременным образованием, претендующим на вечность и таинственность. И ее доказательства этой особенности якобы в том, что она ищет правду, и не имеет значение, когда и где это может происходить. Так, Спиноза объяснил, почему некоторые труды могут быть поняты вне любого исторического знания, в то время как другие, подобно Библии, могут быть поняты только в их историческом контексте. Он использовал пример геометрических работ Евклида, но мог точно также использовать и собственный философский трактат, Этику.

Мы можем полностью следовать за усилием Евклида и убеждаться в значении его истин без полного знания того языка, в котором он записал свои открытия.

Удивительно, но почему все это так редко случается с философскими текстами и их авторами? Философы, создавая свои теории, действуют часто так, как будто ничто не требуется кроме текста, который они создали, чтобы понять их. Большинство не понимают не только важность данных относительно прошлых времен, но и того, что другие современники - творцы философских теорий - говорили относительно тех же самых текстов. Много современных дискуссий относительно Спинозы порождены интерпретациями его доказательств современными философами, независимо от изобилия исторических материалов, которые могли бы прояснить то, что автор сохранил в своем тексте.

Так математики и физики, рассматривая, что они в настоящее время делают в терминах предыдущих исторических достижений, могут подчеркнуть то, что ново, интересно и важно в представленной работе, а возможно и для будущих разработок.

Но кто должен решить, какие аргументы должны приоритетно акцентироваться? Так Констанция Блэкуэлл, анализируя историю истории философии, показывает, что историко-философский канон как правило рассматривает развитие мысли от Ренессанса до начала девятнадцатого столетия.^[17] Тексты, исследуемые в средневековье, в схоластических университетах шестнадцатого и семнадцатого столетий, были замещены работами новых авторов типа Бэкона, Декарта, и Локка. Подобное развитие историко-философского канона продолжается до сих пор вместе с пересматриваемыми программами, поскольку становятся доминирующими новые философские проблемы и перспективы, как и потому, что новые мыслители принимаются как доминантные философы.

Так в девятнадцатом и особенно в двадцатом столетии были осуществлены проекты по розыску, изучению и изданию работ и корреспонденции Декарта, Спинозы, Лейбница, Локка, Беркли, Юма, Канта, Шеллинга, Гегеля, Маркса, Ницше, Гуссерля, Рассела, Витгенштейна, Хайдеггера и других мыслителей на их оригинальных языках и в переводах. Любой работающий над такими проектами, как правило, обладает незаурядным талантом историка и философа. Частично из-за таких проектов, а отчасти благодаря работе знатоков интеллектуального детектива, были открыты работы (типа Conversations with Burman Декарта, Philosophical Commentaries Беркли, Abstract of a Treatise of Human Nature и Letter to a Gentleman Юма), некоторые из которых теперь вошли в канон, хотя пару поколений назад они были неизвестны. Неопубликованные труды Витгенштейна, Рассела, Хайдеггера, Гуссерля и других философов ушедшего столетия выходят в свет. Большая работа в этом направлении проводится не только в Европе, но и в Китае, Индии и Латинской Америке. Часть этого материала проливает дополнительный свет на уже изученные тексты, способствуя «вневременным» историческим аргументам как некой философской совокупности, но в результате оставляет проверенные и исправленные тексты. При этом важная информация относительно авторов фундаментальных философских аргументов до сих пор еще хранится в различных архивах. Вот почему мы можем говорить о непрерывной разработке информации, анализе и оценке доказательств прошлых философских учений.

Не акцентируя примеры, связанные с философами ХХ века, укажем на непрекращающееся исследование античных авторов, в том числе и диалогов Платона, в которых он обеспечил огромное количество доказательств. Многие исследуют только доказательства, другие, как Джеральд Пресс^[19], раскрывают не только вечность платоновской аргументации, но и задаются вопросом - были ли они частью драматических взаимных обменов, игры идей, в которых не философские элементы, возможно, были столь же важны как и доказательства. Интерес представляют сами аргументы, а не установка. И в случае большого драматического таланта автора типа Платона, следует учесть, что некоторые его аргументы могут быть частью драматической иронии, представлять ценности различных символов и т.д. Известно, что многие мыслители создавали свои философские работы долгие годы при изменяющихся условиях. Исследователь может сосредоточиться на одиночном аргументе как вневременном независимом объекте (что часто и делается при обучении), но лучший способ понимания и сути доказательств, и самого автора - представить их развивающимися и имеющими перспективу.

При оценке текущих философских дискуссий и читатели, и мыслители, и исследователи нуждаются в некоторых исторических «верстовых» указателях, чтобы поместить материал в интеллектуально значимую перспективу. Ссылки на предыдущие работы и авторов дают возможность установить условия, понятия, манеру, признаки и т.п. его философствования. Выявляется некоторый контекстный аппарат, который показывает, что интересы представленного автора берут исток в дискуссии, что она исходила из определенной исторической установки, а то и вырастала из чтения определенных работ анализируемого автора. Например, материал из богатого архива Рассела в Университете МакМастера, из архива Витгенштейна и других многое добавляет пониманию мыслителей двадцатого века.^[20]