<<
>>

§ 1. Конституционная Хартия Франции 4 июня 1814 г.

Конституционная Хартия Франции 1814 г. является первым историческим вариантом так называемой октроированной (т. е. дарованной монархом) конституции. Она стала своеобразной моделью для всех последующих аналогичных законодательных актов в других государствах.

По мнению А. Н. Медушевского, Хартия 1814 г. впервые дала синтез новой социальной реальности послереволюционного периода и старых, по существу, политических форм, что нашло отражение в истории её создания и структуре.323

Инициатива появления Хартии 1814 г. приписывается чаще всего Талейрану и

Александру I. Талейран, министр иностранных дел при Директории и Наполеоне в 1797-1809 гг., считавшийся многими современниками воплощением цинизма и продажности (госпожа Ж. де Сталь, например, дала ему такую характеристику: «Он продал Директорию, он продал Консульство, Империю, императора, он продал Реставрацию, он всё продал и не перестанет продавать до последнего своего дня всё, что сможет и даже чего не сможет

продать»[291]), сыграл важнейшую роль в восстановлении Бурбонов, на французском престоле.

Ведь первоначально в апреле 1814 г. после взятия Парижа Александр I (а его мнение было ключевым) склонялся к мысли либо призвать на французский престол бывшего французского маршала Бернадота (на тот момент шведского короля), популярного в армии, либо пасынка Наполеона Евгения Богарнэ , также популярного в армии и выходца из французской аристократии, либо малолетнего сына Наполеона «римского короля» Наполеона II при регентстве его матери Марии-Луизы. Учитывая, что Мария-Луиза была дочерью австрийского императора Франца, то к варианту с Наполеонам II склонялась и Австрия.

Александр I вообще крайне скептически относился к Бурбонам и их перспективам удержаться на французском троне, даже если их «посадят» туда союзники.

Он считал их людьми косными и ограниченными, не способными понять, что править старыми методами в новый обстановке невозможно. Подтверждением этому может служить эпизод, описанный в мемуарах агента Бурбонов барона де Витролля , когда он за две недели до вступления союзных войск в Париж приехал к Александру I уговаривать его согласиться на восстановление династии Бурбонов. Ответ Александра I просто поразил де Витролля. «Что же, - сказал Александр с выражением неудовольствия и сожаления, - если бы Вы их получше знали, Вы были бы убеждены, что тяжесть подобной короны слишком для них велика... Мы уже много искали, что могло бы подойти Франции, если бы Наполеон исчез. Некоторое время тому назад мы думали о Бернадоте. Его влияние на армию, расположение, которое он должен иметь в кругу друзей революции, остановили на один момент нашу мысль на нём. Но затем некоторые мотивы отдалили нас от этой мысли. Говорили и о Евгении Богарнэ, его уважают во Франции, его любит армия, он вышел из рядов дворянства. Может быть, он имел бы многочисленных сторонников. А потом, может быть, благоразумно организованная республика (!) больше подошла бы к духу французов? Ведь не бесследно же идеи свободы долго зрели в такой стране, как Ваша! Эти идеи делают очень трудными установление более концентрированной власти!» Выслушав это, роялист де Витролль остолбенел: «Где же мы, Великий Боже, были 17 марта? Император Александр, король королей, объединившихся для спасения всего света, говорил мне

о республике!».[292]

Конечно, вряд ли Александр I и в самом деле собирался восстанавливать республику во Франции, но его антибурбонские настроения были фактом. А это совершенно не устраивало Талейрана, который с 1808 г. продавал секретную дипломатическую информацию России и Австрии, совершая тем самым государственную измену. К тому же его открытое предательство Наполеона в марте 1814 г. было общеизвестно. Поэтому ни Наполеон II, ни любая другая кандидатура, кроме Бурбонов, его не устраивала, т.

к. ставила бы крест на его дальнейшей карьере. Поэтому Талейран сделал всё возможное, чтобы убедить союзных монархов, и, прежде всего, Александра I как самого могущественного из них, в необходимости восстановления именно Бурбонов на престоле. Помня фразу Александра I о том, что он не желает навязывать Франции какое бы то ни было правительство, а будет считаться только с мнением самой Франции, Талейран придумал хитрый ход. Он уговорил оставшихся в Париже сенаторов (а Сенат хотя бы формально считался высшим органом власти (после императора) в Первой империи, а потому мог считаться легитимным) подписать воззвание о призвании на престол Бурбонов, ложно уверяя их, что таково желание Александра I, и запугивая их сожжением Парижа, если русские заподозрят, что французы хотят оставить династию Бонапартов на престоле. Благодаря этому блефу, 6 апреля 1814 г. Сенат издаёт Хартию о призвании на престол брата казнённого короля от «имени французского народа» при условии издания Конституционной Хартии новым королем.

Раз таково было «мнение французского народа», то Александру I пришлось согласиться на кандидатуру Людовика XVIII. Изощрённый обман Талейрана возымел свое действие. Но вот дальше позиция и Александра I и Талейрана совпадала. Оба считали, что без издания Конституции Бурбоны долго у власти не задержатся.

Почти все современники тех событий отмечали необычайное конституционное рвение, которое проявил Александр I, буквально навязывавший Бурбонам Конституцию. Одни объясняли такое поведение российского монарха желанием смягчить дарованием конституционных установлений раздражение французов по поводу мирных условий и уменьшения французской территории. Другие, как, например министр полиции Паскье, считали, что Александр боялся «неосторожностей» со стороны ультрароялистов во главе с братом короля графом д’Артуа, которые могли вызвать новую революцию, а усмирять её пришлось бы союзникам и, прежде всего, русским войскам. А это опять война, опять огромные

финансовые расходы...[293] Талейран его в этом полностью поддержал.

В апреле 1814 г. Сенат разработал конституционный проект (при самом активном участии Талейрана и одобрении Александра I), представлявший собой умеренный вариант Конституции 1791 г. с более серьёзными полномочиями короля и двухпалатным Парламентом. Конституция

должна была утверждаться королем и на народном плебисците.[294]

Однако Людовик XVIII посчитал этот проект слишком радикальным и, несмотря на одобрение Александра I, отказался его подписывать. Лишь со второй попытки, серьёзно видоизменив текст проекта, король подписал Конституцию 4 июня 1814 г. Теперь уже Александр I посчитал её новый вариант слишком реакционным. В разговоре с Евгением Богарнэ он заявил: «Я не знаю, не раскаюсь ли я в том, что возвёл Бурбонов на престол. Поверьте мне, это нехорошие люди, они у нас побывали в России, и я знаю, какого мнение мне о них держаться». Примерно то же самое он высказал и в беседе с маркизом де Лафайетом, одним из главных авторов Конституции 1791 г.: «Я не жду ничего хорошего от Бурбонов, они полны старорежимных предрассудков». В ответ на возражение Лафайета, что Бурбоны, может быть, исправились, Александр I заявил: «Они не исправились и неисправимы!..». Лафайет довольно резонно заметил, зачем в таком случае их привезли во Францию, на что Александр ответил, что «ему их навязали» и что он совершил серьёзную ошибку, поверив увещеваниям

Талейрана. «Это дело неудавшееся и я уезжаю очень опечаленным», - заключил Александр.[295]

Подобные высказывания Александра I, на наш взгляд, развеивают последние сомнения в искренности его конституционных воззрений. Концепция «показного либерализма» С. Б. Окуня и его последователей не выдерживает в связи с этим никакой критики. Если внутри страны либерально-конституционные высказывания Александра еще как-то можно объяснить стремлением понравиться общественному мнению и путём лавирования сохранить и укрепить власть, то на международной арене объяснить это подобным образом невозможно.

Кому там хотел «понравиться» Александр? На тот момент он был фактически самым могущественным монархом Европы и мог добиться внедрения и реализации любой своей идеи.

То, что эти идеи были именно конституционными, лишний раз свидетельствует о том, что именно таким и было мировоззрение российского императора. После победы над Наполеоном перед ним открылось широкое поле деятельности и он не преминул этим воспользоваться, настояв на обязательном введении Конституций в освобождённых от власти Наполеона

странах. Что из этого получилось - увидим ниже, проанализировав ряд конституций эпохи Реставрации.

Итак, перейдем к анализу Конституционной Хартии Франции 4 июня 1814 г. По объёму она небольшая и состоит из 76 статей со сплошной нумерацией. Основной части Конституции предшествует огромная преамбула , в которой делается попытка связать создаваемые учреждения с предшествующим развитием страны во время правления Бурбонов и их предшественников, и тем самым показать преемственность «конституционных начал». В частности указывается, что «хотя вся власть сосредоточивалась во Франции целиком в особе Короля, наши предшественники не колебались видоизменять её осуществление, сообразно различию времен, что, таким образом, общины были обязаны своим освобождением Людовику Толстому, укреплением и расширением своих прав Людовику Святому и Филиппу Красивому, что судебные учреждения были установлены и развиты законами Людовика XI, Генриха II, Карла IX, наконец, что Людовик XIV определил почти все части государственного управления различными указами, мудрость коих еще доселе ничем не превзойдена». Далее отдав дань успехам просвещения и признав законность требований народа иметь конституционную хартию, указывалось, что новая конституция будет «свободной и монархической», она должна «оправдать ожидания просвещённой Европы», но одновременно должна быть национальной и учитывать особенности исторического развития Франции. В продолжение исторического экскурса палаты нового Парламента выводились из традиционных сословных учреждений феодальной Франции. Палата депутатов выводилась «из древних собраний Мартовских и Майских полей, которые так часто обнаруживали одновременно как ревность к интересам народа, так верность и уважение к власти Королей».

Верхняя Палата пэров связывалась с аристократическими советами при короле прежних времён. Тем самым ставилась цель «связать цепь времен, прерванную пагубными событиями» и показать органичность и историчность создаваемых учреждений высшей государственной власти.

При этом преамбула буквально переполнена самой неприкрытой демагогией в елейных тонах: «Счастливые вновь находятся в лоне нашей великой семьи, мы не могли ответить на любовь, в которой мы получаем столько уверений, иначе как словами мира и утешения... Самое заветное желание нашего сердца в том, чтобы все французы жили братьями и чтобы никогда никакое горькое воспоминание не нарушало спокойствия, которое должно последовать за торжественным актом, который мы ныне даруем».

Подобный явно старорежимный стиль напоминает скорее церковный, чем юридический документ. Тем не менее, несмотря на откровенное пустословие и словоблудие, большой интерес представляет окончание преамбулы, в которой содержится обещание короля «быть верными этой конституционной хартии, предоставляя себе присягнуть в её соблюдении с новой торжественностью, перед алтарями того, кто взвешивает на тех же весах царей и народы». Заканчивается всё объявлением «дарования и пожалования нашим подданным»

Конституционной Хартии «за себя и за наших преемников» и «навсегда». 329 Последнюю фразу, видимо, следует интерпретировать, как обещание никогда не отменять Конституцию.

И еще одно интересное наблюдение. Если отбросить словесную шелуху и пространные рассуждения о Божественном Провидении и исторических традициях и обратить внимание на фразу о том, что из века в век власть во Франции сосредоточивалась в особе Короля, а предшественники Людовика XVIII лишь видоизменяли её осуществление, то общий смысл преамбулы предстаёт в неприкрытом виде. По сути, авторы преамбулы (скорее всего ими были Шатобриан и Жозеф де Местр) проговорились, что они не собирались вводить никакого разделения властей . Власть должна быть сосредоточена в особе короля, а речь можно вести лишь о «видоизменении» её конкретного «осуществления». Подобное программное заявление и определило истинное содержание и направленность основного текста Хартии.

В отличие от витиеватой и проповедальной преамбулы основной текст Конституции 1814 г. очень лаконичен и точен. Каждая статья информационно насыщена и несёт чёткую смысловую нагрузку. Краткость формулировок свидетельствует о высоком уровне юридической техники.

Формально Хартия на главы не делится , но фактически они есть. Текст разделен на 8 смысловых блоков , которые предваряются заглавиями. Их и можно считать главами. Тем самым, структура Хартии представляет собой следующее.

1) . Ст. 1-12 - «Публичное право французов» - фактически представляют собой краткий раздел о правах человека (всего 12 статей или 16 % от общего объема конституции);

2) . Ст. 13-23 - «Формы королевского управления» - регламентируют полномочия короля в сфере исполнительной и законодательной власти (всего 11 статей или 14,5 % );

3) . Ст. 24-34 - «О палате пэров» - регламентируют формирование и полномочия верхней палаты Парламента (всего 1 статей или 14,5 % );

4) . Ст. 35-53 - «О палате депутатов от департаментов» - регламентируют формирование и полномочия нижней палаты (19 статей или 25 % общего объема Конституции; вместе с предыдущей главой получается, что законодательной власти посвящены 30 статей или 39 % содержания Конституции);

5) . Ст. 54-56 - «О министрах» (3 статьи);

6) . Ст. 57-68 - «О судебных учреждениях» - регламентируют деятельность судебных органов власти (12 статей или 16 % объема Конституции);

7) . Ст. 69-74 - «Особые права, гарантированные государством» - по сути, являются дополнением к главе о правах граждан;

8) . Ст. 75-76 - «Переходные статьи» , закрепляющие срок действия полномочий депутатов старого имперского Законодательного Собрания до 1816 года.

При анализе структуры Хартии 1814 г. обращают на себя внимание следующие моменты. Во-первых , относительная пропорциональность глав (в среднем, по 10-12 статей). Выделяется только 4-ая глава «О палате депутатов» (19 статей). Но большее внимание законодателей к ней объясняется сложностью вопроса выборов депутатов. Во-вторых , Хартия 1814 г. демонстрирует определённую преемственность с Конституциями Франции 1790-х гг. Хотя в ней и нет Декларации прав, начинается она с раздела о правах человека. А вот, что касается соотношения ветвей власти , то даже с чисто формальной стороны приоритет отдан исполнительной власти в лице Короля (посвящённая ей глава предшествует главам о законодательной и судебной власти). Но по сути, ничего принципиально нового в этом нет. Хартия 1814 г. лишь продолжает тенденцию, заложенную в Конституции 1799 г.

В-третьих , в Хартии 1814 г. отсутствуют разделы о финансах и налоговой системе, вооруженных силах и пересмотре Конституции .

Теперь более подробно рассмотрим содержание наиболее важных разделов.

<< | >>
Источник: Виталий Юрьевич Захаров. Российский и зарубежный конституционализм конца XVIII - 1-й четверти XIX вв. Опыт сравнительно-исторического анализа. Часть 1 2017. 2017

Еще по теме § 1. Конституционная Хартия Франции 4 июня 1814 г.:

  1. ИНСТИТУТ КОНСТИТУЦИОННОГО НАДЗОРА В СОВРЕМЕННОЙ ФРАНЦИИ (КОНСТИТУЦИОННЫЙ СОВЕТ) И ГЕРМАНИИ (КОНСТИТУЦИОННЫЙ СУД)
  2. Федеральный конституционный закон от 17 декабря 1997 г. N 2 - ФКЗ ”О Правительстве Российской Федерации” (с изменениями от 31 декабря 1997 г., 19 июня, 3 ноября 2004 г., 1 июня 2005 г., 30 января, 2 марта 2007 г., 25, 30 декабря 2008 г.)
  3. § 2. Конституция Франции 24 июня 1793 г.
  4. § 62. Эволюция государственного строя Франции в 1814 – 1870 гг.
  5. Исполнительная власть по Конституционной Хартии 1814 г.
  6. Франция в годы Консульства и Первой империи (1799-1814)
  7. КОНСТИТУЦИОННОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО КОНСУЛЬСТВА И ИМПЕРИИ НАПОЛЕОНА БОНАПАРТА (1799-1804 гг.). СОЗДАНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО СОВЕТА ФРАНЦИИ; РЕОРГАНИЗАЦИЯ МЕСТНОГО УПРАВЛЕНИЯ
  8. Великая хартия вольностей
  9. Великая хартия вольностей.
  10. ВЕЛИКАЯ ХАРТИЯ ВОЛЬНОСТЕЙ 1215 г.
  11. Англия и Великая хартия вольностей
  12. Хартия 1826 г. Гражданская война 1828-1834 гг.
  13. 53. «ЕВРОПЕЙСКАЯ ИДЕЯ» И ВЕНСКИЙ КОНГРЕСС 1814 Г
  14. § 5. Конституция королевства Норвегии 4 ноября 1814 г.
  15. Структура Конституции Норвегии 1814 г.