§ 2. Объективные признаки прикосновенности к преступлению

Объективная сторона преступления есть процесс общественно опасно­го и противоправного посяга­тельства на охраняемые законом интересы, рас­смат­риваемый с его внешней стороны, с точки зрения последовательного раз­вития тех событий и явлений, воз­никших в результате преступного действия (бездействия) субъекта^[58].

Непременным признаком объективной стороны любого преступления прежде всего является обществен­но опасное действие (бездействие). Пре­ступное дейст­вие (бездействие) занимает первенствующее место сре­ди дру­гих объективных признаков преступления, по­скольку оно играет роль по­средствующего звена во взаимодействии субъекта с реальной действительно­стью и только через его посредство наносится ущерб

52

охраняемому уголовным законом объекту.

Зачастую в качестве признака объективной стороны преступления вы­ступает общественно опасное последствие, под которым понимается вредное изменение, происшедшее в охраняемых уголовным законом социалистиче­ских общественных отношениях.

Указанные выше признаки обычно относят к числу основных призна­ков объективной стороны, из которых такой признак как действие (бездей­ствие) непременно присутствует при любом преступлении, а причинная связь и последствие — при совершении многочисленной группы преступлений. Когда мы говорим о действии или последствии как об основном признаке объективной стороны преступления, мы рассматриваем это понятие отвле­ченно, не раскрывая конкретного его содержания, свойственного тому или иному виду преступления. Содержание объективной стороны конкретных ви­дов преступлений весьма разнообразно. Каждое отдельное преступление мо­жет характеризоваться целым рядом индивидуальных особенностей и при­знаков, связанных с характером действия и наступившего последствия, ме­стом, временем его совершения и т.п.

53

Каков же характер объективных признаков, кото­рые в совокупности с субъективной стороной дают основание для объединения различных форм преступной деятельности в самостоятельный уго­ловно-правовой институт прикосновенности к пре­ступлению?

Вопрос об объективной стороне прикосновенности в правовой литера­туре исследован недостаточно. Ав­торы, в той или иной мере причастные к исследова­нию проблемы прикосновенности, рассматривают этот вопрос в основном применительно к конкретным видам прикосновенной деятельности и не выявляют объективных свойств и признаков, выражающих сущ­ность уголовно-правового института в целом.

Объективная сторона прикосновенности, разумеет­ся, не слагается из сумм объективных признаков всех ее форм. Понятие объективной стороны прикосновен­ности, будучи общим по отношению к конкретным ее формам, включает лишь такие признаки, которые ха­рактерны для каждого конкретно­го ее вида и в то же время имеют общее значение, абстрагируясь при этом от тех признаков и свойств, подчеркивающих специ­фику той или иной конкрет­ной формы прикосновен­ности.

В отличие от всех других форм преступной дея­тельности, прикосно­венность возникает исключительно в результате и в связи с преступлением, совершен­ным другими лицами. Та или иная деятельность субъ­екта образует прикосновенность и, следовательно, при­обретает общественную опасность лишь постольку, поскольку она объективно связана с преступлением, совер­шенным другим лицом, и непосредственно выте­кает из него, в то время как при всех других формах преступной деятельности такой зависимости не су­ществует. Отсутствие преступления исключает и при­косновенность к пре­ступлению.

Вопрос о характере связи между основным пре­ступлением и прикосно­венной деятельностью представляет большой теоретический и практический интерес. Без четкого уяснения природы этой связи нельзя правильно понять сущность прикосновенности как особого уголовно-правового института, его принципиальное отличие от соучастия в преступлении.

54

Большинство советских криминалистов придерживается той позиции, что действия соучастников в отличие от действий прикосновенных лиц долж­ны находиться в причинной связи с преступлением, совершенным исполни­телем. Причинная связь является той объективной границей, дальше которой не может прости­раться ответственность за соучастие. Это значит, что соу­частником в преступлении может считаться только тот, кто совершил дей­ствие, предшествующее преступному результату и являющееся одной из при­чин его наступления. Причинная связь наряду с общественной опасностью и умышленной виной является одной из необходимых предпосылок уголовной ответственности соучастника. Строгое и неуклонное соблюдение этого тре­бования служит важной гарантией соблюдения социалистической законно­сти, устойчивости и опре­деленности советского правосудия при рассмотре­нии групповых дел.

При решении вопроса об уголовной ответственно­сти как соучастника, так и лиц, прикосновенных к преступлению, советское уголовное право не­уклонно придерживается общих принципов ответственности, покоящихся на принципах социалистического демок­ратизма и социалистического гуманиз­ма.

55

Основы уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик 1958 г. заняли по рассматриваемому вопросу позицию, в полной мере соот­ветствующую общим принципам ответственности в социалистическом уго­ловном праве, и признают соучастниками лишь лиц, заранее обещавших скрыть преступника, ору­дия и средства совершения преступления либо пред­меты, добытые преступным путем (ч. VI ст. 17 Основ). Напротив, лица, ви­новные непосредственно в самом факте укрывательства при отсутствии пред­варительного обещания об этом, соучастниками не счи­таются и несут ответ­ственность лишь в случаях, особо предусмотренных в законе (ст. 18 Основ).

Проведение Основами различия между интеллек­туальным пособниче­ством, коим является обещание лица укрыть преступника или преступление и имену­емое в литературе заранее обещанным укрывательством, и укрыва­тель­ством в собственном смысле, т.е. заранее не обещанным укрыватель­ством, имеет принципиальное значение с точки зрения теоретической разра­ботки природы связей между прикосновенностью и совершенным преступле­нием.

Наличие или отсутствие предварительного обеща­ния, на наш взгляд, следовало бы рассматривать в качестве объективного критерия при отграни­чении всех форм прикосновенности от соучастия.

Заранее обещанные недонесение, попустительство, приобретение или сбыт имущества, добытого преступ­ным путем, так же как и заранее обещан­ное укрыва­тельство, стоят в причинной связи с совершением пре­ступления. Однако это вовсе не означает, что в причинную связь с совершением пре­ступления вступают сами по себе непосредственно действия по укрытию, не­доне­сению, попустительству, либо приобретению или сбыт; добытого пре­ступным путем имущества.

В причинной связи с совершением преступления на­ходится обещание лица не воспрепятствовать соверше­нию преступления, не донести о нем в ор­ганы власти, помочь преступнику в дальнейшем в укрытии преступ­ления ли­бо в реализации его плодов. В данном случае лицо своим предварительным обещанием укрепляет у исполнителя решимость осуществить свой преступ­ный и замысел, усиливает мотивы, побуждающие к выполне-

56

нию преступления, ослабляет противоположные мотивы, сдерживающие его от подобного шага.

Обещание субъекта, включаясь в качестве одного из звеньев в общую причинную цепь, завершающуюся при­чинением общественно опасного по­следствия, можно было бы рассматривать как самостоятельное действие, об­разующее интеллектуальное пособничество вне зависимости от того, будет ли это обещание реализо­вано в дальнейшем или нет.

Из сказанного следует, что лицо признается пособ­ником и несет ответ­ственность как соучастник пре­ступления не потому, что оно укрыло преступ­ление, не донесло о нем, попустительствовало его совершению либо при­об­рело или сбывало добытое преступным путем имущество, а потому, что оно своим обещанием оказало содействие его совершению. Все дальнейшее пове­дение такого лица не может повлиять на юриди­ческую квалификацию его действий и лежит за пре­делами состава пособничества. Однако оно может быть принято во внимание при индивидуализации ответст­венности и избра­нии меры наказания виновному.

Непосредственно действия по укрывательству, не­донесению, попусти­тельству и приобретению или сбы­ту добытого преступным путем имущества, возникая в большинстве случаев после совершения основного преступления, а в тех случаях, когда они имеют место в момент приготовительных действий или при со­вершении преступления, но при отсутствии предва­рительной субъективной связи прикосновенного лица с преступником по поводу совер­шаемого преступления, не в состоянии обусловливать совершение преступ­ления и не могут расцениваться в качестве объективного признака соучастия.

В свете изложенного вряд ли можно согласиться с утверждением, что недонесение о готовящемся пре­ступлении в отличие от недонесения о совер­шенном пре­ступлении якобы находится в причинной и виновной связи с пре­ступлением, совершенным другим лицом, и поэтому оно должно рассматри­ваться как соучастие в преступлении^[60].

57

Признавая наличие причинной связи между пове­дением недоносителя о готовящемся преступлении и совершением преступления, авторы приве­ден­ной пози­ции смешивают понятия причин и условий, без четко­го уяснения ко­торых нельзя правильно подойти к исследованию вопроса о причинной связи между яв­лениями. Как известно, для того, чтобы признать то или иное дей­ствие (бездействие) причиной наступив­шего результата, недостаточно, чтобы оно было толь­ко одним из условий его наступления; необходимо, что­бы этот результат вытекал из совершенного субъ­ектом действия, которое со­здало ре­альную возмож­ность возникновения этого результата^[61]. Это означа­ет, что для вменения возникшего общественно опасного последствия требу­ется, чтобы лицом были совершены действия, которые производят изменения во внешнем мире, создают реальную возможность наступления этих последствий.

Вопрос о причинной связи, применительно к соуча­стию, приобретает некоторые особенности сравнитель­но с общим решением этого вопроса при совершении преступления одним лицом. Содействие совершению преступле­ния соучастником всегда преломляется че­рез сознание исполнителя. Это име­ет место как в том случае, когда соучастие выражается в оказании фи­зиче­ской помощи исполнителю (предоставление ору­дия или создание иных усло­вий), и в том случае, ког­да соучастник воздействует на волю исполнителя пу­тем подстрекательства или интеллектуального пособничества.

Воздействие на психику исполнителя со стороны соучастника может проявляться в двоякой форме. Оно представляет собой возбуждение у испол­нителя наме­рения совершить общественно опасное деяние или же выступает в виде укрепления уже возникшей у него решимости осуществить свой пре­ступный замысел.

Недоноситель не участвует ни в возбуждении, ни

58

в укреплении преступного намерения исполнителя. Причинная цепь, начав­шаяся с момента возникновения у исполнителя соответствующего преступ­ного замысла, протекает помимо участия недоносителя. Общественно опас­ное последствие в данном случае име­ло свою основу исключительно в дей­ствиях исполни­теля, а бездействие недоносителя служило лишь од­ним из объективных условий реализации уже оформившегося, помимо недоно­си­те­ля, преступного замысла.

Это условие может превратиться в одну из причин наступившего обще­ственно опасного результата лишь в том случае, когда будет установлена субъективная связь между недоносителем и исполнителем в форме обещания последнему о своем бездействии по поводу готовящегося преступления. Только при этом условии может идти речь о причинной связи поведения не­до­носителя с совершением преступления и такое недоне­сение приобретает характер соучастия. Следовательно, для признания недонесения о готовя­щемся преступле­нии соучастием недостаточно создания им одного лишь объективного условия. Для этого необходимо, чтобы оно было дополнено субъективной связью меж­ду недоносителем и исполнителем по поводу со­вершаемого преступления. Только тогда поведение недо­носителя включается в качестве одного из звеньев в общую причинную цепь, завершающуюся на­ступлением общественно опасного результата.

Из приведенных выше соображений вытекает, что сторонники отнесе­ния недоносительства о готовящемся преступлении к разновидности соучас­тия не только смешивают причинную связь с условием наступления преступ­ного результата, но и допускают в какой-то мере искажение понятия соучас­тия, игнорируя значение обязательности предварительной субъективной свя­зи по поводу совершаемого преступления между соучастником и исполните­лем, без установления которой невозможно возникновение и развитие при­чинной связи при соучастии.

Принцип разграничения прикосновенности и соучастия на основе ис­следования наличия или отсутст­вия причинной связи неуклонно проводится Верхов-

59

ным Судом СССР как в определениях своих коллегий и постановлениях Пле­нума по конкретным делам, так и в руководящих разъяснениях Пленума.

Принципиальное значение по этому вопросу имеет постановление Пле­нума Верховного Суда СССР от 31 июля 1962 г. «О судебной практике по делам о за­ранее не обещанном укрывательстве преступлений, приобретении и сбыте заведомо похищенного имуще­ства»^[62].

В указанном постановлении подчеркивается необ­ходимость тщатель­ного исследования обстоятельств, связанных с разграничением соучастия в преступлении, заранее не обещанного укрывательства преступ­лений, недоне­сения о преступлениях, а также приобретения или сбыта имущества, добыто­го преступным путем. При этом Пленум обращает внимание на недо­пусти­мость игнорирования такого непременного при­знака соучастия как наличие причинной связи между действием или бездействием лица и совершенным преступлением.

Вышестоящим судебным инстанциям часто прихо­дится исправлять су­деб­ные ошибки, которые главным образом сводятся к недооценке значения причин­ной связи при разграничении соучастия и прикосновенной деятель­ности.

В этом отношении показательно дело по обвинению Бобыревой. Ботин, разыскивая ушедшую от него жену, 20 января 1961 г. приехал в пос. Бестюбе Целиноградской области и через паспортный стол установил адрес жителей поселка, своих знакомых, супругов Иванова и Бобыревой. К ним Ботин при­шел во время ужина и принес с собой 0,5 л. водки, которую распили втроем. После ужина Бобырева пошла на профсоюзное собрание, а Ботин и Иванов принесли еще водки и продол­жали выпивать. В ходе выпивки между ними возник­ла ссора. Придя домой, Бобырева попыталась успо­коить Ботина, одна­ко последний не унимался и лез в драку. В это время Иванов, выхватив с вер­стака нож, нанес им удар Ботину в спину. От полученного ране­ния Ботин тут же скончался. Иванов и Бобырева с

60

целью укрытия убийства взяли санки и увезли труп Ботина на кладбище. Воз­вратившись домой, Бобырева сожгла в печке валенки, мешок и шапку, при­надлежащие убитому.

Целиноградский областной суд, признав Бобыреву виновной в соучас­тии в убийстве, квалифицировал ее действия по признакам ст.ст. 17 и 88 (ч. I) УК КазССР^[63]. Между тем из обстоятельств дела, установленных самим же областным судом, видно, что предварительной договоренности между осуж­денной и Ивановым по поводу убийства Ботина не было. Убийство Ботина совершено Ивановым без какого-либо содействия с ее стороны. Действия Бо­быревой выражались в том, что она после совершенного убийства совместно со своим мужем участвовала в сокрытии следов преступления. При таком по­ложении действия Бобыревой не нахо­дились в причинной связи с совершен­ным убийством и, следовательно, она осуждена за соучастие необосно­ванно. Ошибка областного суда была исправлена Судебной коллегией по уголов­ным делам Верховного суда Казахской ССР, которая определением от 30 марта 1963 г. изменила приговор, переквалифицировав действия Бобыревой на ст. 195 УК КазССР, предусматривающую ответственность за заранее не обещанное укрывательство.

Не всегда последовательную линию по рассматри­ваемому вопросу про­водит Верховный суд РСФСР, не оправданным представлялось указание пле­нума Верховного суда РСФСР, содержавшееся в его постановлении от 7 сен­тября 1961 года «О судебной практике по делам о хищениях социалистиче­ской собственности». В п. 9 этого постановления указывалось: «Разъяснить судам, что реализацию заведомо похищенных ценностей следует рассматри­вать как соучастие и квалифицировать по ст. 17 и соответствующим статьям УК РСФСР, предусматривающим ответственность за хищение государствен­ного и общественного имущества»^[64].

61

Указание пленума Верховного суда РСФСР всту­пает в противоречие с законом, ибо ст. 17 УК РСФСР соучастием признает лишь такое поведение субъекта, которое находится в причинной связи с совершением преступле­ния. Приведенное указание воскрешало отвергнутые теорией и практикой ошибочные взгляды на соучастие. Поэтому редакция постановления пленума Верховного суда РСФСР была изменена его же постановлением от 11 сентяб­ря 1962 г. и приведена в соответствие с действующим законодательством.

Вызывает возражение постановление президиума Верховного суда РСФСР, принятое по делу Шальмиевой уже после отмены пленумом своего ошибочного указания.

Шальмиева была признана виновной в том, что в ночь на 8 сентября 1954 г. в доме своего отца выстирала рубашку Якубова, на которой были по­хожие на кровь пятна, и приняла от него медальон, серьги и два кольца, а узнав на следующий день, что эти ценности принадлежат Ханакоевой, уби­той накануне Якубовым, спрятала их. За указанные действия Шальмиева осуждена по ст. 17 и п. «а» ч. I ст. 136 УК РСФСР 1926 г., ст. 2 ч. II Указа Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении охраны личной соб­ственности граждан» от 4 июня 1947 г. и по ст. 17 того же УК.

Учитывая, что действия осужденной целиком и полностью относятся к обстоятельствам, связанным не с совершением, а укрытием преступления, прокурор РСФСР принес в Президиум Верховного суда РСФСР протест, по­ставив вопрос о переквалификации их на ч. I ст. 189 (заранее не обещанное укрывательство) УК РСФСР 1960 г. Однако Президиум Верховного суда РСФСР постановлением от 30 ноября 1962 г. отклонил протест прокурора, ссылаясь на тяжесть совершенного преступления.

Президиум Верховного суда РСФСР, как это вытекает из смысла его постановления, при разграничении укрывательства от пособничества пытает­ся исходить не из наличия или отсутствия объективной причинной связи между действиями субъекта и наступившим опасным результатом, а из сте­пени тяжести этого результата; иначе говоря, объективное исследование об-

62

стоятельств дела подменяет субъективным усмотрени­ем суда.

Такая постановка вопроса, на наш взгляд, непра­вильна. На ее ошибоч­ность указывает и Пленум Вер­ховного Суда СССР в постановлении от 22 де­кабря 1964 г.^[65]. В соответствии с этим постановлением дейст­вия осужденных, отбывающих наказание за соучастие, подпадающие под признаки заранее не обещанного укрывательства, подлежат переквалификации на ст.ст. 88² или 189 УК РСФСР 1960 г. и соответствующие статьи уголовных кодексов дру­гих союзных рес­публик независимо от тяжести основного преступления.

Разумеется, при исследовании причинной связи между деятельностью субъекта и совершенным пре­ступлением недопустим формальный подход, когда вывод о наличии или отсутствии соучастия или при­косновенной дея­тельности делается лишь на основа­нии внешних признаков. Решающее зна­чение при этом придается тому, что сами действия обвиняемых были совер­шены после окончания преступления, без глубокого анализа имеющихся по делу данных, свидетельствующих о наличии соучастия в преступлении.

Согласно упомянутому выше разъяснению Плену­ма, укрывательство, а также приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем, могут быть признаны пособничеством и в тех случаях, когда, несмот­ря на отсутствие ясно выраженного обещания, подобные действия в силу систематического их совершения давали основание исполнителю рассчиты­вать на подобное содействие. Сознание преступником того, что ему и впредь будет оказано содействие в укрытии и реализации похищенного, укрепляет у него решимость на совершение преступления и стимулиру­ет его действовать при выполнении преступления с боль­шей уверенностью. Поэтому действия укрывателя или лица, реализующего либо приобретающего добытое преступ­ным путем имущество, в подобной ситуации вступают в причинную связь с совершением преступ­ления и их надлежит расценивать как пособниче­ство.

63

Исходя из этого, нельзя признать правильной по­зицию Верховного су­да Казахской ССР, занятую по делу Шуберта и Наумкиной.

Так, Васильев, работая на Алма-Атинской фа­брике «Индпошива» охранником (с ноября 1959 по март 1962 г.), путем подбора ключа и с приме­нением поддельного пломбира неоднократно совершал кражи ценностей со склада фабрики во время ночного де­журства. Всего им за этот период было похищено то­варов на 13 557 рублей. Шуберт и Наумкина система­тически принимали от Васильева похищенные ценно­сти и сбывали их.

Алма-Атинский областной суд, разбирая данное дело, вполне обосно­ванно усмотрел в действиях Шу­берта и Наумкиной признаки пособничества в хище­нии и осудил их по ст.ст. 17 и 76⁵ УК КазССР. Однако Верховный суд Казахской ССР, рассматривая дело в кассационном порядке, без каких-либо убедительных мотивов отверг выводы областного суда о наличии соучастия по делу и переквалифицировал действия осужденных на ст. 78 ч. II УК КазССР, предусматри­вающую ответственность за приобретение или сбыт имущества, добытого преступным путем^[66].

Разумеется, такое решение вопроса искусственно понижает степень об­щественной опасности лиц, винов­ных в совершении тяжких преступлений, и противоре­чит принципам законности при отправлении правосу­дия, требу­ющего строгой индивидуализации ответст­венности.

Итак, из вышеизложенного явствует, что прикос­новенная деятельность не содействует совершению ос­новного преступления, поэтому она не явля­ет­ся одной из его причин. Следовательно, отсутствие причинной связи между прикосновенностью и совершением пре­ступления является одним из основ­ных ее объектив­ных признаков, который имеет не только большое теоретиче­ское значение, но и представляет серьезную гарантию в смысле укрепления законности в деятель­ности органов правосудия.

Однако отсутствие причинной связи в рассмотренном

64

плане не снимает и не умаляет значения вопроса о характере обратной связи, существующей между совершенным преступлением и прикосновенной к не­му деятельностью. Некоторые авторы, отвергая причиняющую роль прикос­новенности, обычно ограничи­ваются неопределенной характеристикой связи меж­ду прикосновенностью и основным преступлением как «связи вообще»^[67].

На наш, взгляд, такая характеристика завуалировывает сущность ис­сле­дуемого явления и мало что объясняет.

Между основным преступлением и возникающей в результате его со­вершения прикосновенной деятельно­стью существует неразрывная связь. Для того чтобы та или иная деятельность лица могла быть признана при­кос­новенностью, необходимо, чтобы она была обу­словлена конкретным пре­ступлением, совершенным другим лицом и порождена им. Умаление значе­ния этого обстоятельства на практике приводит к необо­снованному привле­чению к уголовной ответственно­сти и осуждению за прикосновенность лиц, в дейст­виях которых не содержится состава уголовно-нака­зуемого деяния.

Так, Самедов, зная о наличии у Гасанова огне­стрельного оружия систе­мы «наган», не сообщил об этом органам власти. Судебная коллегия по уго­лов­ным делам Верховного суда Азербайджанской ССР нашла в действиях Самедова признаки заранее не обещанного укрывательства и осудила его по ст. 187 УК КазССР. Между тем Самедов не мог быть осужден ни за укрыва­тельство, ни за недоносительство, так как его действия не были объективно обусловлены конкреткыми видами преступлений, предусмотренны­ми ст.ст. 186 и 187 УК КазССР, заранее не обещанное

65

недонесение и укрывательство в отношении которых влечет уголовную от­ветственность.

Согласно диспозиции указанных статей, незаконное хранение огне­стрельного оружия не отнесено к разряду преступлений, могущих вызвать прикосновенную к нему деятельность в виде недонесения или укрыва­тель­ства. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда СССР опре­делением от 24 ноябри 1962 г. приговор суда в отношении Самедова отмени­ла и прекратила дело производством за отсутствием в его действиях состава преступления^[68].

Перечисленные нами два признака, будучи чрезвычайно важными свойствами прикосновенности, являются, однако, недостаточными для пол­ной характеристики ее объективной стороны. Характеристика объективной стороны прикосновенности была бы не­полной, если бы мы не указали еще на один из суще­ственных ее признаков.

Не всякая деятельность, возникшая по поводу совершенного преступ­ления, может образовать прикосно­венность и, следовательно, повлечь уго­ловно-правовые санкции. Одним из необходимых объективных при­знаков прикосновенности, по нашему мнению, следо­вало бы признать создаваемую в результате такой деятельности реальную возможность наступления об­ще­ственно опасного последствия в виде действительно­го воспрепятствования своевременному предупрежде­нию преступления или его раскрытию и наказа­нию виновного.

Как известно, конструкция уголовно-правовых норм об ответственно­сти за прикосновенность не пре­дусматривает наступления преступного по­следствия в качестве объективного признака состава преступления. Это зна­чит, что наступление общественно опасного результата при той или иной форме прикосновенности не влияет на ее юридическую квалификацию. Вме­сте с тем фактическое наступление последствия не может быть безразличным с точки зрения определения степени опасности деяния и поэтому оно, безу­словно, должно учитываться при избрании меры наказания виновному в пре­делах санкции уголовного закона.

66

Законодатель, устанавливая уголовную ответственность за прикосно­венность, исходит прежде всего из той реальной опасности наступления вредного последствия, которая создается деятельностью прикосновенных лиц. Деятельность, хотя и возникающая в связи с совершенным преступлени­ем, но не способная создать реальную возможность наступления вредных по­следствий, не может быть объектом уголовно-правового исследования. Так, например, нельзя признать недоносительством поведение лица, которое не донесло о совершенном убийстве, зная, что об этом известно следственным органам и ими уже предпринимаются меры по розыску виновного.

По вопро­су о природе «возможности наступления вредного послед­ствия», с точки зрения характеристики её как признака объективной стороны преступления, в литературе нет единого мнения. Возможность наступления вредного последствия Н.Д. Дурманов признает лишь как свойство самого преступного действия^[69]. Ряд авторов полагает, что возможность наступления вредных последствий не совпадает с самим действием, является опреде­лен­ным результатом, последствием действия человека^[70].

А.А. Пионтковский считает, что реальная возможность наступления вредных последствий, будучи оп­ределенным этапом в процессе становления преступного деяния в целом, в одних случаях лежит исключительно в самом преступном действии, в других — в изменениях состояния объективной дей­ствительности, вызванных им. Исходя из этого, в зависимости от конкретных особенностей преступления реальную возможность наступления вредных по­следствий он относит либо к свойству самого преступного действия, либо к последствиям этого деяния^[71]. Мы согласны с А.А. Пионтковским в той части, где он говорит о необходимости подходить к характе-

67

ристике природы «реальной возможности наступления вредных послед­ствий» с учетом конкретных особенно­стей преступного действия. Но вместе с тем полагаем, что если в одних случаях реальная возможность вы­ступает как свойство самого действия, то в других, как нам представляется, было бы целесообразнее рас­сматривать ее одновременно и как свойство и как по­следствие.

Так, при приготовлении и покушении, на наш взгляд, возможность на­ступления последствия следует рассматривать лишь как свойство самого дей­ствия, поскольку процесс реализации возможности не выхо­дит за рамки со­вершенного субъектом действия и ис­чезает вместе с действием, не оставляя за собой каких-либо объективных условий для возобновления и про­должения процесса становления деяния в целом. На­пример, А., желая лишить жизни В., выстрелил в последнего, но промахнулся. Действия А. содержали реальную возможность причинения смерти В., однако в силу ряда объективных усло­вий (ненатренированно­сти субъекта, возбужденного состояния и т.д.) эта воз­можность исчезла и тем самым миновала опас­ность причинения результата. Действие субъекта не создало каких-либо объективных условий для продол­жения начавшегося процесса реализации возможности.

Совершенно иной представляется картина реаль­ной возможности при прикосновенности к преступле­нию. Возможность наступления общественно опасного результата здесь является не только свойством дейст­вия или без­действия прикосновенного лица, но оно вместе с тем обусловливает объек­тивный процесс, ко­торый не приостанавливается фактом совершения дей­ствия или бездействия и при соответствующих усло­виях может завершиться наступлением преступного результата.

Для подтверждения этой позиции сошлемся на пример из судебной практики.

Ковальченко, достоверно зная о том, что 27 сентя­бря 1961 года Индю­ков и Волобцев в безлюдной степи совершили убийство студента С., не донес об этом в органы власти, в результате чего преступники в тече­ние длительно­го времени скрывались от справедливо-

68

го наказания^[72]. В силу создавшихся объективных об­стоятельств на Коваль­ченко лежала правовая обязанность в минимально кратчайший срок сооб­щить о происшедшем в органы власти. Ковальченко уклонился от выпол­не­ния этой обязанности. Возможность на­ступления опасного последствия в ви­де уклонения убийц от наказания в данном случае была создана фактом без­действия Ковальченко, оставаясь реальной в течение длительного времени, и была прервана лишь активными действиями следственных органов, раскрыв­ших преступление.

Из приведенного примера видно, что реальная возможность уклонения преступников от ответствен­ности была не только свойством бездействия субъек­та, но она одновременно являлась его последствием в виде объектив­ного процесса, протекающего и после факта бездействия.

Основываясь на том, что прикосновенность высту­пает как содействие преступнику в его стремлении скрыть следы содеянного и тем самым укло­ниться от ответственности, иногда высказывается мнение, что одним из необ­ходимых признаков объективной сторо­ны прикосновенности необходимо признать причинную связь между действиями прикосновенного лица и дей­ствиями самого преступника по укрытию преступления и реализации его плодов. Отсутствие такой связи должно исключать ответственность за при­косновенность к преступлению^[73].

Нам думается, что такая точка зрения ошибочна и основана на прове­де­нии аналогии между прикосновен­ностью и действиями соучастника, как фор­мы преступного сотрудничества. Действительно, при соучастии, ввиду суще­ствующей предварительной субъективной связи между соучастниками, дей­ствия соучастни­ков вступают в причинную связь с действиями испол­нителя, обусловливают их характер и направленность. Однако нельзя механически переносить указанную форму сотрудничества для характеристики взаимоот-

69

ношения прикосновенного лица и преступника в их деятельности по укры­тию преступления. Прикосновен­ность не всегда предполагает сотрудниче­ство прикос­новенного лица с исполнителем.

Так, Локотков и Краснов, будучи в нетрезвом со­стоянии, вечером 16 сентября 1961 г. в саду им. Ба­бушкина встретили девушку С. Отозвав С. в сторону, они из хулиганских побуждений подвергли её избиению, в ходе ко­торого Локотков нанес ей два ножевых уда­ра в живот. Преступники тут же скрылись. Вячесла­вов, находясь на месте происшествия и зная убийцу, подо­брал нож, которым было совершено убийство, и забросил его за ограду сада^[74].

В рассмотренном случае никакого сотрудничества между укрывателем и исполнителем по укрытию пре­ступления не было и поэтому о какой-либо обусловлен­ности действий исполнителя действиями укрывателя не могло быть речи. Признание причинной связи меж­ду деятельностью субъекта при­косновенности и дей­ствиями исполнителя в указанном плане в качестве не­обходимого объективного условия уголовной ответ­ственности прикосновен­ных лиц теоретически не обо­сновано и на практике может лишь внести не­опреде­ленность в работу органов правосудия.

Таким образом, обобщая изложенное, следует сказать, что необходи­мыми объективными признаками прикосновенности являются:

а) прикосновенная деятельность не содействует со­вершению основного преступления и не является од­ной из его причин;

б) прикосновенная деятельность непосредственно обусловлена основ­ным преступлением и возникает только при условии преступной деятельно­сти других лиц;

в) прикосновенная деятельность заключает в себе реальную возмож­ность наступления преступного по­следствия в виде фактического уклонения преступни­ка от уголовной ответственности или же воспрепятствования дея­тельности органов правосудия по своевре­менному предупреждению преступ­лений.

70