<<
>>

Вина.

Пока господствующие позиции в доктрине о гражданской ответственности принадлежали принципу причинения (а такое состояние длилось вплоть до второй половины 30-х годов), цивилистическая теория вины не могла быть развита в сколько-нибудь значительных масштабах.

Дело тогда ограничивалось фрагментарными высказываниями защищавших начало вины отдельных советских цивилистов. Излишне подчеркивать, что такие высказывания какими-либо общими понятиями вины не соединялись, и судить об исходных для каждого автора принципиальных посылках в этой области можно лишь кос-7 венным образом, на основе выраженных им сравнительно част-.: ных суждений.

Так, определяя невозможность исполнения обязательства, ^исключающую ответственность должника, С.-И. Аскназий говорил, что «для этого необходимо, чтобы в наступлении этой не--возможности он был невиновен, чтобы невозможность исполнения была обусловлена обстоятельствами, которые он не- мог .•Предотвратить».279 Отсюда с несомненностью следует, что вина ^представала в его освещении не в психологическом своем со-«•держании, а как некая оборотная сторона сохраняющейся для ^должника объективной возможности совершить принятые на себя действия.

Такое предположение тем более обоснованно, .что даже в самой общей полемике между приверженцами и

противниками начала причинения первые пытались скомпроме-«< тировать вину, ссылаясь на психологическую сторону дела, а вторые —. защитить ее, перенося центр тяжести на объектиро-ванный социальный момент. Вот один из примеров. г Известный приверженец начала причинения А. Г. Гойхбарг писал в 20-х годах: «Несмотря на отказ от понятия вины нашего Кодекса, о вине все еще говорят у нас и в кафедре, и в печати, в судебной практике и даже в решениях ВАК. Последнее тем более странно, что в решениях ВАК говорят о „вине" не физических лиц, а гос.

учреждений».280 Не менее известный противник того же начала К. М. Варшавский замечал со своей стороны: «Это удивление объясняется... неправильным пониманием вины как чисто психологического понятия». И дальше: «В области договорной ответственности представляется совершенно бесспорным, что вопрос о вине разрешается не на основании анализа субъективной вины или невиновности, а на базисе некоторого объективного критерия... Но и в сфере, внедоговорной

279 А с к н а з и и С. И. Очерки хозяйственного права. Л., 1926, с. 62.

280 Гойхбарг А. Г. Хозяйственное право РСФСР, с. 171.

155

ответственности дело обстоит точно так же. Если лицо причинило вред, оно признается ответственным не в завис imocth от того, могло ли оно по состоянию своих умственных способностей или физических сил предотвратить этот вред, а в зависимости от того, мог ли этот вред в данных условиях быть предотвращен нормально действующим абстрактным субъектом».281 Небезынтересен лишь тот едва ли объяснимый факт, что в опровержение объективной оценки гражданской виновности, данной защитниками начала вины, был выдвинут субъективный критерий ответственности по гражданскому праву, пропагандировавшийся не кем иным, как защитниками начала причинения. С. И. Раевич, например, писал, что «большего следует требовать от лица с более высоким социальным положением, более значительным умственным развитием, профессиональным опытом...».282 А сторонники принципа вины как будто бы в свое оправдание отвечали по этому поводу: «С нашей точкой зрения не расходится формулировка С. И. Раевича... Ибо при определении- меры объективной заботливости, естественно, следует исходить не из каких-то всеобщих критериев, пригодных для всякого и каждого субъекта хозяйственного оборота, а из критериев, учитывающих средний уровень культурности, сознательности, опытности и т. д., присущий лицам данного круга, данного возраста и т. д.».283

Несмотря на привносимый в вину посредством процитированной оговорки некоторый субъективный момент, она все же была ориентирована преимущественно на объективную мерку и в общей ее характеристике, и в анализе отдельных ее видов, особенно таких наиболее существенных для ответственности по гражданскому праву, какими являются грубая и простая неосторожность.

Так, определение К. М. Варшавского исчерпывалось указанием на то, что «грубая неосторожность — непроявление минимальной заботливости, свойственной всякому участнику гражданского оборота; простая—непроявление нормальной осмотрительности, свойственной среднему участнику оборота». И только собственная,неудовлетворенность своим критерием размежевания двух видов неосторожной вины способна объяснить мотивы весьма пессимистического его заявления о том, что «признак грубой неосторожности, по-видимому, отжил свой век», что «гораздо правильнее предоставить здесь суду более широкую свободу усмотрения» и что «это освободит его от необходимости в каждом отдельном случае укладывать ви-

281 Варшавский К. М. Обязательства, возникающие вследствие причинения другому вреда, с. 86, 88.

' m Р а е в и ч С. И. Комментарий к ст. 403 ГК РСФСР 1922 г. М„ 1926, п. 8.

283 Варшавский К.. М. Обязательства, возникающие вследствие причинения другому вреда, с. 87.

156

новность той или другой стороны в прокрустово ложе легальных понятий».284

Но рекомендация К. М. Варшавского не была воспринята ни законодательной практикой, ни цивилистической доктриной, Твердо вступившей в конце 30-х годов на путь всестороннего исследования как общего понятия гражданской вины, так и специфики тех ее отдельных разновидностей, значение которых в области гражданского права особенно велико.

Главная заслуга в обеспечении принципу вины всеобщего цивилистического признания принадлежит М. М. Агаркову, М. С. Липецкеру, 3. И. Шкундину, которые, отведя ему достойное место в учебнике 1938 г., охарактеризовали вину как одно из незыблемых начал ответственности по советскому граж--„ данскому праву. Здесь еще не сформулировано общее опреде-Щ: ление понятия вины, но дается достаточно емкая характери-fe стика: «Вина в гражданском праве... понимается значительно ja^ более широко, чем в уголовном праве: В понятие вины в граж-§9 данском праве входят не только преступные действия...

но и вообще всякое невыполнение субъектом права своих обязанностей в тех случаях, когда он имел возможность выполнить эти обязанности. В равной мере виной обязанного лица считается создание им таких условий, которые сделали невозможным выполнение им принятых на себя обязанностей. Наконец, к понятию вины гражданское право относит также и принятие на себя таких обязанностей, которые являются для обязанного лица заведомо невыполнимыми». Выделив в составе вины умысел и неосторожность, авторы указывали, что «умысел имеется тогда, когда человек намеренно причинил вред», а «неосторожность заключается в отсутствии требуемой осмотрительности». В оценке неосторожной вины они отдавали предпочтение субъективному критерию: «Судья должен не только установить факты, но и оценить их с точки зрения критерия (требуемой от человека осмотрительности), который не может быть сделан точным никаким определением... Критерий не может быть единым во всех случаях. Суд должен принять во внимание уровень образования, наличие специальных знаний, занимаемое человеком положение». Тот же критерий рекомендовано использовать для разграничения грубой и легкой неосторожности, важного «в вопросе о влиянии вины потерпевшего на возмещаемый ему вред».285

Первая попытка образования общего понятия гражданской вины предпринимается в 1939 г. X. И. Шварцем. И ему действительно удалось выявить существенный для этого понятия признак, состоящий в указании на то, что, «вменяя кому-либо

т В а р ш а в с к и и К. М. Обязательства, возникающие вследствие причинения другому вреда, с. 108, 111.

285 Гражданское право. Коллектив ВИЮН, т. 2, с. 57, 395.

157

б вину его деяние, мы выражаем наше отрицательное суждение о его поведении».-С самим же общим определением так ничего и не получилось. Трактовать вину вообще как «всякое отклонение дееспособного гражданина от нормального поведения гражданина социалистического общества» — значит по суще.ст-ву подменять ее противоправностью.

Исходить же из того, что «вина есть несоблюдение заботливости, предписываемой законами социалистического общества, его обычаями и правилами социалистического общежития», можно лишь при определении одной только неосторожной вины, конструируемой к тому же не по субъективному, а по объективному критерию. Последнего обстоятельства не отрицает и сам X. И. Шварц, утверждая, что судебной оценке неосторожной вины должны служить «средний гражданин социалистического общества и заботливость этого гражданина», а для обеспечения требуемого конкретного подхода необходимо, чтобы «масштаб ответственности был построен не только объективно, но и дифференцированно с учетом социального положения... причинителя, его образовательного уровня»286 и т. п.

По-иному подошел к общему определению вины в учебнике 1944 г. М. М. Агарков. Он использовал для образования нужного понятия метод исчерпывающего перечня, приведший к заключению о том, что «виной называется умысел или неосторожность лица, обусловившие совершенное им противоправное действие». Каждая же в отдельности форма вины охарактеризована здесь с почти дословным повторением учебника 1938 г. Лишь в отношении разновидностей вины неосторожной, в противовес сказанному ранее, теперь отмечается, что все зависит от оценки конкретно сложившихся обстоятельств судом, а вовсе не от «ненужных по существу попыток дать общую формулировку различия между грубой и легкой неосторожностью».287

Перечневой метод, введенный М. М. Агарковым, долгое время был в нашей литературе преобладающим. «Виной в гражданском праве...,—писал, например, в 1950 г. Л. А. Лунц,— мы можем назвать умысел или неосторожность лица, поступившего противоправно и причинившего своим поступком вред другому .лицу».288 «Под виной,— говорила вскоре после этого Е. А. Флейшиц,—понимается 1) умысел и 2) неосторожность лица, совершившего противоправное действие». Если в чем-нибудь эти авторы расходились с М. М. Агарковым, то во взглядах не на общее понятие гражданской .вины, а на специфику вины неосторожной, в оценке которой они, вместо

286 Ш в а р ц X.

И. Значение вины в обстоятельствах из причинения вреда, с. 29, 35, 36. .

287 Гражданское право. Под ред. М. М. Агаркова и Д. М. Генкина, т. 1, с. 322, 326. 345

288 Н о в и ц к и и И. Б., Лунц Л. А. Общее учение об обязательстве, с. 330-336;

158

субъективного, опираются на объективный критерий, заменив лишь предложенное X. И. Шварцем равнение на «среднего гражданина» мерою требований, непрерывно возрастающих с достигаемым нашим обществом каждым новым этапом своего развития.289 Но тогда как Е. А. Флейшиц различий между простой и грубой неосторожностью вовсе не касается, Л. А. Лунц, освобождая вслед за М. М. Агарковым от их размежевания науку, перекладывает трудность решения целиком на плечи сталкивающейся с конкретными делами судебной практики.290

Из современных цивилистических публикаций наиболее последовательная приверженность к перечневому методу запечатлена в книге В. А. Тархова «Ответственность по советскому гражданскому праву». Он не согласен с М. М. Агарковым в во-лросе о критериях неосторожной вины, как, впрочем, не при-емлет решения того же вопроса, исходящего от противников М. М. Агаркова. По его мнению, «истина лежит где-то посредине», и «если мы имеем дело с лицом, которое разбирается в обстоятельствах лучше других... мы предъявим к нему более высокие требования, чем к другим» (субъективный критерий);

«если же перед нами такой человек, который привык ко всем делам... относиться спустя рукава... то мы... предъявим к нему такие требования, которые вправе предъявить любому члену нашего общества в данных условиях» (объективный критерий). Но зато он так же, как М. М. Агарков, не видит нужды в теоретическом анализе легко выявляемой на практике границы между грубой и простой неосторожностью, а кроме того, с еще большей настойчивостью, чем М. М. Агарков, проводит мысль о тождестве между общим понятием вины и суммой отдельных ее разновидностей. «Так как за пределами умысла и неосторожности,— пишет В. А. Тархов,— вина ни в чем не проявляется, то между понятием умысла и неосторожности, с одной стороны, и вины, с другой — может быть поставлен знак равенства». Отвечая на замечания В. Т. Смирнова, что не было бы самой проблемы вины, если бы в общем определении .можно было ограничиться указанием на ее виды,291 он говорит:. «Дело не в том, как вину назвать, а в том, как ее установить...

2ОТ Новицкий И. Б., Лунц Л. А. Общее учение об обязательстве, с. 330—336; Флейшиц Е. А. Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения, с. 82—87.— О защите в литературе 40-х годов объективного критерия неосторожной вины см.: Братусь С. Н. Некоторые вопросы гражданского права и судебная практика по гражданским делам в период Отечественной войны.—«Социалистическая законность», 1944, № 11, с. 30; Г е н к и н Д. М. Великая Отечественная война и вопросы гражданского права. — Учен. зап. ВИЮН, 1945, вып. 3, с. 3—6.

290 Новицкий И. Б., Лунц Л. А. Общее учение об обязательстве, с. 338.

281 Смирнов В. Т. Рецензия на книгу В. А. Тархова «Обязательства, возникающие из причинения вреда».—«Правоведение», 1958, № 1, с. 130.

159

Проблема вины заключается не в определении ее, а в отыскании граней между виновностью и невиновностью».292

При этом автор не объясняет, как удалось бы отыскать такие грани, не вооружившись понятием вины и не выведя по противопоставлению с ним понятие невиновного. Его не смущает также очевидное противоречие между призывами, с одной стороны, делать все возможное, чтобы „установить" вину, а с другой, не тратить усилий на то, чтобы надлежаще ее обозначить. Но главное заключается не в погрешностях, свойственных отдельным высказываниям В. А. Тархова, а в заведомой недостаточности любого понятия, подменяющего исчерпывающим перечнем широкие обобщения. Пусть не существует других видов вины, кроме умысла и неосторожности,— подобное наблюдение само по себе — не более, чем простая констатация непосредственно осязаемых фактов. Научное их осознание начинается лишь с момента, когда стремятся установить, почему умысел и неосторожность образуют вину, что сообщает им, несмотря на различие, органическое единство и существенную общность. При таком его формулировании поставленный вопрос категориями умысла и неосторожности не решается ни порознь, ни в совокупности. Он под силу лишь построенному на сущностной, а не перечневой основе действительно общему и действительно научному понятию.

При образовании такого понятия цивилисты вслед за криминалистами признали, что вина — субъективное отношение к неправомерному поведению и возможным его последствиям. Но определенное отношение к противоправным действиям у субъекта имеется и при невиновном их совершении. Чем же отличается то именно субъективное отношение, которое можно считать виновным?

Когда в начале 50-х годов к выяснению этой проблемы обратился Б. С. Антимонов, наука располагала всего только одним относящимся к ней четко выраженным указанием: признание виновным равнозначно осуждению совершенного поступка, или, как говорил, перефразируя ту же мысль, Б; С. Антимонов, «юридическая упречность и этический упрек» — вот в чем особенность -вины сравнительно с невиновным поведением. Но сказанным нельзя было ограничиться, поскольку осуждение, упрек — правовой и этический — исходят извне, тогда как задача состоит в определении вины сообразно с внутренней ее сущностью. Б. С. Антимонов пошел поэтому дальше, присоединив к юридико-этическому психологический упрек—«упречность воли действующего лица», с тем, однако, что «при умысле волевому акту сопутствует и сознание вредоносных последствий, а при неосторожности такого сознания нет». Неосторожная вина опреде-

292 Т а р х о в В. А. Ответственность по советскому гражданскому праву. Саратов, 1973, с. 72, 73, 84, 85, 99—101.

160

уЛяется хотя и не «средней меркой», но с привлечением объективного масштаба («знание дела»), сопровождаемого высоким уровнем субъективно адресуемых требований («заботливость... на которую он, живой, конкретный человек, вообще способен в определенных условиях данного случая»). На таком же сочетании с удалением «средней мерки» строится разграничение простой и грубой неосторожности: «Чем важнее нарушенная норма, чем более физически и духовно развит человек, чем спокойнее он мог действовать, чем яснее и проще сложилась обстановка конкретного случая—тем больше оснований к признанию допущенной неосторожности грубой, т. е. вовсе неизвинительной». Но, независимо от того, идет ли речь о простой или грубой неосторожности, момент сознания вредоносности осуществляемых действий отсутствует лишь во время их совершения. Так, сту-' дент-медик не знает о допускаемых им ошибках во время проводимой операции, однако, без всякого сомнения, знал об их возможности, легкомысленно принимаясь за пока еще непосильную для себя работу. «Предшествующая вина» и служит при неосторожности основанием осуждения нарушителя в такой же степени, в какой при умысле эта роль отводится вине, непосредственно сопутствующей противоправным поступкам.293

Между тем, в качестве субъективной предпосылки ответственности вина способна проявиться лишь в соединении с прочими элементами состава правонарушения. Недаром о ней говорят как о психическом отношении и к неправомерному поведению, .и к возможному результату, а значит, также к причинной связи, объединяющей первое со вторым. Совершенно иной характер приобретала бы «предшествующая вина», если бы она имела юридическое значение. Пока налицо такая вина, нет еще неправомерного поведения,а когда противоправный поступок реально совершается, отошла уже в область прошлого «предшествующая вина». Выведенная же за пределы состава правонарушения, вина была бы неспособна не только обосновать общественное осуждение нарушителя, но и подтвердить существование самого этого состава.

И все же не частные недостатки предложенного Б. С. Анти-моновым решения должны привлечь к себе преимущественное внимание, тем более, что от критических оценок не ушли и появившиеся позднее иные теоретические конструкции. Существенно то, что им было продолжено более чем за 10 лет д'о него начатое прокладывание путей в решающем для образуемого понятия направлении, а благодаря этому стимулировалось создание многих последующих идущих в том же русле научных разработок.

29з Днтимонов Б. С. Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении. М., 1950, с. 80, 95, 101, 102, 113.

161

В 1955 г. издаются почти одновременно две посвященные гражданской ответственности монографии, каждая из которых обосновывает определенную концепцию вины по советскому гражданскому праву.

В одной из них вина определялась как «психическое отношение нарушителя социалистического гражданского правопорядка к своим противоправным действиям и их вредным последствиям в форме умысла или неосторожности». При этом «вина расценивается как порочное состояние воли и интеллекта отсталого человека», а потому «осуждается советским обществом», встречая «не только общественное, но и правовое осуждение». Вина в форме умысла, соединяя моменты воли (желание наступления результата или безразличное к нему отношение) и, сознания (понимание фактических обстоятельств правонарушения, предвидение последствий совершаемых поступков), «не может не включать в себя и сознание противоправности действий». Вина в форме неосторожности «по своему психологическому содержанию отличается от умысла, но это отличие не качественное, а количественное: при неосторожности воля и сознание лица проявляются с меньшей интенсивностью, чем при умысле, но не исключаются Совсем»; они дают о себе знать в «активной форме при умысле и недопустимо пассивной при неосторожности». Из числа абстрактно мыслимых критериев выявления неосторожности «объективный масштаб ответственности за неосторожные гражданские правонарушения может явиться единственно правильным и справедливым критерием», если брать его с соответствующей дифференциацией и равнением на передовых. Что же касается видов неосторожной вины, то простая и грубая неосторожность в гражданском праве корреспондируют соответственно небрежности и самонадеянности в праве уголовном.294

В другой книге вина рассматривалась как обладающее определенным социальным и психологическим содержанием «отношение правонарушителя к совершаемому им противоправному действию, а также к наступающему результату». Ее социальное содержание состоит в том, что она «выражает... отрицательное отношение правонарушителя к интересам социалистического общества или отдельного советского гражданина», а психологическое — в осознании как «естественной связи между совершенным действием (или воздержанием от действия) и наступившим результатом», так и общественной значимости того и другого, «противоречащих интересам социалистического общества и не-

2" Матвеев Г. К. Вина в советском гражданском праве. Киев, 1955, с. 178, 181, 197, 250—251, 255—256, 275, 285, 288, 298. Те же положения с дополнительным их обоснованием, ответом на критику и привлечением новых литературных и практических материалов автор защищает в своей более поздней работе (Матвеев Г. К. Основания гражданской ответственности. М., 1970, с. 75—87, 174—310).

162

допустимых: с точки зрения принципов его организаций», хотя бы даже нарушитель не был осведомлен о "противоправности содеянного. Соединенность обоих моментов в умысле очевидна. Применительно же к неосторожности нужно различать методы ее установления и особенности ее содержания. Для установления неосторожной вины могут быть использованы и субъективный, и объективный оценочные масштабы. Однако, как и умысел, она^обладает психологическим и социальным содержанием с той лишь особенностью, что при неосторожности «отсутствует конкретное предвидение о причинной связи, но имеется абстрактное представление о ней» (в смысле осведомленности о причиняющей силе совершенных действий), а «абстрактно осознавая возможность наступления определенных последствий, правонарушитель осознает также их отрицательное значение». Аналогичным образом проводится различие между простой и грубой неосторожностью. Дело не в обычных или максимальных требованиях, нарушаемых в обоих случаях: они имеют лишь доказательственное значение." Решающая роль принадлежит объему предвидения при неосторожной вине большей и меньшей тяжести:

< «Чем более конкретным является предвидение вредных послед-i ствий, тем более тяжкой должна быть признана и степень ^.аины».295 '

Приведенные концепции, наряду с некоторыми точками соприкосновения, во многом расходятся друг с другом, в связи с чем начатая их авторами взаимная дискуссия не исчерпана пол-- ностью до сих пор. В то же время многие положения, относящиеся к каждой из них, подверглись критике со стороны других ученых. Например, В. А. Тархов полагает, что для ответственности «необходима объективная противоправность независимо от осознанности ее ответственным лицом», а «поскольку сознание противоправности не входит в содержание вины, нельзя согласиться также с включением в понятие вины отрицательного отношения к интересам социалистического общества». По его мнению, нет основания отождествлять грубую неосторожность с самонадеянностью, ибо во «многих случаях эти понятия бесспорно совпадают, но, думается, не всегда», и следовательно, куда более надежен иной критерий, выдвинутый Верховным Судом СССР еще в конце 30-х годов и требующий рассматривать «грубую неосторожность как совершение поступка, опасность которого очевидна для .всякого совершающего его».296 Вместе с тем, если от специальной монографической перейти к учебной литературе по гражданскому праву, взятой за последние 20 лет, то в ней можно встретиться с весьма разнообразной трактовкой общего понятия вины — начиная от сведения последней к

2в5 Иоффе О. С. Ответственность по советскому гражданскому праву. Л„ 1955, с. 113, 114, 115—119, 124, 150—151, 152—153.

296 Т а р х о в В. А. Ответственность по советскому гражданскому праву, с. 74, 76, 100—101.

163

умыслу и неосторожности297 и кончая включением в соответствующее понятие указаний на отрицательное отношение к интересам общества, осознание противоправности, этической упречности и т. п.298 Важно, однако, не только выразить гражданскую вину в общенаучном понятии, но и, вкладывая в нее, наряду с социальным, определенное психологическое содержание, установить, как конкретно проявляется вина в условиях, когда субъектом гражданской ответственности становится не отдельный гражданин, а юридическое лицо.

Нередки случаи, когда при анализе виновности юридических лиц о свойственном вине психологическом содержании вообще забывают. В результате вина как своеобразное психическое отношение к противоправному поведению подменяется самим воплощающим ее неправомерным действием или бездействием — непринятием мер, необходимых для исполнения юридическим лицом своих обязательств,299 ненадлежащей организацией осуществляемой им деятельности300 и т. п. Если же строго следовать разработанному- в советской цивилистической науке общему понятию вины, нужно и в составе юридического лица отыскать для нее такую персонификацию, которая бы полностью сообразовывалась с природой всякой виновности как явления социально-психологического порядка. Казалось бы, требуемое сообразование в решающей степени предопределяется той теорией юридического лица, которая привлечена для обоснования его сущности и из которой извлекают выводы относительно конкретных форм проявления его вины. И такая логическая взаимозависимость зачастую действительно наблюдается.

Для теории коллектива вина юридического лица — это до-пуЩенная в связи с осуществляемыми трудовыми функциями вина его работников. Так к ней с самого начала подходил С. Н. Братусь, сыгравший вслед за А. В. Бенедиктовым решающую роль в создании названной теории. Он писал еще в 1950 г.:

«Необходимым условием ответственности юридического лица

297 Например: Вильнянский С. И. Лекции по советскому гражданскому праву. Харьков, 1958, с. 296.

298 Гражданское право. Под ред. П. Е. Орловского, и С. М. Корнее-ва, т. 1, с. 534—537^ Советское гражданское право. Под ред. О. С. Иоффе, Ю. К. Толстого^ Б. Б. Черепахина, т. 1, с. 427—430; Советское гражданское право Казахской ССР. Под ред. Ю. Г. Басина и М. А. Ваксберга. Алма-Ата, 1971, вып. 4, с. 143—145; Советское гражданское право. Под ред. О. А. Красавчикова. В 2-х т. М., 1972, т. 1, с. 428—429; Гражданское право БССР. Под ред. В. Ф. Чигира. В 2-х т. Минск, 1975—1976. Т. 1, с. 345—350; Советское гражданское право. Под ред. В. А. Рясенцева. В 2-х т. М., 1975—1976, т. 1, с. 524—530.

299 Г р и б а н о в В. П. Ответственность сторон за недопоставку по договору поставки. — В кн.: Вопросы советского гражданского права в практике суда и арбитража. М., 1959, с. 373—374.

800 Например высказывания Р. О. Халфиной, приведенные в кн.: Б р а-тусь С. Н. Субъекты гражданского права. М., 1950, с. 211.

164

является вина конкретного исполнителя, состоящего либо членом юридического лица, либо его работником... Работник при выполнении своих обязанностей не противостоит юридическому лицу в качестве отличного от него субъекта права: из суммированных служебных действий рабочих и служащих или действий членов, связанных с осуществлением их членских обязанностей, и возникает деятельность юридического лица как целого... Ответственность юридического лица в этом случае является ответственностью не за чужие, а за свои действия».301 Точно таким же образом рассуждают и едва ли не все другие сторонники теории коллектива, обращаясь к предпосылкам ответственности юридических лиц. Если между ними и существуют разногласия, то обусловленные лишь мнением одних, будто вина юридического лица обязательно должна воплотиться в виновных действиях какого-либо конкретного работника,302 и мнением других, полагающих, что она «качественно отлична, от своих слагаемых, поскольку последние трансформируются в вине коллектива как такового».303

Не всегда, однако, изложенные выводы базируют на разработанной для объяснения сущности юридических лиц теории коллектива. Можно указать по крайней мере на троякое их несовпадение с этой теорией.

Во-первых, некоторые авторы, признавая деятельностью организации действия ее работников, не выражают вовсе своего отношения к какой-либо из приурочиваемых к юридическим ли-' Цам теорий. Так, Б. С. Антимонов вопроса о сущности юридических лиц в опубликованных им работах не затрагивает. Тем не менее он подчеркивает, что «всякое юридическое лицо — это организация людей, а потому вина юридического лица всегда вина людей, и ничем иным она не может быть». Но отсюда, как отмечено далее, «не следует, что можно вину юридического лица представлять себе только как вину отдельного работника» или «отождествлять ее с известной суммой, получаемой от сложения виновных поведений нескольких лиц или даже всех работников юридического лица». Дело обстоит гораздо сложнее:

«создается своеобразное взаимодействие», и «тем самым не снимается вина каждого отдельного работника в отношении своей • организации», а «гражданское право учитывает деятельность организации как отдельного субъекта права».304

Во-вторых, иногда подготовленные теорией коллектива выводы об основаниях ответственности юридических лиц восприни-

"'БратусьС.Н. Субъекты гражданского права, с. 211—212.

302 Например: Смирнов В. Т. Обоснование деликтной ответственности юридических лиц. — В кн.: Проблемы гражданского и административного права. Л., 1962, с. 270.

303 Матвеев Г. К. Основания гражданской ответственности, с. 236.

304 Антимонов Б. С. Основания договорной ответственности социалистических организаций. М., 1962, с. 76, 77.

165

маются авторами, не разделяющими самой этой теории. Заявив, например, что «суждение о равнозначности понятий вины предприятия и вины коллектива не находит подтверждения в объективной действительности», Ф. Л. Рабинович без всяких обиняков отверг теорию коллектива. Но, поскольку «должностные лица и работники предприятия в пределах своих должностных полномочий осуществляют компетенцию предприятия», он нисколько не сомневается в том, что пороки их воли, выразившиеся «в заключении заведомо невыгодного договора, в умышленном или неосторожном неисполнении договорных условий, приобретают новое качество, превращаясь в пороки воли предприятия».305

В-третьих, не так уж часто, но все же встречаются случаи, когда вина работников признается виною юридического лица теми, кто теории коллектива противопоставляет свою собственную или хотя бы разделяемую им другую теорию. Единственно приемлемой теорией государственных организаций как юридических лиц В. А, Тархов признает разработанную С. И. Аскна-зием теорию государства. Между тем, согласно его же воззрениям, не только любой вред причиняется, но и «любой договор исполняется или' не исполняется юридическим лицом вследствие поведения его работников». Отсюда проистекает также, что «вина юридического лица всегда находит свое выражение в вине отдельных людей», хотя~и нельзя полагать, будто исключена ее обусловленность действием всего коллектива, ибо как правомерное, так и «неправомерное, незаконное решение любого коллективного органа может быть принято лишь путем согласования воль участников этого органа».306

Однако в своем подавляющем большинстве противники теории коллектива не приемлют возведения служебных действий работников в средоточие осуществляемой юридическим лицом хозяйственной или какой-либо иной деятельности. Им гораздо больше импонирует теория, известная под наименованием culpa in eligendo et custodiendo, в которой различаются действия органов юридического лица и действия других его работников. Первые персонифицируют деятельность самого юридического лица, признаваемого виновным в той мере, в какой виновен его орган. Вторые являются для юридического лица «чужими действиями», и только при условии, что орган виновен в неправильном выборе совершившего правонарушение работника или в неосуществлении за ним должного надзора, ответственность может быть возложена на юридическое лицо.

По характеру лежащих в его основе логических посылок изложенный взгляд на вину юридических лиц неотрывен от теории

305 Р а б и н о в и ч Ф. Л. Вина как основание договорной ответственности. М„ 1975, с. 54—55.

»м Тархов В. А. Ответственность по советскому гражданскому праву, с. 51—78.

166

директора или теории администрации в широком смысле слова. Но фактическое положение дел сложилось таким образом, что сторонники этой в сущности единой теории так и не обнародовали своих воззрений относительно нормирования вины, как, впрочем, и втех остальных условий гражданской ответственности юридических лиц. В учебнике 1944 г. culpa in eligendo et custodiendo, привлеченная в границах деликтных обязательств, вообще не соединялась с анализом сущности юридического лица 307. А в середине 50-х годов тем же критерием воспользовался Д. М. Генкин, выступив с концепцией юридического лица как определенной социальной реальности. Он говорил тогда, что возложение на юридическое лицо гражданской ответственности «вытекает из второй части ст. 119 ГК РСФСР (1922 г.—О. И.), в силу которой должник отвечает за действия тех лиц, на которых он возложил выполнение обязательства», причем, ссылаясь в позитивной аргументации на нарушение уже существующего обязательства, Д. М. Генкин указывал также, что «это правило относится как к деликтной, так и к договорной ответственности».308 Трудно, однако, понять, почему юридическое лицо, будучи определенной социальной реальностью в целом, сохраняет в области гражданской ответственности столь важное качество только в пределах, олицетворяемых-его органом. Если к тому же учесть, что подавляющую массу возложенных на юридическое лицо задач выполняют под руководством органа его работники, то в соединении с подобной конструкцией вины и ответственности оно трансформируется в такую своеобразную социальную реальность, которая сама либо вовсе ничем не занимается, либо ограничивает свои занятия распределением разнообразных поручений между многими посторонними лицами с принятием на себя ответственности за совершаемые ими действия. Что подобный . конечный вывод с развитыми Д. М. Генкиным общетеоретическими положениями не может быть согласован,— это достаточно очевидно и в особом доказы-вании не нуждается.

Но наиболее примечателен тот факт, что, хотя и в виде редчайшего исключения, критерий вины в выборе работника и надзоре за ним воспринимают отдельные сторонники теории коллектива. Так, заявив о своей приверженности к этой теории, И. Н. Петров тут же оговаривает, что «выражения воли коллектива в гражданско-правовых отношениях юридических лиц не требуется», хотя юридическое лицо, а значит, и персонифицирующий его коллектив—феномены именно гражданского, а не какой-либо иной отрасли советского права. Гражданско-

107 Гражданское право. Под ред. М. М. Агаркова и Д. М. Генкина, т. 1, с. 339.

108 Г е н к и н Д. М. Значение применения института юридического лица во внутреннем и внешнем товарообороте СССР. — В кн.: Сборник научных работ Моск. ин-та нар. хоз-ва им. Г. В. Плеханова, 1955, вып. 9, с. 14.

167

правовые «действия юридического лица,— пишет он далее,— совершаются его органом. Иная точка зрения приведет к признанию того, что любой работник юридического лица является носителем его воли». «Соответственно,— подчеркивает автор,— должно строиться рассуждение и о вине коллектива. При признании виновности лица, работающего на предприятии, виновностью самого коллектива — ставится знак равенства между виной отдельного лица и виной предприятия» Известно, однако, что предприятие несет ответственность за действия своих работников Каково основание такой ответственности? «Да, несет,—говорит Н. И Петров—Что же касается основания, то можно напомнить высказывание М М. Агаркова», которое тут же цитируется в самых привычных для концепции culpa in eli-gendo et custodiendo выражениях.309

И в этой реально прощупываемой теоретической аритмии успокоительная тональность появляется лишь благодаря уверенному голосу советского закона, провозгласившего в ч. 3 ст. 88 Основ, что «организация обязана возместить вред, причиненный по вине работников при исполнении ими своих трудовых (служебных) обязанностей». Никаких других условий для практического ее применения указанная норма не выдвигает Не нужно вины органа ни в выборе работника, ни в осуществлении за ним должного надзора. Достаточно вины, допущенной им самим в процессе исполнения трудовых (служебных) обязанностей. А при цементирующем гражданскую ответственность в целом единстве ее общих оснований надо полагать, что такова же и прямо не выраженная позиция законодателя в области ответственности договорной. Этим, естественно, не устраняется возможность продолжения научной полемики. Но легальное санкционирование законодательством об ответственности по гражданскому праву предопределяемых теорией коллектива практических выводов теперь уже не может вызывать каких-либо сомнений.

Сложившиеся воззрения на сущность гражданско-правовой вины, включая специфику ее формирования у различных категорий субъектов гражданского права, не прошли бесследно для анализа соприкасающихся с этим сравнительно частных вопросов. Одно из самых вгечапяющих тому подтверждений—исследование понятия вины потерпевшего Все почти обращавшиеся к ней исследователи единодушны в предположении, что она не должна рассматриваться иначе, как через призму единого понятия вины в гражданском праве Но как такое предположение согласуется с противоправностью виновного поступка и в чем могла бы состоять противоправность обращенной против

зоэ п е т р о в Н И Ответственность хозорганов за нарушение обяза- тельств М, 1974, с 109, 111, 113, 114

168

самого потерпевшего его собственной вины? В подходе к поставленному вопросу наметились два направления

Одно из них зиждется на отождествлении общего понятия вины с умыслом и неосторожностью как отдельными ее видами, раскрываемыми без признака противоправности, исключительно с помощью формул «знал и желал», «не желал, но безразлично относился» и т. п. А поскольку в подобном их выражении те же формулы применимы также к вине потерпевшего, это и позволяет утверждать, что «понятия умысла и неосторожности.. причинителя не отличаются . от понятий умысла и неосторожности потерпевшего». Но не отличаются потому, что «при рассмотрении вины кредитора, потерпевшего особенно наглядно выступает неуместность введения в понятие вины элемента противоправности», ибо «умышленное.. или неосторожное уничтожение или повреждение лицом... своего имущества назвать противоправным в собственном смысле этого слова не представляется возможным». Однако, не становясь противоправным, поведение потерпевшего тем не менее может быть умышленным или осторожным в точном соответствии с общим понятием вины, раз даже и оно признака противоправности в себе не заключает.310

Другое направление связано с выражением вины в таком обобщенном понятии, которое учитывает все свойственные ей признаки — психологические (психическое или субъективное отношение), социальные (так или иначе обосновываемая упреч-ность совершенного поступка) и юридические (та или иная сопряженность с неправомерным поведением). Опирающиеся на это понятие его сторонники привлекают внимание к тому, что вина' потерпевшего — юридическая категория, а «последствия такой вины — юридические последствия: виновно действовавший лишается в целом или в части своего права на возмещение вреда». Но применение к нему подобной санкции не могло бы быть оправдано ничем другим, кроме противоправности совершенного им действия или допущенного бездействия. И вина потерпевшего действительно «содержит в себе элемент противоправности», заключающийся в том, что сопровождаемые ею «нарушения вредят интересам социалистического общества в целом».311 При этом одни авторы ставят точку на объективной противоправности, полагая, что «чужой правовой сферы» поведение потерпевшего не задевает, а другие обнаруживают также вторжение в правовую сферу постороннего лица в виде создаваемых таким поведением препятствий к нормальному осуществлению дозволенной деятельности причинителя. Но поскольку

310 Т а р х о в В. А. Ответственность по советскому гражданскому праву, с. 98

"'Антимонов Б С Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении, с. 117, 118.

169

при любой из указанных трактовок противоправности она обязательно сопутствует вине потерпевшего, последняя охватывается соответствующим общим понятием в такой же степени, как и вина прнчинителя.

По мере завоевания принципом вины постоянно упрочивающихся позиций в советской гражданско-правовой теории аналитическая мысль со все возрастающей силой устремляется к размышлению над условиями как можно более последовательного его применения в законодательной и нормоприменительной практике. Особенно в этом смысле показательны разнообразные конструкции, выдвинутые в обоснование ответственности за чужую вину вообще и прежде всего в такой важнейшей для нее области, какую составляют хозяйственные обязательства, исполняемые полностью или частично привлеченными должником' третьими лицами — субпоставщиками, субподрядчиками и т. п. Противостоящие здесь конструкции взаимоисключаемого содержания можно было бы назвать: одну—теорией ответственности за организованную сферу и другую—теорией прямой ответственности.

Первую теорию в начале 50-х годов разработал С. И. Аск-назий. Ссылаясь на то, что должник по обязательству, привлекающий к его исполнению третьих лиц, организует определенную хозяйственную сферу, он считал оправданным возложение на должника и риска всех случайностей, которые в этой сфере возникают, включая срыв обязательства вследствие хотя бы даже невиновных действий привлеченных исполнителей.3!2 На почве действующего гражданского законодательства ту же точку зр&ния развивала Е. А. Флейшиц. Она указывала, что, поскольку ст. 38 Основ, предусматривающая основания переложения исполнения обязательства на другое лицо, об условиях ответственности вообще ничего не говорит, основной должник обязан нести ее перед кредитором независимо от своей собственной вины и вины фактического исполнителя.313 Между тем, логичнее было бы предложить, что при отсутствии требуемых указаний в ст. 38 Основ нужно ориентироваться не на безвиновную ответственность, а на соблюдение принципа вины, закрепленного общим образом в ст. 37 Основ. Нельзя также забывать о том, что в условиях свойственного современной экономике широкого разделения труда едва ли не каждый договорный контрагент кооперируется с массой других хозяйственных организаций, и если бы на него возлагались любые случайности, возникающие в организованной таким образом хозяйственной сфере, безвиновная ответственность, допускаемая названными

312 А с к н а з и и С. И. Некоторые вопросы гражданско-правовой ответственности, с. 171—172.

313 Флейшиц Е. А. Общие начала ответственности по Основам гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик. — «Советское государство и право», 1962, № 3, с. 34—43.

170

авторами в виде исключения, превратилась бы практически в господствующее правило.

Вторую теорию представляют два существенно различных ее варианта: прямая ответственность исполнителя и прямая ответственность должника. Прямую ответственность действительно виновного в срыве обязательства фактического исполнителя, минуя привлечение к ответственности должника по договору, предложил ввести при действии прежнего гражданского законодательства В. К. Райхер,314 а после его обновления — Н. С. Мале-ин,315 причем первый апеллировал к целесообразности разумной процессуальной экономии, а второй — к необходимости последовательно соблюдать принцип вины в области имущественной ответственности. Но в случае принятия такой рекомендации система ответственности резко разошлась бы с системой обеспечиваемых ею правоотношений вследствие придания общего значения договорной ответственности не состоящего в договоре фактического исполнителя с возможностью переложить ее на договорного контрагента лишь после того, как фактический исполнитель докажет свою невиновность. Прямую ответственность действительно виновного в срыве обязательства основного должника, независимо от того, виновен или невиновен фактический исполнитель, отстаивает Р. О. Халфина, опираясь на общий принцип вины, проводимый действующим гражданским законом.31" Но, следуя этому взгляду, нужно было бы при невиновности основного должника освобождать от ответственности и его самого, и виновных фактических исполнителей, а при виновности тех и других с учетом степени вины фактического исполнителя уменьшать объем ответственности основного должника. Не говоря о практической неприемлемости подобной позиции, она не находит подтверждения и в действующем законе, так как если по ст. 227 ГК РСФСР привлекший к принятию исполнения третьих лиц кредитор несет ответственность за допущенную ими вину, то равенство договорных контрагентов требует, чтобы и должник отвечал перед кредитором за вину фактических исполнителей его обязательства.

Правильное или во всяком случае встречающее наиболее широкую поддержку решение обсуждаемой проблемы предложил еще в 40-х годах М. М. Агарков.317 Он указывал, что правило ч. 2 ст. 119 ГК РСФСР 1922 г. нив какой мере принципу ответственности за вину не противоречит. Наоборот, обеспечивая интересы кредитора, имеющего возможность предъявить иск

314 Райхер В. К. Правовые вопросы договорной дисциплины в СССР,, с. 239—265.

311 Малеин Н. С. Имущественная ответственность в хозяйственных отношениях, с. 136—152.

31» X а л ф и н а Р. О. Правовое регулирование поставки продукций в народном хозяйстве. М., 1963, с. 256 и ел.

317 Агарков М. М. К вопросу о договорной ответственности, с. 124.

171

только к своему контрагенту, это правило закрепило также наиболее удачный юридико-технический прием переложения ответственности при помощи регрессного иска на фактического исполнителя как конкретного виновника вызвавших имущественный урон нарушений договорного обязательства Что же касается действующего гражданского' закона, то, как отмечают многочисленные современные единомышленники М. М Агаркова, если он не называет прямо вину фактических исполнителей в числе условий договорной ответственности основного должника перед кредитором по обязательству, то это составляет скорее его пробел, чем преимущество перед первой кодификацией советского гражданского законодательства.

Но идет ли речь об ответственности в целом или только о вине как существенной ее предпосылке, перевод из потенциального в актуальное состояние той и другой вызывается проникающими в гражданские правоотношения различными аномалиями. Основное же назначение гражданского права состоит в юридическом опосредствовании нормальных экономических процессов Отыскать соответствующие этим процессам самые совершенные юридические формы, исследуется ли ответственность или какой-либо иной гражданско-правовой институт,— такова главная задача непрерывно развивающейся цивилистической доктрины в СССР.

<< | >>

Еще по теме Вина.:

  1. § 125.Вина
  2. § 125. Вина
  3. Раздел 5. Вина и возмещение убытков
  4. § 3. Вина — выражение общественной опасности личности
  5. § 3. ВИНА И ЛИЧНОСТЬ ПРЕСТУПНИКА
  6. § 1. Вина — субъективная сторона преступления
  7. Умысел и вина
  8. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИМ АНАЛИЗ КАТЕГОРИИ «ВИНА» В СОВРЕМЕННОЙ ЮРИСПРУДЕНЦИИ
  9. § 1. ВИНА КАК СУБЪЕКТИВНАЯ СТОРОНА ПРЕСТУПЛЕНИЯ
  10. IV. ВИНА И СОСТАВ ПРЕСТУПЛЕНИЯ
  11. § 2. Вина как психическое отношение
  12. Глава восьмая. Правосознание и уголовная вина