<<
>>

2.10. Своеобразие школы естественного права

Школа естественного права тоже начиналась с поиска права в собственном смысле слова, но и ее опыт оказался неудачным. Уже в античный период греки отличали «юриспруденцию закона» и «юриспруденцию справедливости от природы», и среди римских юристов возникли аналогичные термины – jus civil и jus naturalе.

Первое, подвижное и изменчивое, порождалось самими людьми, а второе, вечное, – будто бы самой природой[727].

Варианты теории «естественного права» в разные периоды приобретали различное содержание, но общим стремлением ее сторонников было ценностно-целевое обоснование устанавливаемого правом порядка, то есть найти некое надпозитивное право, выступающее по отношению к праву позитивному в качестве критерия его правовой или неправовой оценки.

Теория юснатурализма строится на принципе, что понятия добра и зла естественно присущи человеческой природе, и потому право вырастает из самой жизни, основываясь на общечеловеческих ценностях свободы, частной собственности и стремления к счастью.

Идеи юснатурализма сыграли решающую идеологическую роль в обосновании великих буржуазных революций и становлении капитализма. В ХХ в. эти идеи обрели «третью молодость» после Второй мировой войны с принятием ООН Всеобщей декларации прав человека в 1948 г. К концу столетия доктрина «естественного права» стала мерилом основных законов практически всех стран Запада, а также большинства стран Восточной Европы и СНГ. Достоинство и права человека (к которым сводится «естественное право» сторонниками юснатурализма) стали фиксироваться в конституциях как непосредственно действующие юридические нормы и как рамки, за пределы которых не может выходить ни одна из ветвей власти. Так, Конституция Германии гласит: «Человеческое достоинство неприкосновенно. Уважать и защищать его – обязанность всей государственной власти.
Нижеследующие основные права обязательны для законодательной, исполнительной и судебной власти как непосредственно действующие права» (ст.1)[728]. В Конституции Польши сказано: «Естественное и неотчуждаемое достоинство человека является источником свобод и прав человека и гражданина. Оно нерушимо, а его уважение и охрана являются обязанностью публичных властей» (ст. 30)[729]. Конституция Российской Федерации подчеркивает: «Права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими. Они определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления и обеспечиваются правосудием» (ст.18)[730]. Очевидно, что эти и им подобные положения современных конституций писались по единому образцу.

Самыми видными юснатуралистами в России последних десятилетий являются В.С. Нерсесянц, Л.С.Мамут, Р.З. Лившиц, Е.А. Лукашева, В.Г. Графский, Н.С. Малеин, Г.В. Мальцев, Г.И. Муромцев, А.П. Семитко, В.А. Четвернин. Так, В.Г. Графский предлагает следующее определение понятия права: «право есть желательная и общепринятая (законная и внезаконная, основанная на обычае) свобода в осуществлении справедливого регулирования индивидуального и группового общения и возможных конфликтов, осуществляемая на началах равенства (равнодостойного обращения) общепризнанного порядка судебно-властного разбирательства и гарантированной (авторитетной или принудительной) защиты личных, групповых и общественных интересов и притязаний в целях продолжения мирной, безопасной, благой совместной жизни в семье, обществе и государстве»[731]. Только апелляцией к институту семьи приведенное определение отличается от классических определений права, даваемых юснатурализмом (нынешняя либеральная мысль институт семьи отвергает как архаику консервативной традиции). А сам В.Г. Графский признает, что предложенное им определение «ближе всего так называемому либертарному правопониманию»[732].

С.С. Алексеев делает любопытное признание: «В условиях развертывающихся (по всем параметрам – экономическим, политическим, духовным) либеральных цивилизаций право раскрывает свои потенции, заложенные в нем именно как в мирозданческом явлении, имеющем в качестве своей ближайшей природной предосновы естественное право, преимущественно с той его стороны, которая выражается в требовании свободы отдельного человека»[733].

Главное в праве для либертарного юснатурализма сейчас – это свобода. Еще два десятка лет назад юснатуралисты определяли право как возведенную в закон справедливость, а теперь сделали очередной саморазоблачающий шаг и абсолютизируют свободу (пока общественное мнение готовится к новому радикальному повороту в данном вопросе).

По существу современные авторы либертаного правопонимания не предлагают ничего принципиально нового по отношениям к теориям «естественного права» Г.Гроция, Дж. Локка, Г. Гегеля, Ф. Хайека, Б.А. Кистяковского, Б.Н. Чичерина и других теоретиков XVII-XIХ вв. Уже в Новое время нравственный смысл «естественного права» был подменен механистической концепцией общественного договора (Т. Гоббс, Дж. Локк) или натуралистическими концепциями Просвещения (Ж.-Ж. Руссо). И в том, и в другом случае в основе права лежала предпосылка, исключавшая духовное начало бытия. Теорию «естественного права» сумели поднять до научного уровня лишь классики немецкой философии И. Кант, И. Фихте, Г. Гегель. Основа права определялась ими не как естественный закон бытия, отчужденный от человека, а как духовно постигнутое бытие, как дух.

В трудах И. Канта развертывание понятия права начинается от понимания права в человеческом мире, как замысла природы, к объективному праву, далее – к чистому праву, а от него – к праву человека, и, наконец, к пониманию права как цели общества[734]. Признание особой роли прав и свобод человека в формировании демократического общества, утверждения рыночной экономики, обеспечения автономии личности относится к неотъемлемым ценностям Запада.

Но страны и народы, не принимавшие участия в формировании западных ценностей, не могут признать их безоговорочно. Согласно же либертарному правопониманию, право и права человека суть одно и то же. «Право вообще – это нормативно выраженная свобода, – утверждает В.А. Четвернин, – а совокупность прав человека, достигнутых в конкретной правовой культуре, составляет тот объем правовой свободы, который в этой культуре признается необходимым для каждого индивида»[735].

Юснатуралисты в целом верно почувствовали, что над нормативно-организационным массивом должны выситься инстанции духовные. Только на роль этих инстанций избрали заведомо неподходящие величины – симулякр прав человека и миф абсолютизированной свободы. Законодательство многих современных стран возвещает свободу, равенство и справедливость для того, чтобы замаскировать бесправие народа, его геноцид со стороны коррумпированной власти и тотальное разграбление национального достояния.

Общая концептуальная установка юснатурализма настаивает на существовании рядом с позитивным правом (или над ним) неких универсальных и всеобщих начал, ценностей, идей, потенциально обладающих нормативным характером, которые являются мерилом истинности и правомерности положительных законов, в противном случае позитивное право теряет свою философскую правоту. Эта позиция школы «естественного права» делает честь проницательности тех, кто ее признает. Но армянские правоведы В. Погосян и К. Мирумян точно заметили, что «либерализм, ставящий на первый план рыночные отношения и по сути пропагандирующий индивидуализм, отодвигает на задний план духовные ценности»[736]. Другими словами, юснатурализм допускает самую опасную подмену, которую можно совершить правоведам: подмену в понимании важнейших и глубинных пластов бытия права – в его духовно-культурных основаниях.

Универсализм «прав человека» на самом деле представляет собой плод одной из культур, обусловленный целым рядом исторических фактов, свойственных исключительно Западу.

Попытки подменить право «правами человека» обусловлена ни чем иным, как поисками обоснования собственной исключительности, которая не может быть распространена на все правовые системы мира.

Юснатурализм подменяет право «правами человека», но неопределенность понятия об этих правах нередко совершенно сглаживает коренное отличие жизни человека от чуждой высшего нравственного закона жизни животных. Христианство не отвергает прав человека, но не в области жизни чисто естественной, и только в Иисусе Христе, сшедшем с небес (Ин. 3,13) для искупления мира Своими страданиями, видит совершенное осуществление идеала человека.

Либертарный юснатурализм пытается монополизировать категорию «прав человека», но проблема прав человека не может быть решена только в рамках «естественно-правовой» доктрины. Здесь требуется более широкий духовно-культурологический контекст, чего теория юснатурализма объективно дать не может. Интересная деталь – конституции современных либеральных государств объявляют права и свободы человека непосредственно действующими, не делая подобной оговорки по поводу обязанностей. А вот православный взгляд не может допустить права, независимые от обязанностей. Д.А. Хомяков писал по этому поводу так: «человек иметь права может только после абсолютного исполнения возложенных на него обязанностей, права истекают из того, что требуется, а требуется все, что по силам. По сему и говорится, что если мы сделали все, что от нас требуется, то мы вовсе не имеем право на награду, а только не подлежим наказанию»[737]. В Конституции Германии содержится положение о том, что «каждый имеет право на свободное развитие своей личности, поскольку он не нарушает прав других лиц, и не посягает на конституционный порядок и нравственный закон» (ст. 19). Ф.Д. Рождественский в обстоятельной работе «Нравственное Богословие» называл в начале ХХ в. обязанности христианина по отношению к Богу (Богопочитание внутреннее и внешнее, христианскую надежду, веру и любовь, молитву, общественное богослужение, почитание святых), обязанности христианина по отношению к самому себе (самопознание, любовь к себе и самоотвержение, обязанности к телу и душе) и обязанности христианина по отношению к ближним (к душе, телу и внешним благам ближних, обязанности по отношению к Церкви, общественные или гражданские обязанности, домашние и семейные обязанности)[738].

Он не считал, что добродетель человека проявляется в его правах и свободах. Главное начало христианской нравственности предполагает самопожертвование любящего человека без расчета на благодарность окружающих. Российский правовед Л.Л. Герваген даже выпустил монографию в 1908 г. под названием «Обязанности, как основания права»[739]. Достойно внимания, что в нормативных актах средневековой Руси, посвященных местничеству, права служилого сословия признавались «истекающими из обязанностей и падающих от не несения таковых»[740].

В русле православной традиции писал о правах и С.Л. Франк. «Не страх, не властолюбие творит государственное единство, – писал он, – оно создается готовностью к жертвам, аскетизмом воина и аскетизмом гражданского служения, верою в нравственную святость государственного начала. Человек как таковой вообще не имеет никаких «прирожденных» и «естественных» прав: его единственное и действительно неотъемлемое право есть право требовать, чтобы ему было дано исполнять его обязанности. Всякая обязанность человека есть обязанность перед Богом, обязанность служить правде»[741]. Но доктрина юснатурализма, уделяющая столько внимания естественным правам человека, не желает признавать наличие его естественных обязанностей.

Утилитаризм, неполноценно отражаемый позитивистским правопониманием, полностью воплощается в теории «естественного права». Свидетельство тому – предложенный юснатуралистами принцип: «Разрешено все, что не запрещено законом». Суть названного принципа, торжествующего ныне во всех либеральных демократиях, состоит в противопоставлении права и морали друг другу. Духовно-нравственные ограничения больше не препятствуют освобождению людских пороков, пока закон не запрещает таковых. «Естественное право» в странах Западной Европы допускает противоестественные половые отношения, эвтаназию, клонирование и другое насилие над природой. Получается парадоксальная вещь: юснатуралисты обвиняют позитивистов в абсолютизации формального закона, а сами в принципе «разрешено все, что не запрещено ЗАКОНОМ» видят в законе единственный носитель запретов. Тем самым сами юснатуралисты отождествляют право и закон. Следование двойным стандартам – их идейное кредо.

Морально-нравственные запреты, в которых отражается многовековой опыт человечества и общепризнанные духовные ценности, сторонниками «естественного права» игнорируются. В отечественной теории права усилиями многих ведущих ученых на основе вышеуказанного принципа даже разработан общедозволительный тип правового регулирования, обращенный ко всем физическим и юридическим лицам негосударственного сектора.

Юристам известны многочисленные виды поведения, которые в законе прямо не запрещены, тем не менее их нельзя считать правомерными, поскольку они по своему содержанию и целевой направленности противоречат общим началам, смыслу и духу права, нормам морали и нравственности. Следовательно, такого рода поведение не может в здоровом обществе признаваться дозволенным.

В.С. Нерсесянц и его ученики предприняли попытку осовременивания примитивного юснатурализма и назвали ее «юридический либертаризм». Либертарным, по мысли В.А. Четвернина, называется правопонимание, которое признает высшей правовой ценностью свободу индивида[742]. Речь идет о крайней на сегодняшний день форме юснатуралистической идеологии, возводящей человекоцентризм в некую первонорму, вершину правовой культуры. «В новом правопонимании, – пишет Г.В. Мальцев, – я надеюсь, будет выражен исконный смысл права, пробивавшийся в его историческом развитии, вопреки всем препятствиям и произволу, – обеспечение и защита человеческой свободы, определение ее возможностей, границ и гарантий»[743]. В.М. Шафиров полагает, что «человекоцентристский подход более адекватно выражает идею права»[744].

А Православная церковь не может положительно воспринимать такое устроение миропорядка, при котором в центр всего ставится помраченная грехом человеческая личность. При декларативном человекоцентризме фактически становятся в центр правовой системы дельцы, ловкачи, нувориши и просто криминальные элементы. Этот псевдо-демократический лозунг несет в себе огромный разрушительный потенциал. Еще позитивизм делал попытки вырвать эмпирического субъекта из «оков» трансцендентного духовного влияния, реабилитировать непосредственную брутальную чувственность, движимую то экономическим интересом, то либидональным желанием. Но в полной мере удалось это только юснатуралистской концепции. И вот после «победы естественно-правовых идей»[745] юснатурализм выбросил лозунг полного освобождения субъективной чувственности. Иными словами, происходит возвращение к старому, докантовскому чувственному субъекту юмовского типа. Такая расторможенность субъективности способна сделать ее более оперативной в некоторых практических делах (в частности, успешной борьбе с конкурентами на рынке) и опережать нормативно-правовой педантизм. Формула такого опережения: «все, что прямо не запрещено законом, дозволено». Ликвидация религиозно-нравственных ограничений чувственности также вполне соответствует той подмене проекта эмансипации личности проектом эмансипации инстинкта, которая происходит на наших глазах под одобрительные отклики либертарных юснатуралистов и позитивистов одновременно. Инстинкт при человекоцентристской правовой культуре восторжествовал, но выиграла ли от этого личность?

Предпосылкой развитой личности является ее духовность, превращенная во внутренний регулятор поведения, включаемый верой и нравственной волей. Там, где ослаблены универсалии религии и нравственности, там у личности значительно меньше шансов устоять перед разнообразными внешними искушениями и перед внутренним давлением собственных порочных инстинктов.

А юснатуралисты утверждают: «Поступать по праву – означает, в первую очередь, поступать по своему желанию, в личных интересах, по своему усмотрению»[746]. Так, ростовщик под прикрытием идеалов, неосуществимых вне Бога, рвался в XVIII столетии в революцию, требуя: «Пропустите, не мешайте действовать», «Что не запрещено – позволено». С этим ключом свобода индивида означает признание порока и добродетели, лжи и истины, зла и добра равночестными. Основатель позитивистской теории правопонимания И. Бентам меру должного поведения человека тоже искал в практической личной пользе. Юснатуралисты и позитивисты с удовлетворением отмечают свою роль в освобождении правопонимания от религиозных догм. Такое духовное единство еще раз подчеркивает, что духовность бывает разной, даже по-сатанински душевредной. И как важно вовремя сделать выбор в пользу ИСТИНЫ и укрепиться в ней.

Либертарный юснатурализм В.С. Нерсесянца выражает идею вечной, неизменной, но совершенно абстрактной сущности права, общей для всех времен и народов. Правом В.С. Нерсесянц признавал только такой закон, который удовлетворяет определенным критериям – равенства, свободы и справедливости, но последние сведены к формальным признакам и из них удалены все духовно-культурные и духовно-социальные аспекты. «В праве нет ничего, – категорично заключал В.С. Нерсесянц, – кроме принципа формального равенства и конкретизаций этого принципа»[747]. А.М. Величко признается в аннотации к своей работе «Государственные идеалы России и Запада. Параллели правовых культур»: «Находясь некоторое время под влиянием естественно-правовой доктрины, внешне сориентированной на признание личности нравственной, духовной и неповторимой субстанцией, автор вскоре пришел к выводу о ее несостоятельности именно в духовном плане»[748]. Сформировавшаяся на волне секуляризации теория «естественного права» (юснатурализма) ориентировала свою познавательную установку по отношению к абстрактной природе, а не к Богу. Отрицая Бога, юснатуралисты апеллировали к некой природе, от которой-де проистекают неотчуждаемые права человека. В этом также обнаруживается следование двойным стандартам, противоречивость их псевдонаучной позиции.

Даже самоназвание юснатурализма – школа «естественного права» – является весьма показательным примером подмены понятий. Под общим и единым термином «естественное право» скрывается не соответствующий ему смысл. Юснатуралисты де-факто считают свободу греха естественным духовным состоянием человека. Все варианты юснатурализма (и «космогологическое естественное право», и «антропологическое естественное право», и «рациональное естественное право») отстаивают верховенство человеческого эго, которое берет на себя миссию определять и перестраивать развитие мира. Любопытно обнаружить, что в трудах английского юриста Г. Спелмана «естественное право» предстает в своем первозданном и демифологизированном виде – как совокупность животных инстинктов[749]. Это самое удачное и самое адекватное определение юснатуралистской версии «естественного права», раскрывающее всю искусственность того, что пытаются выдать за естественное.

Действительно, зададимся философским вопросом: что естественно для человека? Жить, следуя желаниям, в эгоистических интересах, всегда по собственному усмотрению? Смиряться с разграблением национальных богатств и обнищанием населения, утверждая, что природа позволяет сильному господствовать над слабым? Жить по природе, активно включаясь в естественный отбор, в войну всех против всех? Подтверждается закон духовной жизни, выведенный святыми отцами: ложное мнение, принятое умом как истинное, неизбежно приводит к искажению всей духовной жизни человека и может привести его к погибели.

Природа человека – не более, чем инстинкт, и значительная часть по-настоящему естественных законов направлена не на то, чтобы предоставить свободу действий этим инстинктам, а на то, чтобы их обуздать, в частности, сексуальные потребности человека. Закон естественного отбора, самый могущественный из законов живой природы, самый безжалостный и безнравственный, закон уничтожения слабых и больных, юснатуралисты и те, кто за ними стоит, смогут внедрить в человеческое сообщество только после окончательной девальвации морали и искоренения веры в Бога. Почва для этого активно готовится в процессе широко разворачиваемой глобализации.

Природа не может служить идеалом для человека, поскольку это противоречит признанию человека вершиной Божьего творения. Юснатуралистское воззрение о неотчуждаемых правах человека, дарованных ему природой, антиэволюционно, а значит, приведет к неизбежной деградации, то есть злу. Говоря о естественном в применении к человеку, нельзя сводить его к узкоприродному, биологическому порядку, иначе человек из высшей ценности низводится до положения скота, уподобляется животному.

Ведь не случайно Т. Гоббс понимал естественное право как ничем не ограниченную свободу, ведущую к войне всех против всех[750]. По его мнению, реализовать естественные права и свободы многочисленные индивиды, живущие на одном территориальном пространстве, могут только в условиях войны всех против всех (the war of all against all). Согласно представлениям современного гражданского общества, естественное состояние для человека – война всех против всех, но введенная в рамки закона и называемая конкуренцией. В русском языке слова «конкуренция» не было, говорили – «соревнование» – даже имея в виду противников (например, соревнование с капитализмом). То есть у нас пытались поднимать себя, у них – уничтожать конкурента.

В западном либеральном обществе идет вялотекущая гражданская война и в этом немалая заслуга юснатурализма. Насколько безнравственные формы рыночной конкуренции порождаются «естеством» человека?

Естественное понимается в юснатурализме в трояком смысле: как свободное от всего сверхественного, как рациональное, то есть выводимое из одного лишь разума, и, наконец, как согласованное с порядком физической природы (особенно в том новом смысле, который природе дали Коперник, Кеплер, Галилей и Ньютон). Гуго Гроций и даже Лейбниц стали учить, что юриспруденция вполне совместима с атеизмом. Верховным источником юридического озарения признали естественный свет (lumen naturale) человеческого разума. И, наконец, Спиноза объявил, что человек по отношению к природе – это не государство в государстве и что у него и у рыб общее естественное право. Под влиянием рационалистической методологии это «естественное право» разумелось как право разумное, столь же всеобщее, необходимое, самоочевидное, незыблемое, вечное, как и чистый разум; право, которого не надо искать или придумывать; право, которое каждый человек открывает в своем сознании; право, которое надо только провозгласить и применить[751]. Налицо крайности человекоцентризма – преувеличение возможностей человека и его сознания, необозримый простор для субъективизма и произвола сильных (экономически). В ХХ в. естественным признавалось расовое неравенство и режим апартеида в ЮАР, проведение Соединенными Штатами Америки военных операций во Вьетнаме, в Гренаде, в Конго, Ираке, Югославии за тысячи километров от своих государственных границ в отсутствие непосредственных угроз со стороны захватываемых стран. Приведем показательную цитату из сочинений Дж. Салливана (1845 г.): «У американцев есть право, предначертанное судьбой, заселять континент, который Провидение даровало нам для свободного развития нашей год от года растущей многомиллионной нации. Это право столь же естественно, как право дерева занимать своими корнями и кроной пространство в воздухе и в земле, необходимое для его развития и роста»[752]. Экспансия США сначала на американских континентах, а потом и во всем мире явилась следствием «естественно предначертанной судьбы», представляющей глобальный смысл будущего господства Америки как главного носителя истины и универсальных общечеловеческих ценностей.

В древности и средневековье «естественное право» воспринималось в качестве норм поведения, которые соблюдаются без законодательной регламентации только в силу их соответствия природе. К современному набору так называемых неотчуждаемых прав человека это не имеет прямого отношения. Среди естественных и неотчуждаемых прав человека юснатуралисты отводят едва ли не центральное место праву частной собственности. Но было ли оно естественным для первобытных людей, живущих миллионы лет в условиях продовольственного и иного материального изобилия на фоне благоприятной демографической ситуации и примитивных потребностей? Может быть частная собственность возникла в пору разложения родовой общины как последствие климатической катастрофы, приведшей людей к дефициту самого необходимого? Юснатуралисты считают выбор сексуальной ориентации неотъемлемым естественным правом человека. А почему бы такой выбор не признать противоестественным, если индивид идет против своей природы и решает пересмотреть волю своего Творца? Вопросы эти не лишены оснований.

Добро и зло в юснатурализме намеренно получают равные права, свобода же понимается как свобода греха. Юснатуралисты, кажется, не замечают, что абсолютизируемые ими ценности обслуживают агрессию, захват новых территорий, развращение народов и паразитический образ жизни.

«Каждый вправе искать своего счастья на том пути, который ему самому представляется хорошим, если только он этим не наносит ущерба свободе других», – сказал И. Кант[753]. Призыв к свободе как цель при этом слышат все, а оговорку-предложение – учитывать интересы окружающих – немногие. Заявляя о свободомыслии, юснатуралисты убивают умы, игнорируя истину вне своих идеологем. Они требуют этических принципов, однако практическое и точное воплощение их воззрений плодит безнравственность. Они осуждают любое давление, которое ограничивает свободу, но сами благословляют и теоретически обосновывают акции вооруженной агрессии, заканчивающиеся навязыванием порочного образа жизни и захватом чужих национальных богатств.

Показательно, что главные защитники гуманистических «общечеловеческих ценностей» и «естественного права», борцы за права человека во всем мире сами отказались от пропагандируемых ими идеалов. Свидетельством тому – теория «золотого миллиарда» и политика глобализации.

Поэтому так необходимо демифологезировать современную юридическую науку, начав, видимо, с категорий «естественное право», «права человека», «демократия» и «правовое государство», понять их скрытые смыслы и механизмы подмен. Формы современного сознания после окончательного выделения из мифологии продолжают пользоваться мифом как своим языком. В массовое, профессиональное и даже научное сознание внедряются догмы мифологического мышления. В юриспруденции существует множество искусно созданных мифологий, при помощи которых ежедневно проводятся эксперименты над общественным сознанием средствами мифов.

Примером современного мифотворчества могут служить «естественные права человека», наполненные преимущественно деструктивным содержанием. Наиболее опасные их проявления заключаются в принципах «разрешено все, что прямо не запрещено законом», «рыночная экономика – главная цель жизнеустройства общества и критерий социальной справедливости». На самом деле по мере секуляризации европейской жизни высокие принципы неотчуждаемых прав человека превратились в права индивидуума вне его связи с Богом, а охрана свободы воли трансформировалась в защиту своеволия. В практике современных либерально-демократических государств давно нет места ни «правам человека», ни демократии, ни «общечеловеческим ценностям». А есть только ценности и права избранного «братства». Именно философия избранного «братства» является методологической базой новейших теорий глобализации, «золотого миллиарда», практики контроля над рождаемостью, феминизма, эмансипации и прочих приемов сокращения численности жителей планеты.

Согласно юснатуралистскому представлению под естественными правами человека понимаются исключительно личные права на жизнь, частную собственность, свободу слова, вероисповедания, передвижения и право на стремление к счастью. Не менее естественными нам представляются те права, совокупность которых непосредственно обусловливает качество жизни современного человека – право на сохранение культурной идентичности, право на защиту материнства и детства, право на образование, право на труд, право на жилище, право на пенсионное обеспечение по старости и инвалидности. Но эти права юснатуралисты отводят на более скромное второе и даже третье место. Так, Соединенные Штаты Америки систематически отказываются признавать, что право на пищу, жилье, минимальные санитарные условия и сохранение культурной идентичности гораздо важнее сохранения рыночной экономики и свободной торговли, несмотря на длящиеся уже около 30 лет попытки развивающихся стран убедить США в опасности такой позиции. На саммите ООН по социальному развитию, состоявшемся в марте 1995 г., была сделана очередная попытка расширить круг понятий, составляющих права человека. Но, несмотря на долгие дебаты, в итоге по настоянию США победу одержала «мировая рыночная экономика». Малазийский борец за права человека Ч. Музаффар резонно заметил: «какой смысл миллиардам погрязших в бедности людей бороться за права человека, если эти права не спасают их от голода, от бездомности, от невежества и болезней?»[754].

Так называемое естественное право частной собственности естественным образом гарантирует интересы лишь состоятельного меньшинства крупных собственников и тех средних собственников, которые не теряют надежды перейти в более высокий разряд. Для нищих и полунищих людей неприкосновенность частной собственности бессмысленна и выступает скорее средством сдерживания социального недовольства и гарантией безопасности богатых. Показательно, что с конца XIX в. теория «естественного права» не признает вечного, неизменного для всех времен своего содержания, непоколебимо в ней одно – утверждение неприкосновенности частной собственности.

Идеологической подоплекой другого юснатуралистского мифа – мифа об «общечеловеческих ценностях» – является навязывание миру процессов глобализации с безнациональным «плавильным» котлом во главе с США. Ведь «общечеловеческие ценности» не существуют как нечто конкретное; они возникают из совокупности национальных культур, созданных различными нациями и составляющих международный культурный фонд. Еще проницательный Н.Я. Данилевский в девятнадцатом столетии доказал, что «понятие об общечеловеческом не только не имеет в себе ничего реального и действительного, но оно уже, теснее, ниже понятия о племенном, или народном, ибо это последнее по необходимости включает в себя первое и, сверху того, присоединяет к нему нечто особенное дополнительное, которое именно и должно быть сохраняемо и развиваемо, – дабы родовое понятие о человечестве в реальном его значении получило все то разнообразие и богатство, в осуществлении к какому оно способно. Следовательно, общечеловеческого не только нет в действительности, но и желать быть им – значит желать довольствоваться общим местом, бесцветностью, отсутствием оригинальности»[755].

На практике единая однородная общечеловеческая культура возможна лишь как всемирная экспансия одной культурной системы на все человечество, что мы и наблюдаем в процессах вестернизации, модернизации, глобализации культурной жизни по западному образцу. Такое общечеловеческое единообразие губительно для самобытных национальных культур. Между тем каждый этно-культурный организм самобытен, неповторим и, что особенно важно подчеркнуть, самоценен.

По мере продвижения глобализаторского проекта становится очевидно, что идеи либерализма, демократии, рынка не могут претендовать на роль общечеловеческих и общенациональных вдохновляющих символов. Опыт российских реформ покеазывает, что ради иллюзорных «общечеловеческих ценностей» русские люди не желают класть свои жизни и силы на алтарь Отечества.

Следующим распространенным мифом юснатуралистской концепции является тезис об исключительно неправовом характере русской национальной культуры. Сурия Пракаш Синха так и пишет: «Можно сказать, что для западной цивилизации центральным принципом социальной организации является право, но этого нельзя сказать о других цивилизациях. – И далее: – Право и его институты играли центральную роль в специфической исторической действительности Запада, в то время как в других обществах эта роль принадлежала другим принципам»[756]. Многое в этой цитате объясняет неаутентичность перевода, ибо само слово «право» самобытно русское и другим языкам изначально неприсуще. У других народов в иных странах для обозначения разнообразных юридических регуляторов пользуются разнообразной терминологией, а слово «ПРАВО» возникло именно у русского народа в его специфической духовно-религиозной и культурной среде. Смысл этого слова в России тоже подменялся и выхолащивался, пока потомки древнерусских племен окончательно не забыли изначальный смысл права.

Э.Ю. Соловьев выразил близкую мифологему: «право возникло лишь в конце XVIIIв. после того, как прозвучали великие Декларации прав человека и гражданина»[757]. Другими словами, юснатуралисты желают приурочить возникновение права к рождению либертарной версии юснатурализма времен буржуазных революций. Так удобнее выдавать за право ценности либеральных переустройств мира и подменять соответствующие понятия.

Трудно ожидать, что юснатуралисты станут опираться на национальные традиции и духовную культуру общества, а не на «Хельсинские соглашения» и другие декларации о правах человека. Но спекулятивное обращение с многовековой историей права совсем непростительно. Основываясь на методологических и общефилософских положениях, П.И. Новгородцев постарался в свое время выяснить философскую правомерность идеи естественного права и вот к какому выводу он пришел: «Но чем более углублялся я в изучение предмета и чем более широкий круг вопросов затрагивал в этом изучении, тем более я убеждался в том, что методологическое движение в пользу возрождения естественного права является лишь формой для более глубокого явления, которое я не могу назвать иначе, как кризис современного правосознания»[758].

Главным мифом юснатурализма можно считать спекулятивное опошление и извращенное понимание словосочетания «ЕСТЕСТВЕННОЕ ПРАВО». Выдающийся английский правовед Г. Спелман предупреждал своих коллег: не следует экстраполировать термин «естественное право» на все живое; это право записано в сердце человека. Продолжая свою мысль, Г. Спелман утверждал, что любая норма, «записанная в сердце, согласуется с правом Бога»[759]. Под естественным правом он справедливо подразумевал совокупность моральных принципов, заложенных Богом в природу (сердце) человека. Естественное право, писал он, дано людям для того, чтобы вести их к познанию Господа, посредством его они признают Бога Творцом, Высшим существом и Охранителем всех творений; знание Бога естественным образом установлено в умах людей. Эти глубокие выводы Г. Спелман сделал в XVII в., когда в юснатурализме они еще были возможными.

Из-за подмены содержания понятия «естественное право» пользоваться им адекватно в наше время весьма проблематично. Уже не раз либеральные мыслители избирали в жертву благородные категории, качественно видоизменяли их сокровенный смысл, приучали к новым смыслам старых терминов публику и позволяли пользоваться плодами подмены сущих врагов человеческого рода. Так было с терминами «естественное право», «свобода», «права человека». Так было с понятием права.

С учетом сказанного необходимо восстановить подлинный смысл идеи естественного права, которая должна пониматься именно как развивающая духовную константу человеческого естества, облагораживающая и одухотворяющая его природные свойства, а отнюдь не как идея приоритета «естественных стремлений» есть, пить, накапливать имущество, предаваться похоти, в их ничем не ограниченной самодостаточности. Категория естественного права способна подчеркнуть сохранившееся в праве Абсолютное начало, развитие которого и является одновременно целью и оправданием как каждого индивида в отдельности, так и всего общества в целом.

Естественное право в его исконном значении является формой сочетания основных законов бытия природы и человека и Божественного верховного блага. Чтобы верно понять естественное право, человеку нужно найти его в глубине своего собственного духа, восхотеть его волею и проверить по канонам Святого писания и догмам Святого предания. Такое представление о естественном праве соответствует упоминанию Св. Апостола Павла о законе, написанном в человеческих сердцах (Рим. 2,15).

Характеристика основных типов правопонимания требует обращения к широкому подходу понимания права. Поначалу этот подход предполагал попытку соединить позитивистские и естественно-правовые начала в «интегративной юриспруденции», наиболее яркими представителями которой выступают Холл Джером, Легаз-и-Лакамбра, К. Коссио, М. Реал, Ст. Йоргенсен[760]. Затем сторонники широкого подхода сочли возможным соединить фрагменты всех известных определений права, поскольку, по их мнению, они все содержат зерна истины (Ж.-Л. Бержель, Г. Дж. Берман)[761]. И, наконец, на третьем этапе эволюции широкого подхода его сторонники собрали в «многоаспектное» определение права лишь те характеристики, которые удовлетворяют парадигме либертарного юснатурализма. Содержательно-неопределенное название широкого подхода позволяло завуалировать в нем идеи либерализма там и тогда, где и когда либерализм был непопулярен. Так, например, пик раскручивания широкого подхода в отечественной юридической науке пришелся на 1970-1980-е гг. С его помощью удалось расколоть ряды позитивистов Советского Союза.

Широкий подход к пониманию права в литературе именуется еще многоаспектным, интегративным, синкретическим и нередко плюралистическим. С конца 1950-х гг. в СССР стали появляться труды по теории государства и права, в которых наряду с нормами, выражающими волю господствующих классов, в право включались и другие юридические явления: правоотношения (С.Ф. Кечекьян, А.А. Пинтковский), правоотношения и правосознание (Я.Ф. Миколенко), субъективное право (Л.С. Явич) и др. С возникновением и укреплением нового подхода начался последовательный процесс движения от прежнего «единомыслия» к плюрализму научных взглядов на правопонимание. Заметный вклад в этом направлении внесла опубликованная в 1975 г. статья Е.А. Лукашевой, в которой был обоснован многоаспектный анализ права и говорилось об условности и ограниченности любого определения права[762].

Тенденция к сближению и сопоставлению разных подходов к праву сопровождается заведомым отказом поиска и формулирования единого определения понятия права. Утверждается мысль, что право вообще можно не определять из-за разноголосицы мнений. Эта установка не столь безобидна, как может показаться на первый взгляд. Результатом ее воплощения явится дезорганизация юридической деятельности и дезориентация правосознания.

В настоящее время сторонниками широкого (интегративного) подхода в отечественной юридической науке являются В.Е. Гулиев, В.В. Лазарев, О.В. Мартышин, А. Матюхин и др. Так, В.В. Лазарев полагает, что для глубокого познания права все определения полезны, поскольку все отражают хоть какую-то часть реалии. Он предложил следующее «интегративное» определение понятия права: «право – это совокупность признаваемых в данном обществе и обеспеченных официальной защитой нормативов равенства и справедливости, регулирующих борьбу и согласование свободных воль в их взаимоотношении друг с другом»[763]. М.И. Байтин высказался за единство естественного и позитивного права[764]. О.В. Мартышин выступил за объединение юридического позитивизма и социологического позитивизма, ибо это позволяет, по его мнению, рассмотреть право в его важнейших аспектах: нормах-правилах и нормах-решениях[765]. Но это предложение не было принято, потому что основой совмещения типов правопонимания он предложил позитивистскую, а не юснатуралистскую трактовку права.

В рамках широкого подхода доминирует другое течение. Его представители не против многообразия типов правопонимания, их задача – задать общее пространство сосуществования, соизмерения, коммуникации различных типов правопонимания на неких «общеприемлемых основаниях»[766]. «В качестве «общеприемлемой» основы такого интегративного правопонимания, – пишет А. Матюхин, – и может служить правовая теория либерального институционализма»[767].

И действительно, широкий подход к пониманию права является, по сути, либертарным. Все адепты «широкого подхода» апеллируют к свободе, неотчуждаемым и естественным правам человека. К тому же, юснатурализм, позитивизм и социологическая юриспруденция вполне сходятся на почве секуляризованных гедонистических ценностей, материалистической рациональной методологии, обожествлении свободного, ни от кого независимого индивида.

«А стоило ли так жестко спорить? – недоумевает С.С. Алексеев, ставший сторонником юснатурализма. – Широкое понимание – действительно философский, общесоциологический подход, когда используются адекватные ему мировоззренческие категории. Именно сейчас все то позитивное, что содержала концепция права, отделяемого от закона и трактуемого как мера свободы, должно быть учтено в контексте более основательных представлений о цивилизации и культуре, о месте в них автономной, суверенной личности»[768]. В.М. Шафиров в 2004 г. опубликовал монографию под названием «Естественно-позитивное право» в которой обосновывал мысль, будто говорить о естественном либо позитивном праве не следует, речь надо вести о динамично функционирующем и развивающемся естественно-позитивном праве или «праве в человеческом измерении». Под естественно-позитивным правом В.М. Шафиров понимает возведенную в закон (иные официальные источники) волю большинства людей, провозглашающую свободу (права и свободы) человека и гражданина как высшую ценность[769]. О том же пишет А.К. Черненко: «…чтобы правовая свобода из возможности превратилась в реальность необходим ее синтез с позитивным правом. Иначе говоря, следует осуществить интеграцию позитивного и естественного права»[770].

Из приведенных цитат видно, что обобщающая конструкция, на основе которой предлагается интегрировать основные типы правопонимания, восходит к философии права, считающее сущностью права свободу (либертарный юснатурализм). Включаемые сторонниками «широкого подхода» в определение права элементы строго субординированы и подчинены «высшей ценности» – свободе человека.

Сторонник интегративного правопонимания О.С. Иоффе отмечал, что немаловажным является «ответ на один вопрос – субординированы или только координированы включаемые ими в право разные элементы? Если субординированы, причем субординированы именно системой норм, тогда нет спора или остается всего лишь спор о словах: право – не только нормы; но все остальное, входящее в право, подчинено нормам и производно от них. Если же координированы, и значит, что ни один из элементов не подчинен другому, то отсюда следует, что действие норм может быть парализовано субъективными правами, как и действие прав – нормами, что правосознание и мораль способны помочь не только формированию и применению закона, но и отказу от его действия независимо от воли законодателя»[771]. По существу, здесь высказывается опасение перед возможностью отказа исполнять закон под тем предлогом, что этот закон аморален.

Не являясь сторонником «широкого подхода» к пониманию права, я полагаю, что в определении понятия права должны сочетаться как содержательные, так и формальные признаки права и все признаки необходимо субординировать под высшими духовно-культурными, морально-нравственными ценностями, твердым критерием которых выступают заповеди Господа Иисуса Христа, содержащиеся в Новом Завете. И такое правопонимание не нужно считать метатеорией, подходящей для всего человечества. Отстаиваемый в настоящей работе синтетический, а вернее – православный, тип правопонимания органично вплетается в Традицию и ментальное состояние русской национальной культуры, а потому подходит в наше время именно России.

Распредмечиванию права способствует так называемое плюралистическое понимание права, также вытекающее из парадигмы либерализма. В отличие от широкого подхода, в котором предпринимаются попытки суммирования элементов различных типов правопонимания в одном общем определении на базе единых идеологических оснований, в рамках плюралистического правопонимания даже не пытаются формулировать никаких общих определений понятия права. Там выступают за плюрализм разных определений, ведь каждое в отдельности не признается абсолютным и поэтому-де призвано характеризовать право с какой-то одной стороны. Лишь совокупность всех мыслимых определений понятия права, по мнению сторонников плюралистического правопонимания, способна дать полное представление о предмете.

Методология российской юриспруденции стремительно вступила в фазу философского плюрализма. Плюрализм правопонимания признается показателем зрелости гражданского общества и неизбежным следствием демократизации общественной и государственной жизни. Чем более развито гражданское общество, считается сегодня, тем шире почва для плюрализма[772]. Это означает опрокидывание всех ценностных иерархий и уравнивание «в правах» самых разнородных сущностей и предметов. Собственно, никакой вертикали в этом мире больше не существует: сакральное профанируется, профанное эстетизируется, возвышенное редуцируется, а порочное обретает силу нормального и законного.

Подобная идейная всеядность плюралистической методологии вырождается в абсолютную пустоту и демагогию, в некий специализированный вагон для курящих и некурящих одновременно. Когда нормой становятся все нормы, даже те, что взаимоисключают и взаимоотрицают друг друга, ситуация с правопониманием имеет одно-единственное название – абсурд. Этот абсурд позволяет властям принимать любые нужные им юридические решения и всегда находить для них какую-то мотивацию. Необходимо уточнить, что утверждающийся абсурд плюралистического правопонимания не является результатом ошибки или просчета. Речь идет о целенаправленном распредмечивании права, о фрагментации когда-то целостного правосознания общества, способного целостно и синтетически (а не мозаично и аналитически) осознавать окружающую реальность. В этом случае облегчается задача манипулирования субъектами права.

Плюрализм учит терпимости – абсолютному безразличию ко всему происходящему в духовной сфере. На плюралистическом миропонимании в Новое время насаждался атеизм. В результате реальность расплывается перед взором человека и тогда он склонен считать, что истина тоже плюралистична. Подход здорового сознания, при котором то, что не истина – есть ложь или заблуждение, пугает наших современников, даже принадлежащих к научному сообществу.

Свобода, понимаемая как нравственный и мировоззренческий произвол, лежит в основе и плюралистического правопонимания тоже. Упреки в возрождении тоталитаризма за критику плюрализма не уместны, ибо искусственное идеологическое однообразие не имеет ничего общего с добровольным и согласным пониманием природы добра и зла. Либералам-манипуляторам известно, что для превращения народа в толпу, а толпы в скот, надо разобщать людей, держать в невежестве, разномыслии, лишать глубокого образования, чувства любви и взаимовыручки. Ибо когда человек пребывает в смятении и не имеет четкого критерия истины и справедливости, то его легко запутать, подчинить злой воле. Что мы наглядно и видим в современном обществе.

Все идеи признаются плюралистами равноправными и никакая из них не имеет преимущества перед другими. Общественное сознание хаотизируется в угоду плюрализма мнений за счет огромных, но тщательно фильтруемых потоков информации, которые не способны выстроиться в конструктивную систему в мозгу обычного человека, устремить его к созиданию, повышению порядка в собственной стране, одновременно создавая иллюзию свободы слова, развлекая обывателя и отвлекая его от реальной жизни. А. Гитлер откровенно выразил инструментальную роль плюрализма: «Нашим интересам соответствовало бы такое положение, при котором каждая русская деревня имела бы собственную секту, где развивались бы особенные представления о Боге. Мы будем приветствовать, если русские подобно неграм и индейцам станут приверженцами сект и магических культов, поскольку тогда резко усилятся разъединяющие русских тенденции и, соответственно, облегчится задача их германизации»[773].

У Св. Иоанна Златоуста мы находим такое суждение о плюрализме: «А чтобы тебе увериться, что нет ничего гибельнее раздора и несогласия, послушай, что говорит Христос: всякое царство, разделившееся в самом себе, запустеет (Мф. 12,25). Если в государстве возникнет междоусобие, вся его сила сокрушается: ибо ничто так не ослабляет, как ссоры и распри, и, напротив, ничто столько не усиливает и не укрепляет, как любовь и согласие…»[774].

Трудности в выработке единого определения понятия права плюралистам кажутся непреодолимыми. Возможность такого определения представляется им в высшей степени сомнительной. И тогда они предлагают универсальный, по их мнению, выход – направить усилия в другое русло, не искать общее определение, а использовать разные определения, имея в виду, что каждое из них в отдельности неполно и относительно, и лишь в совокупности дает разностороннее представление о праве. Так, О.Э. Лейсту принадлежит идея: «Все понимания права столь же верны, сколь и оспоримы. Отсюда однако не следует, что общее понятие должно быть соединением трех концепций права (позитивистского, социологического и естественно-правового). Суть дела в том, что между крайними точками зрения трех концепций находится не истина, а сложнейшее общественное явление – право, которое в любой из своих частей может стать и бытием свободы, и орудием порабощения и произвола, и компромиссом общественных интересов, и средством угнетения, и основой порядка и пустой декларацией, и надежной опорой прав личности, и узаконением тирании и беззакония»[775].

Доверившись плюралистической методологии, предлагающей множественность истины и способов ее познания, мы неизменно придем к признанию множественности всех гипотетически возможных правовых идеалов. «Следует признать, что в зависимости от условий места и времени в качестве права выступает то одна, то другая материя, то в одной, то в другой ее форме, – утверждает В.В. Лазарев. – Понимание права носит во многом условный и договорный характер. Юристы вполне могут допустить разные характеристики права. И каждая характеристика будет уместной в той мере, в какой она кому-то служит, кому-то приносит пользу»[776]. Но истина не допускает в отношении себя компромисса. Истина не может быть изменена по соглашению, подвергнуться субъективному переосмысливанию без того, чтобы не утратить какие-то свои черты, то есть перестать быть истиной. В массе разнообразных подходов к пониманию права истина всегда одна, даже если таковая не обнаружена ни одним из известных типов правопонимания.

В 2002 г. в Санкт-Петербурге была защищена докторская диссертация на тему коммуникативно-информационного понимания права. Ее автор И.Л. Честнов предложил принцип диалога в качестве универсального средства познания сущности права[777]. Не отвергая роль диалога в правовой сфере вообще, в вопросе правопонимания возможности диалога приходится признать непродуктивными, ведь истина не формируется путем взаимного уговаривания, полного либо частичного отступления от правильной позиции, заключения сделки и т.п.

Не стоит удивляться тому, что Господь Бог допускает разномыслие в людях. По словам апостола Павла различие в суждениях должно вести к выявлению искусных: «Подобает бо и ересям между вами быти, дабы открылись искусные» (1 Кор. 11,19) – искусные не в ересях, а в отыскании и проповедании ИСТИНЫ.

По выражению В.С. Соловьева, истина не есть многое, а есть единое, поскольку истина едина, а не множественна[778]. Призывы к толерантности либо модной ныне «политкорректности» в отношении различных воззрений на право происходят от лукавого, ибо терпимость относится лишь к людям, но никогда к истине. Поэтому приходится быть нетерпимым к фактам искажения и игнорирования истины.

Вместо единой абсолютной Истины плюралисты выдвигают некую множественность относительных, частных псевдо-истин, призванных к мирному сосуществованию и взаимному приспособлению в рамках плюралистического пространства. Коль скоро все противоречия «истин» предлагается снимать посредством их примирения, в мире больше нет места тайне или хотя бы секрету. Все тайны могут быть объяснены. Не случайно либертарная парадигма видит угрозу себе в любом проявлении традиционной религии с ее тайнами (Таинствами), универсальностью, иерархией и синтезом. Любому синтезу мыслители либерализма и постмодернизма предпочитают эклектику, насаждающее изначально несерьезное, игривое и ироничное отношение к духовным и культурным ценностям.

А. Матюхин допускает следующую мысль: «Лишь состязательным способом (в парламенте как основном демократическом институте законотворчества и в суде как основополагающей сфере правоприменения) может быть практически воплощена Идея Права, органически включающая в себя Идею Свободы, Идею Справедливости и Идею Общего Блага как фундаментальные ценностные регулятивы общественной жизни»[779]. В этом утверждении идея права рассматривается как результат состязания, турнира, конкурентной борьбы, в которых победу одерживает не слабый и смиренный, а сильный и амбициозный. Если И.Л. Честнов и В.В. Лазарев предлагают научному сообществу договориться путем компромиссного диалога по поводу Истины в правопонимании, то А. Матюшин идею права ожидает услышать от победителя состязательных политико-юридических процессов, кем бы он ни был и какими бы средствами не одержал победу в состязании. К тому же, пределы права А.Матюшиным заведомо ограничиваются набором классических либеральных мифологем, абсолютизирующих свободу. Победитель состязания свободен решать судьбу проигравшего и поверженного противника.

Сторонники плюралистического правопонимания фактически предлагают соединить истину с ложью, лукаво делая вид, что не понимают противоестественность такого сочетания, видимо надеясь, что люди, завороженные благородством лозунгов, не заметят страшной подмены. «Истина не может быть сравнена с ложью», – писал о. Иоанн Кронштадский, вторя словам Св. апостола Павла: «Ибо какое общение праведности с беззаконием? Что общего у света с тьмою?»(2 Кор.6,14). Диалог Бога и дьявола невозможен. Стремящиеся к компромиссу в вопросах истины, желают выхолостить ее, поделить и раздать всем желающим. Это вдвойне непростительно после того, как ИСТИНА была явлена миру самим Спасителем и утверждена Святыми отцами на Вселенских Соборах. «Если бы я не пришел и не говорил им, – предупреждал Господь Иисус Христос, – то не имели бы греха, а теперь не имеют извинения во грехе своем» (Ин.15,22).

Только в последнее столетие общественное сознание научилось отделять социально-экономические, политические и иные процессы от связи с проблемами религиозного плана. Но это только для внешнего наблюдателя. При более глубоком исследовании обнаруживается обратная картина. Общественные метаморфозы всегда являлись лишь придатком более глубинных процессов, касающихся духовной жизни, во всей полноте проявляющих себя в религии. Об этом однозначно говорит опыт истории. Вся мировая история – это история религий и связанных с ними процессов. В 1916г. в разговоре с послом Франции министр юстиции Щегловитов сказал: «Конституционный либерализм есть скорее религиозная ересь, чем химера или глупость»[780]. Плюралистическое правопонимание может разделить данную оценку либерализма как его имманентное свойство.

Пора признать, что плюрализм хорош лишь при обсуждении праздничного меню, но пагубен в области духовно-религиозной, морально-этической, мировоззренческой, к каковой относится проблема правопонимания. «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» (Мф. 12,25) – предрек Господь. «Умоляю вас, братия, – говорит апостол Павел, – чтобы все вы говорили одно, и не было между вами разделений, но чтобы вы соединены были в одном духе и в одних мыслях» (1 Кор. 1,10), «остерегайтесь производящих разделения и соблазны… и уклоняйтесь от них» (Римл. 16,17). В истинности этих слов лишний раз убеждаешься, встречая в юридической литературе вот такие призывы: «Необходимо решительно отказаться от какой-либо идеализации права, рассмотрения его в качестве высшей социальной ценности» (В.А. Толстик)[781].

Отвергая методологию плюрализма, и выступая за единство синтетического подхода, я подразумеваю единство истины. Безграничный, предоставленный сам себе плюрализм, делал бы бессмысленным сам вопрос об истине в области правопонимания и др. Тогда не было бы научного знания. Не было бы человека, способного отличать правду от лжи. Но Бог дал людям способность все глубже постигать и однозначно выражать истину, уводя от разрушительной сумятицы и неясности.

<< | >>
Источник: В.В. Сорокин. История и методология юридической науки: учебник для вузов /под ред. д-ра юрид. наук, профессора В.В. Сорокина. – Барнаул,2016. – 699 с.. 2016

Еще по теме 2.10. Своеобразие школы естественного права:

  1. 2.8. Своеобразие позитивистской щколы права
  2. 2.7. Феномен исторической школы права
  3. 25 ОСНОВНЫЕ ТЕОРИИ (ШКОЛЫ) ПРАВА
  4. Теории происхождения права: теологическая, естественно – правовая, историческая школа права, психологическая, марксистская и др.
  5. Криминологические идеи классической школы уголовного права
  6. Школы, ярлыки, эго, авторские права, деньги
  7. § 3. Школа естественного права
  8. Влияние естественного права на позитивное право.
  9. Доктрина «секуляризированного» естественного права X. Томазия
  10. ПРОБЛЕМЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ЕСТЕСТВЕННОГО И ПОЗИТИВНОГО ПРАВА
  11. Четвернин “Современные концепции естественного права”: