<<
>>

Санкция в обязательствах

Обязательство является гражданским правоотношением, т.е. соот­ношением права и обязанности, существующим на основании закона и охраняемым законом. Как указал Ленин, «право есть ничто без ап­парата, способного п р и н у ж д а т ь к соблюдению норм права»[57].

Поэтому в понятие обязательства неизбежно в качестве его элемента входит и санкция, обеспечивающая осуществление права кредитора и исполнение обязанности должника. В силу обязательства должник не только должен исполнить то, что составляет содержание его обя­занности, но и отвечает в случае неисполнения. При этом долг и от­ветственность являются не различными и не зависимыми друг от дру­га элементами обязательства, а лишь двумя аспектами одного и того же отношения. Когда мы говорим, что должник должен в силу обяза­тельства совершить определенное действие (либо воздержаться от дей­ствия), мы имеем в виду нормальное развитие обязательственного от­ношения. Когда мы говорим, что должник отвечает по обязательству, мы имеем в виду обеспеченную законом возможность для кредитора в случае неисполнения со стороны должника осуществить свое пра­во помимо и против воли должника и добиться либо исполнения обя­зательства согласно его первоначальному содержанию, либо возло­жить на должника имущественные последствия неисполнения (взыс­кать убытки).
Таким образом, то, что мы обычно обозначаем словами д о л г и о т в е т с т в е н н о с т ь п о о б я з а т е л ь с т в у, является в целом не чем иным, как о б я з а н н о с т ь ю должника в обязательственном правоотношении.

История права показывает, что первоначально, по крайней мере у некоторых народов, не было единого понятия обязательства, а было два разных понятия д о л г а и о т в е т с т в е н н о с т и. Так об­стояло дело в древнегерманском праве, которое различало «Schuld» и «Haftung».

По древнегерманскому праву в силу долга (Schuld) испол­нение, произведенное должником, имело погасительное действие. Ис­полненное по долгу должник не мог истребовать обратно от кредито­ра. Существование долга было достаточным основанием для перехо­да имущества от должника к кредитору. Но существование долга само

по себе не давало кредитору права принуждать должника к исполне­нию. Кредитор не мог ни воздействовать на личность должника, ни

обращать взыскание на его имущество. Для этого надо было наличие

ответственности (Haftung). Для Haftung надо было иметь особый титул. Юридические факты, в силу которых возникала Haftung, не совпадали с теми юридическими фактами, из которых возникал долг. Титулом для ответственности были главным образом отношения власти и под­чинения, характерные для древнегерманского права, деликт, а также особые договоры (Haftungsvertrage), направленные специально на уста­новление ответственности. Такое же раздвоение обязательства отме­чается в истории гражданского права и некоторых других народов (на­пример, в Древней Греции). Некоторые историки права находят следы

такого раздвоения и в древнейшей истории римского права. Однако

надо подчеркнуть, что в классическую эпоху римской юриспруденции

понятие обязательства было единым и цельным1.

В германской юридической литературе, как довоенной, так и по­

слевоенной, делались попытки использовать разграничение Schuld и Haftung применительно к Германскому гражданскому уложению. Однако эти попытки вызвали возражения в самой же германской ци- вилистике[58] [59].

Сравнительно недавно шведский цивилист Лундштедт (Lundstedt) выступил с критикой понятия обязательства. С его точки зрения,

оно не соответствует реальности так же, как понятия субъективного

права и гражданского правоотношения, которые предполагаются по­нятием обязательства. С его точки зрения, «право» и «обязанность»

являются плодами конструктивной фантазии юристов. Вместе с обя­зательством такой же критике подвергается и понятие права собствен­ности.

Что же, по мысли Лундштедта, лежит за этой фантастикой, что

вызывало к жизни эти неправильные отображения в кривом зеркале

юридической (и не только юридической) науки? Единственная реаль­ность, которую он находит за понятием обязательства, это у г р о з а санкциями - принудительное исполнение, возмещение убытков, упла­та штрафа, несение процессуальных расходов. Угроза этими санкция­ми и есть та реальность, которую юристы извратили, построив понятие обязательства. Таким образом, Лундштедт рассматривает обязатель­ственные отношения лишь со стороны ответственности1.

Ошибка Лундштедта, как и ряда других буржуазных юристов, вы­ступающих с мнимо радикальной критикой юридической науки, за­ключается в глубоко ошибочном представлении о социальной реаль­ности. Социальная реальность у него подменяется психологическими явлениями[60] [61] [62]. Угроза, психическое воздействие (psychischer Druck) - вот для него единственная реальность в праве. Юридические же отноше­ния, установленные и охраняемые законом и отражающие экономиче­ские отношения, для него реально не существуют. Взгляды Лундштед- та отметают одну из важнейших задач юридической науки - изучение содержания юридических норм и соответствующих им юридических отношений. Без изучения этого содержания изучение санкций или тем более угрозы санкциями является совершенно бессмысленным.

Как было указано выше, вопрос разграничения долга и ответствен­ности не имеет значения для советского права. В силу определенных юридических фактов (оснований возникновения обязательств) заро­ждается обязательственное отношение, по которому кредитор может требовать от должника совершения определенного действия (или дей­ствий) либо воздержания от какого-либо действия (или действий). Ес­ли такое право кредитора возникло, то одновременно с ним возникла и соответствующая обязанность должника. То, что должник исполнит в силу этой обязанности, погасит его долг и соответственно право кре­дитора.

В случае неисполнения он может быть принужден, при нали­чии указанных в законе условий, к исполнению в натуре или (в опре­деленных случаях) посредством суррогата. Как в том, так и в другом случае дело идет об исполнении обязанности должника, возникаю­щей из соответствующего основания. Основание возникновения обя­зательства (договор и др.) является основанием как для перехода иму­щества от должника к кредитору в случае добровольного исполнения обязательства (уплата долга), так и для перехода имущества в порядке принудительного исполнения.

В случае неисполнения обязательства вступают в действие санкции, установленные законом. Санкции либо непосредственно направлены на получение кредитором в натуре того, что ему причитается по обя­зательству, либо действуют посредственно и направлены на возмеще­ние кредитору понесенных им от неисполнения убытков, либо фик­сированной законом суммы (законная неустойка, штраф), либо и на возмещение убытков, и на уплату штрафа. Если санкция не направ­лена на исполнение в натуре, то меняется содержание обязательства. Вместо обязанности передать вещь, выполнить работу и т.д. вступа­ет в действие обязанность возместить причиненные убытки либо (и) уплатить штраф. Можно было бы поставить вопрос, не происходит ли в этом случае в силу закона замена одного обязательства другим. Фор­мально-логически одинаково равноправны два ответа: а) первоначаль­ное обязательство прекращается и заменяется новым либо б) меняет­ся содержание обязательства. Формально-логически спор между эти­ми двумя точками зрения был бы чисто схоластическим упражнением. Если мы предпочитаем говорить, что меняется содержание обязатель­ства, то делаем это для того, чтобы краткой формулой выразить сле­дующее: когда вступает в действие вместо исполнения в натуре обязан­ность возместить убытки и обязательство вместо одного содержания получает другое, то все остальные элементы, индивидуализирующие данное обязательственное правоотношение (стороны, основание воз­никновения), остаются прежними.

В частности, все возражения, кото­рые должник мог иметь против требования кредитора в первоначаль­ном его содержании, остаются и при изменении содержания.

Здесь не место рассматривать вопрос о том, когда по нашему праву меняется таким образом содержание обязательства. Эта тема является самостоятельной и притом одной из важнейших тем общего учения об обязательствах. Нам важно отметить лишь следующее. Советское гра­жданское право принципиально исходит из признания обязательно­сти исполнения в натуре. Если содержанием обязательства является передача права собственности на индивидуально-определенную вещь, то право собственности переходит на приобретателя с момента заклю­чения договора (ст. 66 ГК), и приобретатель может виндицировать ее у отчуждателя. Если содержанием обязательства является предостав­ление индивидуально-определенной вещи в пользование, то, в силу ст. 120 ГК, кредитор вправе требовать по суду отобрания вещи у долж­ника и передачи ему, кредитору. В случае обязательственных отноше­ний между учреждениями, предприятиями и организациями требова­ние об исполнении обязательства в натуре, как это не раз отмечалось

в нашей литературе, по общему по крайней мере правилу вытекает из

плановой природы социалистического хозяйства1. О тех случаях, ко­гда план требует о б я з а т е л ь н о й замены исполнения в натуре возмещением убытков (или уплатой штрафа), см. ниже в настоящей главе. Исполнение в натуре по обязательствам между учреждениями,

предприятиями и организациями обеспечивается рядом мер, вырабо­танных главным образом нашим арбитражным процессом[63] [64].

Для всех остальных случаев ст. 117 ГК в качестве санкции указы­вает лишь обязанность должника возместить кредитору причиненные неисполнением убытки. De lege ferenda можно пожелать, чтобы на­ши гражданские законы пошли несколько дальше и прямо признали как общее п равило право кредитора требовать от должника реального исполнения (исполнения в натуре) и обязанность возме­щения убытков лишь в случае невозможности исполнения, за кото­рую должник отвечает.

Исключение из такого правила надо сделать для случая, когда должником является гражданин, обязанный лично исполнить какое-либо действие. В случае неисполнения такого обя­зательства кредитору в интересах обеспечения личной свободы долж­ника надо предоставить лишь право требовать возмещения убытков.

Это, впрочем, не исключает уголовной санкции для определенных,

указанных в законе случаев. Ниже мы укажем еще на ряд исключений из этого общего правила, которые необходимо вытекают из сущности социалистического обязательственного права. Во всяком случае, мы можем сказать, что начало реального исполнения (исполнения в на­туре) и в настоящее время является одним из принципиальных по­ложений нашего гражданского права. Требование реального испол­нения координируется с требованием возмещения убытков. De lege ferenda желательно в будущем ГК СССР сильнее подчеркнуть начало реального исполнения, а в будущем ГПК СССР - соответствующим

образом переработать правила исполнительного производства, уре­гулировав в них меры, обеспечивающие такое исполнение. При этом

надлежащее место, естественно, должно занять и требование о воз­мещении убытков.

В нашей юридической литературе нередко можно было встретить

указание, что по советскому праву исполнение обязательства должно последовать в натуре, тогда как по буржуазному праву исполнение в натуре может быть заменено исполнением посредством суррогата

(возмещение убытков)1. Такое утверждение по существу лишь скры­вало действительную и принципиально существенную разницу в этом

вопросе между советским и буржуазным правом и содержало грубые

фактические ошибки. Дело в том, что большинство буржуазных зако­нодательств в качестве общего правила также знает исполнение в на­туре и устанавливает порой весьма эффективные средства принужде­ния должника к такому исполнению (см. особенно во Франции так

называемую susteme des astreintes)[65] [66]. Лишь английское право (а за ним и право США) как общее правило вслед за римским правом (omnis condemnatio pecuniara esse debet), хотя и по другим историческим при­чинам, допускает присуждение должника лишь к уплате определен­ной денежной суммы. Но и английское право знает исключения из этого правила (случаи так называемого specific performance1). Глубокое принципиальное различие между советским и буржуазным правом за­ключается в другом[67] [68] [69].

В буржуазном обществе основной функцией денег является функ­ция мерила стоимости. Являясь мерилом стоимости, капиталистиче­ские деньги в условиях рыночного хозяйства и конкуренции между

предпринимателями являются также и средством обращения, реали­зуя цены, складывающиеся в капиталистической торговле. С точки зрения отдельного капиталиста (частнохозяйственная точка зрения

буржуазного права), получение денежного суррогата чаще всего рав­носильно получению исполнения в натуре. Оно по существу обеспе­чивает получение товара в натуре, так как, получив деньги, кредитор получит на рынке то, что в натуре не исполнил должник. Часто кре­дитору даже удобнее и быстрее получить деньги с должника и купить нужное ему на рынке, чем добиваться судебным порядком исполне­ния в натуре. Поэтому по общему правилу буржуазное право, защи­щая право кредитора на получение исполнения в натуре, предоставля­ет на его усмотрение выбор между таким исполнением и возмещением убытков от неисполнения посредством уплаты определенной денеж­ной суммы. В целом ряде случаев буржуазное торговое право, а частью и общегражданское, регулирует способ исчисления убытков, исходя из разницы между торговой и рыночной (в частности, биржевой) це­ной (так называемый абстрактный способ исчисления убытков). В тех

случаях, когда сделка, заключаемая капиталистом, имеет чисто спеку­лятивную цель (определенные виды биржевых сделок - сделка на раз­ность и часто прикрывающая сделку на разность срочная сделка), обя­зательство непосредственно направлено на получение лишь денежно­го возмещения. Наконец, необходимо подчеркнуть, что в буржуазном праве стороны в обязательстве могут по соглашению между собой за­менить реальное исполнение уплатой денежного возмещения1.

В социалистическом хозяйстве деньги являются средством социа­листического учета, но также и средством обращения товаров[70] [71]. В от­личие от капиталистической торговли советская торговля является плановой торговлей. Советские деньги являются средством обраще­ния, средством развертывания нашей торговли. План требует произ­водства определенной продукции и снабжения ею предприятий, ко­торым соответствующая продукция нужна для их производственной работы, а также снабжения непосредственных потребителей. Деньги, являясь средством социалистического учета, естественно, не могут, с точки зрения социалистического хозяйства, в целом заменить со­бой реальное исполнение плана. Поэтому для социалистического гра­жданского права недопустима замена реального исполнения денеж­ным возмещением убытков во всех случаях, когда такая замена была бы равносильна неисполнению плана.

Последовательное проведение этого принципа не означает пре­вращения начала реального исполнения в фетиш. Требование ре­ального исполнения может в некоторых случаях не только соответ­ствовать плану, но и противоречить ему. Так, в случае неисполнения обязательства в течение планового периода требование предприя­тия-кредитора об исполнении его в натуре после истечения этого пе­риода будет противоречить плану, поскольку его потребность учте­на в плане следующего периода, и он может требовать соответствую­щей товар или услугу на основании обязательства, установленного на новый период. Однако и в том и в другом случаях для советского права характерно, что как требование реального исполнения в соот­ветствии с планом, так и требование денежного возмещения убыт­ков в тех случаях, когда в с и л у п л а н а реальное исполнение недопустимо, зависит не от усмотрения кредитора и не от соглаше­ния с его должником. Кредитор обязан требовать то, что соответству­ет плану, и не может ни по своему усмотрению, ни договорившись с должником заменить реальное исполнение денежным возмещени­ем, и обратно. В качестве примера можно указать на ст. 62-64 Устава железных дорог СССР, устанавливающие ответственность железной дороги и грузоотправителя за невыполнение месячных планов пере­возки. Если в течение планового месяца одна из сторон не исполнит возложенные на нее планом обязательства, то другая может требо­вать от нее лишь установленный штраф. Она не может требовать ре­ального исполнения в следующем месяце, так как это означало бы срыв плана и следующего месяца.

Неправильно также делать принцип реального исполнения, взятый сам по себе, не знающим исключения правилом советского права и по следующим соображениям. Деньги, как мы указывали, являются сред­ством развертывания советской торговли. Они являются в силу этого и необходимым элементом хозрасчета. Социалистическое хозяйство требует не только учета выполнения плана народного хозяйства в це­лом, но и учета результатов хозяйственной деятельности отдельных предприятий. Если по тем или иным основаниям реальное исполне­ние не может иметь места, то денежное возмещение, не ликвидируя,

конечно, последствий неисполнения для социалистического хозяйства

в целом, дает возможность предприятию-кредитору нормально про­должать свою работу. Сумма полученного возмещения в целом ряде

случаев дает ему возможность получить в порядке советского товаро­оборота нужные ему товары. Наконец, в обязательственных отноше­ниях, в которых сторонами или по крайней мере одной из сторон яв­ляется гражданин, денежное возмещение убытков очень часто будет практически равносильно получению кредитором нужного ему това­ра или услуги. Развертывание советской торговли расширяет базу для возмещения убытков как действительного способа удовлетворения потерпевшей стороны.

Таким образом, вопрос о реальном исполнении и о денежном воз­мещении убытков должен по советскому праву решаться диалекти­чески, с учетом конкретного взаимоотношения функций советских

денег как средства планового учета и как средства обращения и раз­вертывания советской торговли. Мы вынуждены ограничиться эти­ми принципиальными замечаниями, так как вопрос непосредственно

связан с нашей темой лишь с этой стороны. Нам надо было подчерк­нуть принципиально различный характер санкции обязательств в на­шем праве по сравнению с буржуазным.

Термин «обязательство» нередко применяют к таким отношени­ям, которые не являются обязательством в собственном смысле сло­ва (ст. 107 ГК). Например, в силу ст. 382 ГК при заключении договора

страхования страхователь обязан сообщить страховщику все обстоя­тельства, имеющие существенное значение для определения опас­ности или вероятности наступления страхового случая или размеров возможных убытков от его наступления (страховой риск), поскольку эти обстоятельства были неизвестны или должны были быть извест­ны ему во время заключения договора страхования. В ст. 382 дело идет об отношении между двумя сторонами - страховщиком и страховате­лем. Закон говорит, что одна из сторон, страхователь, обязана совер­шить в отношении другой определенное действие. Однако здесь нет обязательства в смысле ст. 107 ГК, так как отсутствует активный эле­мент обязательственного правоотношения. Страховщик не имеет пра­ва требовать от страхователя исполнения этой обязанности и в случае неисполнения не может пустить в ход санкции, установленные для обязательств, т.е. не может ни требовать принуждения страхователя к сообщению ему этих сведений, ни взыскивать убытки или штраф.

В силу ст. 382 страховщик в случае сообщения страхователем непра­вильных сведений может лишь требовать по суду признания договора недействительным. Таким образом, сообщение этих сведений страхо­вателем является не исполнением им обязательства, а лишь одним из условий действительности договора страхования. Сообщение страхо­вателем сведений, указанных в ст. 382, является одним из элементов

фактического состава, установленного законом для действительно­сти договора страхования. Так как «обязанность», о которой говорит

ст. 382, не является обязанностью по обязательственному правоотно­шению (обязательством в смысле пассивного элемента этого отноше­ния), то к ней неприменимы правила, установленные в ст. 108-129 ГК для действия обязательств, последствия их неисполнения и их прекра­щения. Поэтому применительно к ст. 382 ГК было бы неправильно го­ворить об обязательстве[72].

По аналогичным соображениям не является обязательством и обя­занность, о которой говорит ст. 196 ГК: «Покупатель обязан немедлен­но осмотреть полученное имущество и об обнаруженных недостатках сообщить продавцу. Принятие покупателем проданного имущества без оговорки лишает его права ссылаться на недостатки, за исключением таких, которые не могли быть усмотрены при обыкновенном спосо­бе принятия вещей или были умышленно скрыты продавцом. На эти недостатки покупатель может ссылаться лишь в том случае, если по их обнаружении он сообщил о них продавцу без промедления». Сообще­ние о недостатках, сделанное покупателем продавцу, не является ис­полнением обязательства. Другая сторона (продавец) не имеет соответ­ствующего права требования. То, что ст. 196 называет обязанностью, является лишь условием возникновения в лице покупателя требова­ний из недостатков купленной вещи (ст. 198). Интересно, что та же ст. 196 в конце не прибегает к термину «обязанность» и совершенно точно указывает, что в случае так называемых скрытых недостатков покупатель может на них ссылаться лишь в том случае, если по их об­наружении он сообщил о них продавцу без замедления.

В силу тех же соображений не является обязательством та «обязан­ность», о которой говорит ст. 228 ГК.

Так как санкция является необходимым элементом понятия обя­зательства, то обязательство мы имеем налицо лишь в тех случаях, ко­гда неисполнение одной из сторон (должником) дает другой стороне (кредитору) право осуществить свое требование в принудительном по­рядке (по общему правилу через суд) и получить от должника удовле­творение либо в натуре, либо в виде денежного возмещения (убытки или штраф либо то и другое вместе). Отчетливость в этом вопросе не­обходима для устранения попыток применять правила об обязатель­ствах к случаям, когда обязательства нет.

В связи с этим мы должны остановиться на так называемых «нату­ральных обязательствах» или, иными словами, на обязательствах, ли­шенных исковой защиты. По этому вопросу мы имеем в ГК две ста­тьи - одну более общего содержания (ст. 401), другую более частную (ст. 47). В силу ст. 401 «не вправе требовать возврата уплаченного ис­полнивший обязательство, хотя бы лишенное исковой силы, но не являющееся недействительным в силу закона». Ст. 401, таким обра­зом, как бы допускает существование обязательств, лишенных иско­вой силы (натуральных обязательств), не указывая, в каких случаях такие обязательства имеют место. В силу ст. 47 должник, исполнив­ший обязательство по истечении давности, не вправе требовать обрат­но уплаченного, хотя бы в момент уплаты он и не знал об истечении давности. Ст. 47 говорит об отдельном случае обязательства, по кото­рому истекла давность и которое поэтому лишено исковой силы. Со­держание ст. 47 вполне соответствует ст. 401.

Натуральные обязательства являются одним из спорных вопро­сов теории обязательственного права. Самый термин заимствован из

римского права. Понятие obligatio naturalis было выработано римскими

юристами в течение первых двух столетий нашей эры. Римские юри­сты указали те два основных признака, при наличии которых к соот­ветствующим отношениям применялся термин «натуральное обяза­тельство». Эти признаки отчетливо указаны Помпонием: «Si poenae causa eius cui debetur, debitor liberatus est, naturalis obligatio manet et ideo solutum repeti non potest» (D. 12, 6, 19 pr.). Кредитор лишен права тре­бовать, должник, несмотря на это исполнивший обязательство, может

требовать обратно исполненное.

Самый термин obligatio naturalis первоначально не служил для про­тивопостановления цивильным обязательствам. Обязательство могло быть либо naturalis, либо civilis и naturalis вместе. Оно было civilis, если оно было основано на правилах цивильного права. Оно было naturalis, если римские юристы считали необходимым принимать его во внима­ние, хотя бы оно не пользовалось защитой цивильного права. В каких отношениях они приравнивали его к цивильным обязательствам, за­висело от характера отдельных обязательств. Приравнение шло иногда настолько далеко, что натуральное обязательство считали возможным посредством новации заменить цивильным, что его допускали к зачету против цивильного обязательства, что допускали его обеспечение ипо­текой. Однако такое действие не было присуще любому натуральному обязательству. Любому натуральному обязательству были, по-видимо­му, присущи лишь те два признака, которые указаны в приведенном выше тексте Помпония. Наконец, римские юристы считали некото­рые цивильные обязательства также и за натуральные, т.е. полагали, что, не будь цивильной защиты, надо было бы все же признать за ни­ми частичное действие натуральных обязательств. Таким обязатель­ством считалось, например, condictio indebiti, как это видно из текста

Павла: «Indebiti soluti condictio naturalis est» (D. 12, 6, 15 pr.). Такие обяза­тельства, впрочем, ничем не отличались от прочих цивильных, и выделе­ние этой группы никакого значения для дальнейшей истории института

не имело, если не считать, что повторение той же мысли мы встреча­ем во французской цивилистике.

Список натуральных обязательств в римском праве был довольно

велик. Отдельные случаи вызывались к жизни тем, что формальные принципы цивильного права шли нередко дальше, чем того требова­ли интересы господствующих классов. Раб был не субъектом, а объ­ектом права, вещью. Он не мог быть поэтому стороной в обязатель­стве. Но интересы рабовладельцев требовали, чтобы некоторые дей­ствия рабов порождали определенный юридический эффект. Если раб заключил договор с третьим лицом и получил по этому договору пла­теж, то его хозяин был заинтересован в торговле, которой занимал­ся его раб, он был заинтересован в том, чтобы произведенные рабом платежи считались имеющими силу. Поскольку господин был заин­тересован в торговле, которой занимался его раб, он был заинтересо­ван в том, чтобы произведенные рабом платежи считались имеющи­ми силу. В противном случае торговля раба была бы невозможна. До­говоры, совершенные рабом, считались порождающими натуральные обязательства (см. D. 46, 1, 16, 4; D. 44, 7, 14; D. 12, 6, 13; D. 12, 6, 64).

Мы не будем перечислять другие случаи. Для нас было существенно

указать на этот основной случай, чтобы показать на примере, что кон­кретное содержание понятия натурального обязательства в Риме бы­ло дано социальными отношениями рабовладельческого общества[73].

Натуральное обязательство сыграло свою роль и в буржуазном пра­ве. Особенно большую судебную практику и литературу оно имело во французском праве. Интересно отметить, что эта литература развилась

главным образом в XX в. и что послевоенная эпоха дала во француз­ской цивилистике вспышку интереса к этому вопросу. Так как фран­цузское право применительно к данной теме особенно характерно для

буржуазного общества, то мы остановимся специально на нем.

При зарождении Французского гражданского кодекса вопрос об­стоял как будто просто. Потье (Pothier), которому так много обязано французское обязательственное право, различал три вида обязатель­ства: 1) обязательства несовершенные (obligations imparfaites), которые

никому не дают никакого права и которые имеют лишь религиозно­моральное значение, - например, обязательство благотворительности; 2) обязательства натуральные (obligations naturalles), которые, будучи исполнены, не дают должнику права требовать обратно исполнен­ное; 3) обязательства цивильные (obligations civiles), которые подлежат принудительному исполнению в случае неисполнения их должником добровольно. Натуральные обязательства являются институтом граж­данского права, хотя и производят меньшее действие, чем цивильные обязательства. Потье отбрасывает все последствия, которые допускало римское право (возможность предъявления к зачету и т.д.), кроме не­допущения требования о возвращении исполненного. Потье отчетли­во видит, что поле применения натуральных обязательств в его время совсем иное, чем в Риме, и с присущей ему ясностью объясняет, что римляне относили определенные отношения к натуральным обяза­тельствам лишь по соображениям, связанным с политикой патрициев. Он сам приводит лишь два случая для современного ему французско­го права: долг трактирщику по расходам местного жителя в трактире

(Coutume de Pris — ст. 128) и долг по сделке, совершенной замужней

женщиной без разрешения мужа.

У Потье мы находим два утверждения относительно натуральных обя­зательств, которые он, по-видимому, не читал исключающими друг друга.

Во-первых, он считал, что натуральные обязательства производят

определенный эффект, потому что они являются долгом совести (le for

de la conscience) и дают право кредитору требовать от должника испол­нения, хотя и не дают ему этого права перед судом (le for exterieur). Ин­тересно отметить, что Потье, человек своего времени, отличал обязан­ности, предписанные совестью (le for de la conscience), от обязанностей религиозных. Для идеолога буржуазии XVIII в., каким он был, совесть находила не религиозное, а иное, «естественное» обоснование. Потье,

таким образом, — уже целиком за гранью идей средневекового кано­нического права. Обязанности религиозно-моральные являются не­совершенными обязательствами (прежде всего благотворительность).

Обязанности, предписанные совестью, — долг трактирщику и долг за­мужней женщины. Потье писал с наивной ясностью. Трудно подо­брать примеры, которые лучше иллюстрировали бы правовую идео­логию французской буржуазии XVIII в. В этом отношении текст По- тье почти не нуждается в комментариях.

Во-вторых, Потье считал, что натуральные обязательства являют­ся гражданско-правовыми обязательствами, хотя и менее эффектив­ными, чем цивильные обязательства1.

Эти два взгляда послужили истоком для двух теорий во француз­ской цивилистике[74] [75].

В подготовительных материалах к Французскому гражданскому кодексу мы находим весьма интересные высказывания. Один из ав­торов проекта — Биго-Преаменё (Bigo-Preameneu), излагая мотивы титула III кн. III о договорах и договорных обязательствах вообще (des contrats et des obligations conventionelles en generate), совершенно от­четливо развивает вторую из указанных выше точек зрения Потье. На­туральное обязательство делается гражданско-правовым отношением в силу производственного платежа. Это имеет место в трех случаях: 1) в случае обязательства, основание (cause) которого с точки зрения закона не заслуживает в достаточной степени одобрения для того, что­бы породить иск; 2) в случае обязательства, основанного на договоре, совершенном лицом, не обладающим необходимой дееспособностью; 3) в случае обязательства, по которому иск не может быть предъявлен вследствие exceptio peremptoria (законная сила судебного решения, ис­течение давности и т.д.)1. Точка зрения Биго-Преаменё легла в основу теории Обри и Ро (Aubry et Rau), которая долгое время господствова­ла во Франции. Другая точка зрения, корни которой также находят­ся у Потье, была изложена в докладе трибуна Жобера (Jaubert). Жобер

указывал, что данные человеческой совести не могут быть отнесены

к области гражданского законодательства. Законодатель может касать­ся лишь цивильных обязательств и снабжать исковой защитой лишь

такие обязательства. Натуральное обязательство порождено справед­ливостью, тогда как цивильное обязательство основано исключитель­но на предписаниях права2.

Этот взгляд получил широкое распространение в современной французской цивилистике. Его обосновывают, в частности, такие ав­торитетные во Франции цивилисты, как Планиоль (Planiol), Колен (Colin) и Капитан (Capitan), а также Рипер (Ripert).

В сущности говоря, все высказанные до настоящего времени в те­чение 135 лет во французской науке гражданского права взгляды

представляют собой не что иное, как повторение и развитие взгля­дов, намеченных Потье и разошедшихся двумя руслами в выступле­ниях Биго-Преаменё и Жобера.

Обри и Ро, два профессора Страсбургского университета, курс

гражданского права которых был почти непререкаемым авторитетом для французской судебной практики вплоть до мировой войны и ко­торый продолжает оказывать на нее влияние и в настоящее время,

повторяют взгляды Биго-Преаменё1. С их точки зрения, обязанности

могут быть юридическими и этическими. Лишь первые могут быть обязательствами (obligations) с точки зрения права. Обязательства мо­гут быть цивильными или натуральными. Цивильные - это те обяза­тельства, которые санкционированы иском, натуральные - те, кото­рые не санкционированы иском, потому ли, что законодатель не счел достаточным основание (cause) этих обстоятельств (например, обяза­тельство, принятое на себя замужней женщиной без разрешения му­жа, и др.), потому ли, что закон лишает права на иск по тем или иным

мотивам такие обязательства, которые первоначально были снабже­ны иском (например, обязательство, по которому истекла давность).

Для характеристики социально-политических взглядов Обри и Ро не­безынтересно отметить, что ко второй категории они относят, в част­ности, обязательство уплачивать феодальную ренту, отмененную зако­нодательством революции 1789 г. Никаких оснований во французском

законе для признания такого обязательства нет. Но к тому моменту, когда Обри и Ро писали свой курс, французская буржуазия уже счи­тала свои завоеванные во время революции права за приобретенные права (droits acquis) и, забывая их происхождение, чувствовала неко­торую симпатию к приобретенным правам феодализма.

Таким образом, согласно теории Обри и Ро, натуральное обяза­тельство является подлинным гражданско-правовым обязательством, но обладающим лишь меньшей юридической эффективностью. Ж. Ри- пер характеризует эту теорию натурального обязательства следующим образом: натуральное обязательство - не моральная обязанность, ко­торая возвышается до цивильного обязательства, а выродившееся цивильное обязательство - тень, пережившая реальность, двойник,

оставшийся после смерти[76] [77].

Французская цивилистика не смогла удовлетвориться этой теори­ей. Чем дальше шло развитие классовой борьбы, чем более шаткими

делались позиции буржуазии, тем труднее было буржуазной науке ис­кать обоснования институтов буржуазного гражданского права в са­мом гражданском праве. Ветшавшее здание требовало подкрепления. И буржуазная наука ищет такого фундамента в морали. Все более по­пулярными делаются попытки обоснования гражданского права ка­питалистического общества на принципах этики. К тому же буржуа­зии нужно не только подкрепить фундамент своего права, - надо еще внести некоторые мелкие поправки, наложить незначительные запла­ты, чтобы прикрыть слишком уже неприглядные особенности уста­ревших законов. В вопросе о натуральных обязательствах эту теорию, корни которой мы также находим у Потье и которая уже была форму­лирована трибуном Жобером, снова возобновляет Планиоль. Он от­сылает к словам Потье о том, что натуральным обязательством явля­ется такое, которое обязывает перед судом чести и совести того, кто его принял его к исполнению1.

Полное развитие эта теория получила в книге Ж. Рипера «Пра­вило морали в гражданских обязательствах» («La regle morale dans les obligations civiles»). По мнению Рипера, в с я к о е о б я з а т е л ь -

с т в о покоится на обязанности, предписанной моралью. Мораль,

на которой основано гражданское право, есть мораль христианская, та мораль, которая, по мнению автора, в течение двух тысяч лет пра­вит западным человечеством. При такой исходной позиции естествен­но, что Рипер дает следующее определение: натуральное обязательство

является моральной обязанностью, которая восходит к гражданской жизни. Поэтому, согласно его взгляду, нельзя построить общей тео­рии натуральных обязательств. Есть только отдельные натуральные обязательства, которые могут производить различное юридическое

действие, в зависимости от того, насколько далеко они подвинулись

по пути превращения в цивильные обязательства. Однако для буржу­азного ученого мораль хороша как идеологическое обоснование бур­жуазного права, но полностью приравнивать ее к норме права все же

опасно. Поэтому нельзя превращать натуральное обязательство в нор­мальное гражданское. «Режим обязательной добродетели превратился бы в тиранию». Надо лишь помочь тому, кто добровольно идет по сте­зе добродетели и, признав свою обязанность, уплатил долг. Тому, кто вступил на путь морали, закон преграждает отступление. Требовать уплаченное обратно ему не дозволяется. Нельзя установить исчерпы­вающий список натуральных обязательств. Дело суда подойти к от­дельным случаям с критерием морали и запретить обратное истребо­вание уплаченного. Лишь в этом запрещении - действие натурально­го обязательства. Иного действия быть не может, так как натуральное

1 Planiol. Traite elementaire. Т. II, 1937. С. 131-135; Planiol, Ripert. Traite pratique. Obli­gations. 2-me partie, 1931. С. 285-306; см. также: Colin et Capitant. Cours elementaire. Т. II,

§ 272 и след.

обязательство существует лишь постольку, поскольку оно доброволь­но погашено1.

Подобного рода елейно-сладкие рассуждения являются господ­ствующими в современной французской литературе по вопросу о на­туральных обязательствах, вызывая возражения лишь у отдельных

авторов[78] [79].

Французский гражданский кодекс говорит о натуральных обяза­тельствах в ст. 1235: «Tout payement suppose une dette: ce qui a ete paye

sans etre du est sujet a repetition. - La repetition n’est pas admise a l’egard

des obligations naturelles qui ont ete volontairement acquitees». Кроме то­го, ст. 2012, не употребляя самого термина, все же имеет в виду нату­ральное обязательство, допуская поручительство по обязательству,

которое подлежит аннулированию по основаниям, лично связанным с должником.

Французская судебная практика признает наличие натуральных

обязательств в довольно значительном количестве случаев, частью опираясь на закон (ст. 2021, 1340 французского ГК), частью на уста­новившуюся традицию (алиментная обязанность между братьями и сестрами, алиментная обязанность отца в отношении внебрачного ребенка, которого он признал, обязанность благодарности за оказан­ную услугу, обязанность несостоятельного должника после конкор­дата). В некоторых случаях дело идет об обязательстве, по которому

право иска кредитора парализовано посредством exceptio peremptoria должника (возражение о вступлении судебного решения в закон­ную силу, возражение о давности, присяга по требованию другой

стороны).

Мы остановились специально на французском праве, потому что другие буржуазные правовые системы и цивилистическая наука дру­гих буржуазных стран, разделяя в основном взгляды, высказанные

во Франции, не дают столь интересного и характерного для буржу­азной идеологии материала. Французские взгляды по этому вопро­су дают возможность наглядно противопоставить советское право буржуазному1.

Выше было указано, что ГК говорит об обязательствах, лишенных

исковой силы, но не являющихся недействительными в силу закона

(ст. 401), и указывает один случай такого обязательства (ст. 47). В связи с этим мы должны поставить следующие вопросы: а) что представля­ют собой такие обязательства, каково их действие и являются ли они обязательствами в собственном смысле слова; б) в каких случаях они имеют место, каково их действительное положение в системе совет­ского гражданского права; в) в чем их принципиальное отличие от на­туральных обязательств буржуазного права.

В литературе, посвященной ГК, было высказано мнение, что в ука­занных статьях речь действительно идет об обязательствах, хотя и ослаб­ленных, парализованных. Так, А.Г. Гойхбарг по поводу ст. 47 ГК говорит: «Ввиду цели, преследуемой законом о давности, - не давать возможно­сти требовать исполнения в такое время, когда это исполнение озна­чало бы по общему правилу осуществление совершенно иного права, чем то, которое предвидели стороны, - добровольное исполнение па­рализованного давностью требования в п о л н е э т о т р е б о в а - ние ожив ляет»[80] [81]. (Подчеркнуто нами.) Применительно к ст. 401 А.Г. Гойхбарг говорит об обязательстве, которое не является недействи­тельным, хотя и не снабжено исковой силой. И.Б. Новицкий говорит: «В некоторых случаях обязательство получает неполную юридическую силу. Именно в защиту некоторых обязательств не представляется иска, судебной защиты; однако в случае добровольного исполнения долж­ником возврат предоставленного не допускается»[82]. Такие обязатель­ства в соответствии с общепринятой терминологией автор называет натуральными. Равным образом в учебнике гражданского права для

вузов мы в соответствии с терминологией закона говорили об обяза­тельствах, признаваемых законом, но не снабженных исковой силой,

указывая, что их обычно называют натуральными обязательствами.

Терминология - вещь условная. Пользование термином в каком-

либо специальном значении, если такое значение оговорено, явля­ется вполне допустимым. Поэтому использование в ст. 401 термина «обязательство» в согласии с традицией, поскольку в ней оговорено отсутствие иска, не приводит ни к каким практически невыгодным

и неудобным последствиям. Но здесь мы должны подвергнуть поня­тие натурального обязательства более подробному анализу в связи

с понятием обязательства в собственном смысле слова (ст. 107 ГК).

Сопоставление ст. 107 со ст. 401 ГК приводит к выводу, что если гражданское правоотношение, о котором говорит ст. 107, является обя­зательством, то правоотношение, которому посвящена ст. 401, обяза­тельством не является. Действительно, ст. 107 имеет в виду правоотно­шение, в котором одна сторона (кредитор) может требовать от другой (должника) определенного действия либо воздержания от действия. Ст. 401 имеет в виду правоотношение, в котором ни одна сторона ни­чего требовать от другой не может. Обязательство в смысле ст. 107

снабжено санкциями. Особенность обязательства по ст. 401 - отсут­ствие санкций. Невозможность истребовать обратно уплаченное -

не санкция по обязательству. Санкцией снабжают обязательство су­ществующее, непогашенное, на случай его неисполнения. Обязатель­ство по ст. 401 (натуральное) порождает последствия после того, как

добровольно произведено исполнение, т.е. тогда, когда обязательство погашено и когда его незачем санкционировать. Поэтому недопущение

обратного истребования уплаченного совсем не есть санкция по обя­зательству. Если ст. 401 и содержит санкцию, то отнюдь не санкцию обязательственного отношения, а санкцию такого отношения между

сторонами, которое о т р и ц а е т н а л и ч и е о б я з а т е л ь - с т в е н н о г о о т н о ш е н и я. У п л а т и в ш и й, в с и л у ст. 40 1, не и меет о б язательств енного т ребо-

в а н и я к п о л у ч а т ел ю п л а т еж а.

Что сближает отношения, о которых говорит ст. 401 (в частности, и ст. 47), с обязательством в собственном смысле слова? То, что имуще­ство, переданное в исполнение по обязательству (ст. 129, лит. «а» ГК), а также и по «обязательству, лишенному исковой силы», не может

быть истребовано обратно, что как в том, так и в другом случаях нет неосновательного обогащения (ст. 399 ГК). Ничто больше по совет­скому праву не сближает эти два случая. Ни о каком другом действии

«обязательств, лишенных исковой силы», наш закон не говорит, да и по существу дела ни о каком другом действии не может быть и речи. Как правильно указывают все наши комментаторы, «обязательство, лишенное исковой силы» (в частности, обязательство, по которому ис­тек давностный срок), не может быть предъявлено к зачету. Оно не мо­жет быть обеспечено залогом, так как оно не является «действитель­ным требованием» в смысле ст. 88. Это следует особенно из того, что

право залога реализуется посредством обращения принудительного взыскания на объект залога по обеспеченному залогом требованию. Таким образом, необходимо иметь право на иск по этому требованию. Равным образом «обязательство, лишенное исковой силы», не может быть обеспечено поручительством, так как поручительством, так же как и залогом, можно обеспечивать лишь действительное требование (ст. 237 ГК). В силу ст. 245 ГК «поручитель вправе защищаться против требования кредитора всеми возражениями, которые мог бы предъ­явить сам должник. Поручитель не теряет права на эти возражения, хо­тя бы сам должник от них отказался или признал свое обязательство».

Таким образом, если по обязательству истек срок давности и по тер­минологии ст. 401 оно потеряло исковую силу, то поручитель все же

мог бы сослаться на давность. К тому же, так как по советскому праву

суд должен применить давность ex officio, то и без ссылки поручителя

суд должен был бы отказать в иске. Едва ли надо доказывать, что обя­зательство, лишенное исковой силы, нельзя обеспечивать неустой­кой. Допустим, что обязательство, по которому истек срок давности,

по соглашению сторон обеспечивается неустойкой. Такое соглашение

представляло бы собой не что иное, как обход закона о давности, ко­торая не может быть ни укорочена, ни продлена соглашением сторон.

Если обязательство в собственном смысле слова (ст. 107) и «обя­зательство, лишенное исковой силы» (ст. 401) сближаются лишь не­возможностью истребовать уплаченное обратно, то мы вправе сделать следующий вывод: дело совсем не в том, что и тот, и другой случай дол­жны быть отнесены к обязательствам, а лишь в том, что в обоих случа­ях налицо д о с т а т о ч н о е о с н о в а н и е (ст. 399 ГК) д л я пер е х о да им уществ а от о дн о го лица к д р у - г о м у. Н а л и ч и е д о с т а т о ч н о г о о с н о в а н и я п е - ре х од а и м у щ е с т в а с а м о п о с е б е н ис к о л ьк о 84

н е д о к а з ы в а е т, ч т о и м у щ е с т в о п е р е х о д и т им е нн о п о об язате л ьству. Наследование также являет­ся достаточным основанием для перехода имущества, но наследова­ние не есть обязательство.

Мы приходим, таким образом, к следующему выводу. То, что ст. 401 называет «обязательством, лишенным исковой силы», по существу яв­ляется л и ш ь о д н и м и з п р и з н а н н ы х н а ш и м з а - ко н о м о с н о в а н и й п ер е хо да и м у щ ес т в а, п р и -

об р е т е ния и му ще ст в а о д ним ли ц о м з а с ч е т дру г о г о. ГК правильно помещает ст. 401 в гл. XII об обязатель­ствах, возникающих из неосновательного обогащения, так как уче­нию о такого рода основаниях место именно в этой главе советского гражданского права.

Хотя вопрос и относится, таким образом, не к теме о понятии обя­зательства, а к учению об основании перехода имущества и, следова­тельно, к учению о неосновательном обогащении, мы все же должны

еще несколько на нем остановиться, чтобы подчеркнуть все различие

в этом вопросе между советским и буржуазным правом.

В каких случаях по советскому гражданскому праву нельзя истребо­вать в качестве недолжно уплаченного имущество, переданное одним лицом другому при отсутствии между сторонами обязательственно­го правоотношения (в смысле ст. 107 ГК)? Один случай прямо указан в законе. Нельзя истребовать уплаченное после истечения давности по обязательству (ст. 47 ГК). Обоснованность правила ст. 47 не вызы­вает сомнений. Обязательство (в смысле ст. 107) прекратилось, и кре­дитор никакого требования больше не имеет. Но основание для пере­хода имущества от бывшего должника к бывшему кредитору осталось.

Больше случаев закон не указывает.

А.Г. Гойхбарг считает, что возможны еще случаи применения ст. 401. В качестве примера он указывает на уплату «по обязательству, которое могло быть покрыто зачетом»[83]. Других примеров он не ука­зывает. Но этот пример, сознаемся, остается для нас неясным. Если

вместе с А.Г. Гойхбаргом считать, что зачет по нашему праву произ­водится автоматически при наступлении условий, указанных в ст. 129 лит. «б» ГК, то по наступлении этих условий обязательство прекра­щается полностью или в части, и новый платеж со стороны бывшего

должника будет уплатой недолжного и подойдет под ст. 399 ГК. Ес-

ли считать, что зачет производится не автоматически, а по заявлению одной стороны другой стороне, и такого заявления не последовало, то обязательство не прекратилось, и платеж, произведенный должни­ком, будет иметь погасительную силу.

Однако мы думаем, что ст. 401 действительно может иметь приме­нение и помимо случая, предусмотренного ст. 47. Ст. 130 Конститу­ции СССР говорит: «каждый гражданин СССР обязан соблюдать Кон­ституцию Союза Советских Социалистических Республик, исполнять законы, блюсти дисциплину труда, честно относиться к общественно­му долгу, уважать правила социалистического общежития». Мы дума­ем, что честное отношение к общественному долгу и уважение к прави­лам социалистического общежития могут требовать, чтобы имущество, переданное одним лицом другому, не могло быть истребовано обрат­но, хотя бы имущество и не перешло в качестве исполнения по суще­ствующему между этими лицами обязательству (ст. 107). Тщетно было бы пытаться заранее предугадать все возможные случаи применения на этом основании ст. 401. Но мы можем указать на пример, нередкий в жизни, когда имущество переходит, и ни одному советскому челове­ку не приходит в голову мысль о возможности его обратного истребо­вания. Мы имеем в виду так называемое иждивение, т.е. содержание

одним лицом другого даже в случае, когда закон не устанавливает ме­жду данными лицами алиментного обязательства. Само собой разуме­ется, при иждивении, даже если переход имущества не удовлетворяет требованиям, установленным для дарения (ст. 138 ГК), обратное тре­бование уплаченного исключено.

Попытка юридически обосновать такое положение должна неиз­бежно привести нас к ст. 401 ГК и к признанию, что переход имущества является в данном случае о б о с н о в а н н ы м. На чем же покоится обоснование? Мы не видим другого ответа, кроме ссылки на правила социалистического общежития. Обратное истребование имущества в этом случае противоречило бы правилам социалистического обще­жития. Самый факт нахождения одного лица на иждивении другого, хотя бы закон и не устанавливал между ними алиментного обязатель­ства, соответствует правилам социалистического общежития. Ведь ГК делает иждивенцев наследниками (ст. 418) и дает им право иска к тому, кто причинит смерть лицу, у которого они находились на иждивении (ст. 409). Будет ли иждивенец дальним родственником другой сторо­ны, лицом, связанным с ним старой дружбой или какими-либо дру­гими отношениями, которые с точки зрения социалистической этики 86

являются допустимыми и нормальными, переход имущества является обоснованным. Поэтому мы считаем, что лучше было бы, не прибегая

к техническому и вместе с тем внутренне противоречивому понятию обязательства, лишенного исковой защиты (натурального обязатель­ства), просто сказать в ст. 401, что обратное истребование исполнен­ного не допускается, если оно противоречит правилам социалистиче­ского общежития, а также и в других случаях, специально указанных в законе (ст. 47 ГК).

Таким образом, мы приходим к выводу, что так называемые обя­зательства, лишенные исковой защиты (натуральные обязательства),

не являются обязательствами (ст. 107 ГК). Те практические цели, кото­рые преследует закон, пользуясь понятием обязательства, лишенного исковой защиты, достигаются гораздо проще рассмотрением вопроса

в плоскости учения о неосновательном обогащении. К тому же такое рассмотрение вопроса лучше увязывает эту тему с общим вопросом,

имеющим огромное значение для советского гражданского права и для всего советского права вообще, с вопросом о правилах социалистиче­ского общежития. Поскольку закон не дает (и не может дать) исчер­пывающего списка случаев, когда переход имущества от одного лица к другому является обоснованным и не допускающим обратного его истребования, правила социалистического общежития являются не­обходимой основой для надлежащего ответа на вопрос.

Дойдя в результате нашего анализа до признания необходимо­сти искать решения вопроса в правилах социалистического общежи­тия, мы тем самым проводим и четкую грань между советским пра­вом и буржуазным.

Буржуазное право и буржуазная цивилистическая наука колеблют­ся в этом вопросе между признанием натуральных обязательств деге-

нерированными общегражданскими обязательствами, с одной сто­роны, и признанием их этическими обязанностями, выполнение ко­торых учитывает гражданское право, - с другой. По существу между этими двумя точками зрения нет значительной разницы. Примет ли буржуазный закон либо буржуазный юрист ту или другую точку зре­ния, он будет иметь дело с признанием или непризнанием основа­тельности перехода имущества в обществе, построенном на частной

собственности, на эксплуатации человека и на волчьем законе кон­куренции. Характерно, что всякий основательный, т.е. признаваемый

гражданским правом, переход имущества буржуазное право и буржу­азная юридическая наука стремятся рассматривать как уплату долга.

Уплата долга превращается в типовое отношение, под которое стре­мятся причесать и правила этики.

Советское право противопоставляет этому цельность социалисти­ческого мировоззрения, лежащего в основе регулирования обществен­ных отношений в СССР. Нам нет надобности, как это делают буржу­азные юристы, видеть принципиальную разницу в содержании закона, с одной стороны, и этики - с другой. Буржуазный закон и буржуазная

этика построены для нас на одних и тех же началах. На диаметраль­но противоположных, но также единых началах покоятся советский закон и правила социалистического общежития. С точки зрения со­ветского права переход имущества имеет достаточное основание как

в тех случаях, когда такое основание указано в законе, так и тогда, ко­гда основание коренится в правилах социалистического общежития.

Поэтому для нас нет надобности искусственно конструировать переход имущества, обоснованный правилами социалистического общежития,

как уплату долга по обязательству, лишенному исковой защиты. Ко­гда составлялся действующий ГК, понятие правил социалистическо­го общежития не было еще достаточно выявлено. Поэтому ст. 401 ГК прибегала к искусственному построению «обязательства, лишенного

исковой защиты». В настоящее время, после провозглашения Сталин­ской Конституции, мы можем подойти к решению вопроса, привле­кая понятие правил социалистического общежития.

Резюмируя, мы можем сказать: 1) натуральные обязательства не яв­ляются обязательствами в смысле ст. 107 ГК; 2) те отношения, кото­рые называют этим именем, а также еще «обязательства, лишенные

исковой защиты» означают, что в силу специального указания зако­на (ст. 47 ГК) либо в силу правил социалистического общежития пе­реход имущества от одного лица к другому является обоснованным

или, другими словами, не представляет собой неосновательного обо­гащения, а имущество не подлежит возврату.

5.

<< | >>
Источник: Агарков М.М.. Избранные труды по гражданскому праву. 2012

Еще по теме Санкция в обязательствах:

  1. § 94. Обязательства, пользующиеся исковой защитой, и натуральные обязательства
  2. Глава I. Понятие и виды обязательства § 1. Определение обязательства
  3. Глава IV. Стороны в обязательстве § 1. Личный характер обязательств
  4. § 97. Обязательства делимые и неделимые. Альтернативные обязательства
  5. § 97. Обязательства делимые и неделимые. Альтернативные обязательства
  6. ПРАГМАТИЧЕСКАЯ САНКЦИЯ
  7. Штрафные, карательные санкции
  8. 81. Диспозиция, гипотеза, санкция
  9. Раздел IX ДЕЛИКТНЫЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА И КВАЗИДЕЛИКТЫ Глава 39 ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ОБЯЗАТЕЛЬСТВ ИЗ ДЕЛИКТОВ
  10. Санкция нормы права: понятие и классификация
  11. Раздел VII ОБЩЕЕ УЧЕНИЕ ОБ ОБЯЗАТЕЛЬСТВАХ И ДОГОВОРАХ Глава 24 ОБЯЗАТЕЛЬСТВО И ЕГО ВИДЫ