<<
>>

15.4 Основные понятия и принципы экзистенциальной психологии

Фундаментальная особенность экзистенциальной психологии – стремление понять человеческую жизнь через призму универсальных экзистенциальных факторов. Как и специфические, индивидуальные экзистенциальные факторы, обуславливающие уникальность каждого из нас, универсальные образуют своего рода «рамку» понимания жизни конкретного человека.

Конечность человека

Основным экзистенциальным фактором является существование человека перед лицом неизбежной конечности:

¾ жизнь и смерть взаимозависимы; они существуют одновременно, а не последовательно; смерть, непрерывно проникая в пределы жизни, оказывает огромное воздействие на наш опыт и поведение.

¾ смерть – первичный источник тревоги и, тем самым, имеет фундаментальное значение как причина психопатологии.

Мысль о переплетенности жизни и смерти столь же стара, как письменная история. Всему на свете приходит конец – это одна из наиболее самоочевидных жизненных истин, так же как и то, что мы боимся этого конца и тем не менее должны жить с сознанием его неизбежности и своего страха перед ним.

Стоики говорили, что смерть – самое важное событие жизни. Научиться хорошо жить – это значит научиться хорошо умирать, и наоборот, уметь хорошо умирать значит уметь хорошо жить. Известны слова Цицерона: «смысл занятий философией – подготовка к смерти» и Сенеки: «Только тот человек воистину наслаждается жизнью, кто согласен и готов оставить ее». Ту же мысль выразил св. Августин: «Только перед лицом смерти по-настоящему рождается человек».

Смерть – неотъемлемая часть жизни, и, постоянно принимая ее в расчет, мы обогащаем жизнь, а отнюдь не обкрадываем ее. Физически смерть разрушает человека, но идея смерти спасает его.

Мартин Хайдеггер изучал вопрос о том, от чего идея смерти уберегает человека: сознание предстоящей личной смерти пробуждает нас к переходу на более высокий модус существования.

Хайдеггер считал, что имеются два фундаментальных модуса существования в мире: 1) состояние забвения бытия, 2) состояние сознания бытия.

Забвение бытия означает жизнь в мире вещей, погружение в жизненную рутину. Человек «снижен», поглощен «пустой болтовней», затерен в «они». Он капитулировал перед повседневностью, перед заботами о том, «каковы» вещи.

С другой стороны, сознавая бытие, человек сосредоточен не на «как», а на «что» – не на свойствах и оценках вещей, а на том, что эти вещи есть, что они обладают бытием. Существовать в данном модусе, который часто называют «онтологическим», значит непрерывно сознавать бытие – не только мимолетность бытия, но и ответственность за свое бытие. Лишь в онтологическом модусе существования человек соприкасается с собой как творением собственной самости и потому обладает властью изменить себя.

Обычно люди пребывают в первом модусе. Забвение бытия – это повседневный способ существования. Хайдеггер называл его «неаутентичным» – в нем мы не сознаем себя творцами собственной жизни и мира, мы «спасаемся бегством», «попадаем в ловушку» и становимся успокоенными; мы избегаем выбора, будучи «унесены в «никтовость». Перейдя же во второй модус (сознавание бытия), мы существуем аутентично. Мы становимся полностью самосознающими – сознающими себя одновременно как трансцендентное (детерминирующее) Эго и как эмпирическое (детерминированное) Эго; приемлющими свои возможности и ограничения; конфронтирующими с абсолютной свободой и небытием – и испытывающими тревогу перед их лицом.

Какое отношение ко всему этому имеет смерть? Хайдеггер отдавал себе отчет, что просто благодаря раздумьям, стойкости и «скрежету зубовному» не перейти из состояния забвения бытия в более просветленное и беспокойное состояние сознавания бытия. Нужны какие-то неотвратимые и непоправимые обстоятельства, определенный «экстремальный опыт», который «вытряхивает», «вырывает» человека из повседневного модуса существования в состояние сознавания бытия. В качестве такого опыта (Ясперс имел в виду то же самое, говоря о «пограничных», или «предельных» состояниях) смерть превосходит все остальное: смерть есть условие, дающее нам возможность жить аутентичной жизнью.

Эту точку зрения – что смерть вносит позитивный вклад в жизнь – не так-то легко принять. Для большинства из нас смерть – ужасное, нестерпимое зло. Попытка избежать тревоги смерти составляет ядро невротического конфликта. Соответствующее поведение становится «невротически», когда оно достигает крайней степени выраженности и приобретает ригидность; гипертрофия любой из базовых защит от тревоги смерти выливается в ту или иную форму невротической адаптации. Невротический стиль жизни порождается страхом смерти, но поскольку он ограничивает способность индивида к спонтанной и творческой жизни, эта защита от смерти сама представляет частичную смерть. Именно это имел в виду Ранк, когда сказал, что невротик отказывается брать взаймы жизнь, чтобы не платить по векселю смерти: он покупает свободу от страха смерти ценой частичного саморазрушения.

Смысл жизни

Нередко возникает вопрос: если мы сами обязаны создавать свой мир, если по существу являемся одинокими, если должны умереть, то какой смысл имеет жизнь, зачем мы живем и, более того, обязаны жить?

Альбер Камю: «Я видел, как много людей умирает потому, что жизнь для них больше не стоила того, чтобы жить. Из этого я делаю вывод, что вопрос о смысле жизни – самый насущный». В. Франкл с несомненностью пришел к выводу, что отсутствие смысла – первостепенный экзистенциальный стресс. По его мнению, экзистенциальный невроз – синоним кризиса бессмысленности.

Сальваторе Мадди, например, в своем великолепном эссе о поиске смысла утверждает, что «экзистенциальная болезнь» происходит от «всеобъемлющей неудачи поиска смысла жизни». Мадди описывает «экзистенциальный невроз», когнитивным компонентом которого является «бессмысленность», или хроническая неспособность проникнуться истинностью, важностью, полезностью или интересностью чего-либо, в чем человек участвует или может представить себя участвующим». Бенджамин Уолман определяет экзистенциальный невроз аналогичным образом: «Неспособность найти смысл в жизни, чувство, что человеку не для чего жить, не за что бороться, не на что надеяться… он не может найти цель или направление в жизни, ощущение, что как ни выдыхайся на работе, вдохновляться нечем».

С этим соглашается Николас Хоббс: «Современная культура часто порождает вид невроза, отличный от описанного Фрейдом. Современные неврозы характеризуются не столько вытеснением и конверсией… отсутствием инсайта, но отсутствием цели, смысла в жизни».

Людей чрезвычайно утешает вера в существование некоего высшего целостного плана, в котором каждый индивид играет свою особую роль. Она дает человеку не только цель и роль, но также набор инструкций о том, как ему следует прожить жизнь. Космические религиозные взгляды составляли фундаментальную часть системы верований в западном мире. Чем больше ставилось под сомнение существование чего-либо непостижимого для человека – сверхъестественного или иного абстрактного абсолюта, – тем труднее становилось людям воспринимать космическую смысловую систему.

Камю использовал слово «абсурд» для описания фундаментальной ситуации человека в мире – ситуации трансцендентного ищущего смысл существа, которое должно жить в мире, не имеющем смысла. Камю утверждал, что мы – нравственные существа, требующие от мира основы для нравственного суждения, то есть смысловой системы, в которой есть эксплицитная калька ценностей. Но мир ее не предоставляет, он полностью безразличен к нам. Напряжение между устремлением человека и безразличием мира и есть то, что Камю называл «абсурдной» человеческой ситуацией.

Согласно его позиции, мы можем созидать новый смысл жизни, любя свои «ночи отчаяния», погружаясь в водоворот бессмысленности и достигая позиции героического нигилизма. Камю считал, что человек может полностью осуществиться, лишь живя с достоинством перед лицом абсурдности. Безразличие мира может быть преодолено бунтом, гордым бунтом человека против собственной ситуации. «Нет ничего равного зрелищу человеческой гордости». «Нет судьбы, которую нельзя победить презрением».

Камю добровольно принял систему личного смысла, систему, которая включает в себя ясные ценности и руководства для поведения: мужество, гордый бунт, братскую солидарность, любовь, светскую святость.

Свобода, ее границы, ответственность

Свобода – главнейшая экзистенциальная ценность, но неоднозначность понимания этой категории создает немало проблем. Хотя экзистенциальная психология отвергает жесткую обусловленность развития человеческой личности внешними силами и обстоятельствами, она не признает и абсолютной ее свободы. Как утверждал С. Кьеркегор, «реальность – это единство возможного и необходимого». Каждый человек обладает так называемой ситуационной свободой, а это значит, что ситуации, в которых он находится, в чем-то неизбежно ограничивают его. Таким образом, наряду с фундаментальным фактом, что мы как люди являемся свободными существами, существует другой не менее фундаментальный факт – что наша свобода ограничена.

Некоторые из границ человеческой свободы абсолютны. Самые убедительные примеры – рождение и смерть. Существуют ограничения физического или биологического порядка – возможности тела, физические недостатки, генетическая предопределенность и т.п. Нас ограничивают и многие психологические факторы – особенности характера, эмоциональные состояния, особенности восприятия ситуаций и способы реагирования на них и т.д. Невозможно избежать социальных границ, ибо мы живем рядом с другими людьми и должны учитывать свободу друг друга. Наши свободы при взаимном «столкновении» неизбежно ограничивают друг друга. На протяжении жизни мы неоднократно испытываем силу морально-этических границ, когда, будучи свободными, тем не менее сами налагаем запрет на некоторые свои действия, подчиняясь велениям совести или ценностей, которые диктуют свои ограничения. Таким образом, о свободе можно говорить на столько, насколько мы осознаем и признаем то, что невозможно, необходимо и возможно.

Человеческая природа гибка, и, вопреки наличию ограничивающих обстоятельств, человек все же не лишен возможности с достаточной степенью свободы выбирать способы своих действий в разных жизненных ситуациях. Свобода и означает постоянный выбор между альтернативами и, более того, свободный выбор требует образования новых альтернатив.

Эта идея особенно важна в психотерапии, так как позволяет клиентам увидеть, что они намного свободнее, чем думали прежде, но всегда приходится помнить о цене, которую приходится платить за свободу, – необходимых усилиях, риске, тревоге. Нежелание платить эту цену как раз и делает людей несвободными, хотя на первый взгляд этот вывод может показаться парадоксальным.

Взгляд Сартра на свободу чреват серьезными последствиями: человеческое существо не только свободно, но и обречено на свободу. Более того, свобода простирается дальше ответственности за мир (то есть насыщение мира значением): мы полностью ответственны за свою жизнь, не только за свои действия, но и за свою неспособность действовать.

Ж.-П. Сартр писал, что быть ответственным, значит быть «неоспоримым автором события или вещи». Ответственность означает авторство. Осознавать ответственность – значит осознавать творение самим собой своего «я», своей судьбы, своих жизненных неприятностей, своих чувств и также своих страданий, если они имеют место. Никакая реальная терапия невозможна для пациента, не принимающего такой ответственности и упорно обвиняющего других – людей или силы – в своей дисфории.

Осознание и факта собственного конституирования себя и мира, и собственной ответственности – серьезно пугает. Ничто в мире не имеет иного значения, кроме порожденного нами. Нет ни правил, ни этических систем, ни ценностей, никакого внешнего референта, никакого грандиозного вселенского плана. Согласно Сартру, индивид – единственный творец – «это существо с перспективой быть Богом».

В описаниях субъективного опыта сознавания ответственности часто используется понятие пустота, или беспочвенность, или отсутствие почвы (groundless). Мы реагируем на тревогу отсутствия почвы так же, как вообще на тревогу – ищем облегчения. Есть много способов заслониться. Во-первых, тревога отсутствия почвы, в отличие от тревоги смерти, не очевидна в повседневном опыте. Ее нелегко постичь интуицией взрослого и, возможно, она вовсе не испытывается ребенком.

Мы избегаем ситуаций (например, принятия решений, изоляции, автономного действия), которые, по глубоком размышлении, могли бы привести нас к сознанию этого фундаментального отсутствия почвы. Мы ищем структуру, авторитет, грандиозные проекты, магию – нечто большее, чем мы сами. Как напоминает нам Э.Фромм в «Бегстве от свободы», даже тиран лучше, чем полное отсутствие лидера. Поэтому дети плохо переносят свободу и требуют установления границ, и такую же потребность в структуре и границах испытывают находящиеся в состоянии паники психотические пациенты. Та же динамика лежит в основе развития переноса в ходе терапии. Среди других защит от тревоги отсутствия почвы – общие с теми, что используются против полного осознания «моей смерти», потому что отрицание смерти является союзником отрицания пустоты.

Однако самая мощная защита – это, вероятно, переживание реальности как таковой, то есть видимости вещей. Видеть себя первичным конституирующим агентом значит бросить вызов реальности, как мы обычно ее воспринимаем. Наши сенсорные данные говорят нам, что мир находится «здесь», а мы входим в него и покидаем его. Но, как полагают Хайдеггер и Сартр, видимости поступают на службу к отрицанию: мы конституируем мир таким образом, что он видится нам независимым от нас. Конституировать мир как эмпирический мир значит конституировать его как нечто независимо от себя.

Когда нами овладевает один из психологических механизмов, позволяющих бежать от нашей свободы, мы живем «неаутентично» (Хайдеггер), или в «нечестности» (bad faith) (Сартр). Сартр считал своей задачей освободить людей от нечестности и помочь им принять ответственность.

Принятие ответственности – необходимая предпосылка терапевтического изменения. Пока человек верит, что его ситуация и его дисфория порождаются кем-то другим или некоторой внешней силой, – какой смысл стремиться к личностному изменению? Люди обнаруживают неистощимую изобретательность в нахождении путей избегания сознания ответственности.

Экзистенциальная вина

В экзистенциальной психологии «вина» имеет несколько другой смысл, чем в традиционной терапии, где она означает эмоциональное состояние, связанное с переживанием неправильных действий, – всепроникающее, высоко дискомфортное состояние, характеризуемое тревогой в соединении с ощущением своей «плохости».

Экзистенциальная перспектива в психотерапии добавляет важное измерение к концепции вины. Во-первых, полное принятие ответственности за свои действия расширяет границы вины, уменьшая возможности бегства.

Но экзистенциальная концепция вины добавляет также нечто еще более важное, чем расширение границ «подотчетности». Попросту говоря, речь идет о следующем: человек несет вину не только за преступления против других людей, моральных или социальных правил; но также за преступления против самого себя. Из всех экзистенциальных философов наиболее полно разработали это представление Кьеркегор и Хайдеггер. Хайдеггер для обозначения вины и ответственности использует одно и то же слово (schuldig). После обсуждения традиционных употреблений понятия «виновный» он заявляет: «Быть виновным также подразумевает «быть ответственным за», то есть являться источником, или автором, или по крайней мере случайной причиной чего-либо?».

Мы виновны в той же степени, в какой ответственны за себя и свой мир. Вина – фундаментальная часть Dasein: ««Быть виновным» не есть производное от «быть должным», напротив, быть должным становится возможным лишь на основе исходной виновности». Затем Хайдеггер развивает мысль о том, что «в идее «виновности» заложено значение «не»». Dasien неизменно конституирует и «неизменно отстает от собственных возможностей. Таким образом, вина интимно связана с возможностью, или потенциальностью. Когда «зов совести» услышан (зов, возвращающий нас к осознанию свого «аутентичного» модуса бытия), мы неизменно «виновны» – виновны постольку, поскольку терпели неудачу в осуществлении аутентичной возможности.

К психотерапии особое отношение имеет вклад П. Тиллиха. В «Мужестве быть» он говорит о тревоге, вызываемой у человека идеей небытия, и различает три источника тревоги – три основных пути, на которых небытие угрожает бытию. Два из них: смерть – угроза объективному существованию – и бессмысленность– угроза духовному существованию. Небытие составляет опасность для бытия, угрожая нашему моральному самоутверждению, и эта угроза заставляет нас испытывать вину и тревогу самоосуждения. Слова Тиллиха предельно ясны: «Бытие человека не только дано ему, но также требуется от него. Он ответственен за него; в самом буквальном смысле, он должен отвечать, если его спросят, что он сделал из себя. Тот, кто спрашивает его, – его судья, и это ни кто иной, как он сам. Данная ситуация вызывает его тревогу, которая в относительных терминах есть тревога вины, в абсолютных – тревога самоотвергания, или самоосуждения. От человека ожидается, чтобы он сделал из себя то, чем он может стать, чтобы воплотить свою судьбу. Каждым моральным актом, актом самоутверждения человек вносит вклад в воплощение своей судьбы, в актуализацию того, чем он потенциально является».

На то же обстоятельство указывал хасидский раввин Сашья (Sasya), который незадолго до своей смерти сказал: «Когда я приду на небеса, там не спросят меня: «Почему ты не был Моисеем?» Вместо этого меня спросят: «Почему ты не был Сашьей? Почему ты не стал тем, кем мог стать только ты?»».

Одиночество

В той мере, в какой человек отвечает за собственную жизнь, он одинок. Ответственность подразумевает авторство, сознавать свое авторство означает отказаться от веры, что есть другой, кто создает и охраняет тебя. Акту самосотворения сопутствует глубокое одиночество. Человек начинает сознавать космическое безразличие вселенной. Может быть, у животных и есть какое-то ощущение пастуха и приюта, но человек с его проклятием самосознания неминуемо остается открыт экзистенции.

Э. Фромм считал, что изоляция – первичный источник тревоги. Он особенно подчеркивал чувство беспомощности, сопутствующее фундаментальной отъединенности человеческого существа.

«Осознание своего одиночества и отъединенности, своей беспомощности перед силами природы и общества превращают его отъединенное, расколотое существование в невыносимую тюрьму. Переживание отъединенности вызывает тревогу; более того, это источник всякой тревоги. Быть отъединенным означает быть отрезанным, без какой-либо возможности использовать свои человеческие силы. Следовательно, это значит быть беспомощным, неспособным активно влиять на мир – вещи и людей; это означает, что мир может вторгаться в меня, а я не в состоянии реагировать».

<< | >>
Источник: Коротина О.А.. История психологии: учебное пособие. – Владивосток: Изд-во ВГУЭС,2015. – 179с.. 2015

Еще по теме 15.4 Основные понятия и принципы экзистенциальной психологии:

  1. Тихонравов Ю.В.. Экзистенциальная психология.1998, 1998
  2. Экзистенциальная психология религии.
  3. Чему противостоит экзистенциальная психология в других психологических системах и с чем она не согласна?
  4. Экзистенциальная психология традиции
  5. Тема № 15. Экзистенциальная и гуманистическая психология
  6. Базовая конструкция экзистенциальной психологии:
  7. ВВЕДЕНИЕ. Истоки экзистенциальной психологии
  8. Экзистенциальная психология представляет собой своеобразный итог развития европейской мысли последних двух столетий
  9. основные понятия экстремальной психологии
  10. Принцип онтологической свободы и экзистенциального выбора
  11. Принцип онтологической свободы и экзистенциального выбора
  12. Принцип онтологической свободы и экзистенциального выбора
  13. 56. Понятие и основные принципы законности
  14. Тема 1. Основные понятия и принципы биомедицинской этики
  15. 2 Основные понятия, идеи и принципы неопозитивизма
  16. § 2. Понятие и основные принципы законности