ФОНЕТИЧЕСКИЙ звуко-буквенный разбор слов онлайн
 <<
>>

1. АНАЛИТИКА ЯЗЫКА

«Показать мухе выход из мухоловки»1 —это выражение позднего Витгенштейна можно рассматривать как девиз его философии. Оправдано то, что это предложение в своем применении не в последнюю очередь нацелено и на его собственные ранние работы, особенно выразительно звучит в предисловии к его «Философским исследованиям» то, что его раннее произведение «Логико-философский трактат» содержит «серьезные ошибки».

Если понимать этот трактат как нефилософию, поскольку Витгенштейн здесь в конце концов считает философию невозможной, а «ничего не говорить...»2 объявляется им за безупречно правильный метод философии, тогда возникает вопрос, может ли его поздняя философия считаться в определенном смысле ревизией его ранних взглядов и может ли она называться философией вообще. Интерпретации Витгенштейна постоянно колеблются между пониманием строгого водораздела, разделяющего его раннюю и позднюю мысль, и мнением, что определенные убеждения хотя и были пересмотрены, тем не менее его мышление сохранило определенную сквозную последовательность.

Несмотря на предпринятую в «Трактате» попытку доказать, что философская мысль и языковое ее высказывание суть одно и то же, а соразмерное выражение этому можно найти лишь в молчании, все же нужно признать, что для него именно философские представления лежат в основе всего, даже в основе отрицания философии:

Цель философии — логическое прояснение мыслей.

Философия не учение, а деятельность.

Философская работа, по существу, состоит из разъяснений.

1 Витгенштейн Л. Философские исследования. М., 1994. С. 186.

2 Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. С. 72: «.. .ибо то, что можно сказать, соответствует в завершающих трактат предложениях естествознанию, а они в свою очередь чему-то такому, что не имеет ничего общего с философией».

271

Результат философии не «философские предложения», а достигнутая ясность предложений.

Мысли, обычно как бы туманные и расплывчатые, философия призвана делать ясными и отчетливыми.3

Молчание, которое Витгенштейн предписывает философу, является всего лишь частичным молчанием. Это касается проблем метафизики, вопросов онтологии, соответствия языка и действительности, но в равной степени и таких вопросов, как о смысле жизни, о значении этики и о смысле религиозных высказываний. Так как эти вопросы, которые, в противоположность подобным из области естествознания, невозможно привести к логической ясности, то Витгенштейн утверждает, что от обсуждения подобных метафизических проблем следует ожидать не роста познания, а исключительно лишь знакомства с невысказанностью поднимаемого этими вопросами. Это означает, что философия, поскольку она может молчать, является не «учением», а «деятельностью».4 В то время как действительное является высказываемым, а именно благодаря положениям естествознания, обо всем, что лишь «показывает» себя, но не дает ничего сказать о себе,— так например, смысл предложения, его соответствие действительности, но также и те вопросы, которые возникают из решения наших «жизненных проблем», — может быть только умолчено или же сказано без смысла. Смысл мира, следовательно, — это не что-то действительное, которое можно осмыслить, ибо смысл, такой, каков он есть, должен находиться вне мира:

Смысл мира должен находиться вне мира.5

Как не может быть ни одного полного смысла предложения о смысле, выражающего смысл, точно так же нет «предложений этики», ибо «высшее не выразить предложениями».6

Примерно в одно и то же время Витгенштейн, с одной стороны, писал в «Трактате»:

С точки зрения высшего совершенно безразлично, как обстоят дела в мире. Бог не обнаруживается в мире.

3 Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. С. 24.

4 Так, в одном письме Витгенштейн утверждает, что «смысл книги (речь идет о «Трактате») является этическим», и указывает на то, что к предлагаемой принадлежит еще и вторая, более важная часть, а именно этическая часть.

См. об этом: Wright G.H. von. Wittgenstein. Frankfurt/M., 1986.

5 Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. С. 70.

6 Там же. С. 269.

7 Там же. С. 71.

272

С другой же стороны, он писал в своем дневнике следующее:

Смыслом жизни, то есть смыслом мира, мы можем назвать бога... Молитва —это мысль о смысле жизни.8

Поверить в бога — значит понять вопрос о смысле жизни.

Верить в бога —значит видеть, что с делами мира еще не покончено.

Верить в бога —значит видеть, что жизнь имеет некий смысл.9

Расхождению между тем, что сформулировано в «Трактате» как взгляд на невозможность метафизики, и тем, что описано как лич-ностно-религиозное вероисповедание, соответствует различие между сказываемым и несказываемым. При этом основанием данного различия выступает не только невысказываемое соответствие языка и действительности, но точно в той же мере понимание действительности, которое определяет действительность как собрание естественнонаучных фактов. В предисловии к «Трактату» Витгенштейн целью этого сочинения называет определение границ «не мышлению, а выражению мыслей», языку, и ставит впоследствии перед философским мышлением задачу быть границей между «спорной территорией науки»10 как мыслимым и как немыслимым:

Она [философия] дает понять, что не может быть сказано, ясно представляя то, что может быть сказано.11

Сведение языка к фактам полагается при этом в качестве критерия истинности его высказываний. Сказываемое — это то, что по своей возможности эмпирично, т.е. может быть верифицируемо наукой. Если мы, говоря словами Ницше, не можем избавиться от бога, так как ощущаем себя связанными с грамматикой, то вместе с Витгенштейном, хотя и философски, мы отрекаемся от него, так как предложения о боге, даже если они грамматически безупречны, не могут быть верифицируемы, а значит, не могут быть осмысленными. В том, что истинность высказывания определяется его верифи-цируемостью, Витгенштейн единодушен с Венским кружком.

И для него, и для представителей Венского кружка, следовательно, онтологические предпосылки соответствия языка и научно познаваемой действительности представляют настолько же незначительную проблему, как и то обстоятельство, почему на основании эмпирической

8 Wittgenstein L. Tagebücher. 11.6.16.

9 Ibid.

10 Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. С. 24. 11 Там же. С. 25.

273

верификации могут быть истинными именно научные предложения, а все остальные нет. С другой же стороны, по крайней мере для Витгенштейна, все то, что эмпирически не верифицируемо, не является ничтожным, напротив, оно принадлежит к области мистического. Однако как «невысказываемое» оно исключено из любого философского осмысления. Философия, задача которой состоит в том, чтобы объяснять предложения, в соответствии с этим не в состоянии поставить перед собой вопрос ни об arche как высшем основании и причине сущего, ни о сфере мистического. Несомненно здесь одно: невозможно ведь прийти к ответу, который нельзя высказать, даже поставить для него смысловой вопрос, и то, что высказываемы только факты науки.

Иная аргументация приведена Витгенштейном в «Философских исследованиях». Здесь он освобождается от тесного корсета понятия истины, определяемого эмпирической верификацией. Отношение языка и действительности проявляется в новом свете, а философские проблемы получают новое измерение:

Философская проблема имеет форму: «Я в тупике».12

Задача для философии звучит следующим образом: выявить основания, обусловливающие незнание, уметь спрашивать, откуда произошло наше непонимание, и искать ответы на наши вопросы, даже если они будут иными, чем мы ожидаем:

Главный источник нашего недопонимания в том, что мы не обозреваем употребления наших слов. — Нашей грамматике недостает такой наглядности. — Именно наглядное представление рождает то понимание, которое заключается в «усмотрении связей».13

Поэтому задача философии состоит в том, чтобы обучить муху, стремящуюся освободиться из мухоловки, философски мыслить, а разного рода вопросы рассматривать как своего рода болезнь.14 А болезнь, спросим мы, в чем состоит она? В неправильном употреблении языка! Этот ответ тем не менее не означает, что вопрошающий понял, что понятие, в котором он запутался, не относится к языку науки и поэтому соответствует сфере несказываемого.

Болен тот, кто смешивает

12 Витгенштейн Л. Философские исследования. С. 130.

13 Там же. С. 129.

14 Ср. относительно этого замечания в «Философских исследованиях», §254-255: «Так, например, то, что склонен говорить математик об объективности и реальности математических фактов, — не философия математики, а нечто, к чему должна обращаться философия» (там же. С. 174).

274

друг с другом разные, отличающиеся языковые формы. Так бывает, когда употребляют слова и понятия одного языка в другом, отличном от того, откуда они произошли. Философия — это терапия, и она должна элиминировать проблемы, «возникающие в результате превратного толкования форм нашего языка».15

В «Философских исследованиях» по сравнению с «Трактатом» новым является допущение неограниченных возможностей языка, т.е. языковых игр, которые в своем применении показывают соответственно только для них подходящую определенную действительность. При этом следует отметить следующее: философия в своей терапевтической функции никоим образом не может посягать на действительное употребление понятий, принадлежащих тому языку, из которого они произошли.16 Напротив, она должна «возвращать слова от метафизического к их повседневному употреблению».17

Вместе с тем в «Философских исследованиям» мы находим по-новому понятой роль языка, а также философии. Это новое понимание языка выражается в понятии «языковая игра». Оно должно сделать отчетливым то, что для понимания выражений языка необходимо знание контекста, в котором они употребляются. К тому же это выражение указывает также и на то, что языку нужно обучаться, причем не с помощью объяснений, а с помощью «игрового» употребления. Когда Витгенштейн описывает эту форму научения как «дрессировку»,18 то это может привести к неправильному употреблению этого слова, слова, которое берет свое начало в речи дрессировщика животных, а не в языке воспитателя. Тем не менее употребление его Витгенштейном указывает на то, что «понимание» факта, выраженного языком, не выглядит как принципиальная проблема, напротив, для него отношение между языком и его выражением является единством, вытекающим из контекста речи:

Правильным или неправильным является то, что люди говорят; и согласие людей относится к языку.

Это —согласие не мнений, а формы

жизни.19

Натаскивание по типу дрессировки стремится удерживать натаскиваемого в рамках существующего способа речи, в котором вопрос о

15 Там же. С. 127. 16 Там же. С. 131. 17 Там же. С. 128.

18 Там же. С. 82. (Здесь не совсем точный перевод слова. «Abrichten» точнее передается словом «натаскивание». — Прим. пер.) 19 Там же. С. 272.

275

соответствии между языком и действительностью уже не рефлекти-руется:

... ясно, что каждое предложение нашего языка уже в том виде, как оно

есть — в порядке20.

Вследствие чего эти, примерно в том же виде встречающиеся в «Трактате», утверждения означают, что правилам языковой игры, к которой принадлежат подобные предложения, нужно следовать очень строго. Отличие от «Трактата» состоит в том, что в нем Витгенштейн приписывает безусловное соответствие действительности только научному языку, теперь же исходит из бесконечного числа применения языка, причем каждое из них подходит только для соответствующей ему действительности:

Если, например, кто-то говорит, что предложение «Это здесь» (причем показывает на предмет перед собой) имеет для него смысл, то ему следует спросить себя, при каких особых обстоятельствах фактически пользуются этим предложением. При этих обстоятельствах оно и имеет смысл.21

Наряду с языком науки, который включает в себя языковую игру астрономии, физики, биологии, химии, есть также игра религиозного языка, политического языка, языковая игра искусства и так далее, а именно всех тех языков, которые составляют часть нашей жизненной практики:

Представь себе многообразие языковых игр на таких вот и других примерах:

Отдавать приказы или выполнять их —

Описывать внешний вид объекта или его размеры — Изготавливать объект по его описанию (чертежу) — Информировать о событии —

Размышлять о событии —

Представлять результаты некоторого эксперимента в таблицах и диаграммах —

Сочинять рассказ или читать его —

Играть в театре —

Распевать хороводные песни —

Разгадывать загадки —

Острить, рассказывать забавные истории — Решать арифметические задачи —

20 Там же. С. 125.

21 Там же. С. 128.

276

Переводить с одного языка на другой —

Просить, благодарить, проклинать, приветствовать, молить.22

Специфическая задача философии состоит в том, чтобы устранить непонимания и недоразумения во время обучения говорящего правилам системы, на которую опирается язык. Там, где налицо «оча-ровывание» языком, философия может воспрепятствовать смешиванию форм языковых игр. Поэтому философия не должна объяснять и делать выводы,23 ибо она не может быть основанием использования языка.24 На что она способна, так это привести примеры правильного использования языка. В этом деле философия все-таки не превращается в «философию второго порядка».25 Ее задача скорее схожа с задачей правописания, которая слово «правописание» перепроверяет на его орфографическую правильность. Философия перепроверяет соответствующее правилам употребление слов и предложных оборотов. Освободившись таким способом от вопроса об отношении предложения и действительности, философия может ограничиться установлением, «какого рода объектом является нечто»,26 и выявлением того, как соразмерно этому предмету употребляется язык.27

Вследствие этого философская мысль влечет за собой грамматику, точнее говоря, глубинную грамматику языковой игры. Именно в этом она схожа с правописанием. Под глубинной грамматикой здесь подразумевается не синтаксическая правильность предложения — что соответствует поверхностной грамматике, — а такая структура языка, в которой высказанное слово и жизненная форма, внутри которой оно высказано, согласуются по своим правилам:

Сущность ярко выражается в грамматике.28

Было бы неправильно полагать, будто аналитическая философия — гениальное и исключительное творение Витгенштейна. Если отвлечть-ся от влияния, которое оказал Венский кружок, то нельзя не признать, что его философия немыслима без трудов Дж. Мура и Бертрана Рас-

22 Там же. С. 90.

23 Там же. С. 130.

24 Там же.

25 Там же. С. 129.

26 Там же. С. 200.

27 В этом ракурсе Витгенштейн видит задачу теологии и определяет ее как грамматику. Теологию следует, якобы, рассматривать как грамматику употребления религиозного языка. См. об этом: Hofmeister Н. Wahrheit und Glaube. Interpretation und Kritik der sprachanalytischen Theorie der Religion. S. 57ff. Витгенштейн Л. Философские исследования. С.200.

277

села. К этому следует еще добавить, что оба были теми мыслителями, которые поощряли Витгенштейна и даже предоставляли ему возможности для глубоких философских бесед. Аналитическая философия представляет собой с точки зрения названных персон философское мышление, которое с помощью анализа языка понимает, как решать стоящие перед ней проблемы. Пояснения слов при этом не являются целью такого подхода, напротив, в практикуемой сегодня форме анализа языка речь идет о принятии во внимание тех предпосылок, которые всегда присутствуют в человеческой речи. Примером этого служит сам способ записи высказывания Августина о времени, когда он вопрошал «Что же такое время?»:

Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время: если бы я захотел объяснить спрашивающему — нет, не знаю.29

Ясность непонятого из контекста применения понятия отыскивается здесь с помощью того, что предметом осмысления становится сам способ применения слова «время» в нашем языке. Следует обратить внимание на то, что повседневный язык знает его только в контексте таких оборотов, как «Есть ли у тебя время», «Найди время», «Тебе осталось не так уж много времени» и так далее. В вопросе же «Что такое время?» слово «время», в противоположность повседневному словоупотреблению, становится самостоятельным, и это порождает вопрос, на который невозможно получить ответ. Наше незнание относительно вопроса «Что такое время?» обусловлено поэтому не недостатком опыта, а тем, что при понимании слова «время» речь идет об аспекте понимания, который «нам слишком близок и является само собой разумеющимся».30 Этим вопросом именно прежние предпосылки всей речи, так, например, знание того, что есть значение слова «время», постигаются не как знание значения этого слова и способа его употребления. Этим указанием хотя и подчеркивается, что любое понятие основывается на «предшествующем знании», однако становится понятным также и то, что это «априорно» содержащееся в любом понимании знание нужно воспринимать «как знание значения языковых выражений».31 Это предварительное знание, настолько близкое нам и настолько само собой разумеющееся для нас, следует понимать как знание, которое без исключения можно артику-

29 Августин. Исповедь. М., 1991. С. 292.

30 Tugendhat Е. Vorlesungen zur Einführung in die sprachanalytische Philosophie. Frankfurt/M., 1976. S. 19.

31 Ibid. S.20.

278

лировать в любом понимании, где уяснено значение языковых выражений. Рефлексивное понимание, т.е. понимание в рамках непосредственного языкового понимания, должно было бы предполагать как априорное именно то знание, которое было бы связано с языковым пониманием не аналитически, а синтетически. В соответствии с кан-товским различием аналитических и синтетических предложений для аналитической мысли это означает, что предшествующие предпосылки любой речи заключены в языке как его априори, а оно тождественно с языковым пониманием. Поэтому его невозможно осмыслить в связи с пониманием и, следовательно, высказать как в аналитических, так и в синтетических предложениях. С аналитической точки зрения не существует синтетического априорного знания. Здесь вообще, как мы уже знаем, отрицается синтетическое априори в качестве условия аналитических и синтетических апостериорных высказываний.32 На примере этого кантовского различия между синтетическими и аналитическими предложениями можно наглядно увидеть, что синтетические предложения a priori, которые для него формулируют условие возможности опыта, являются аналитическими предложениями и поэтому не должны — как полагал Кант — обосновываться синтетичеки a priori. И все-таки этот тезис получает свою значимость только в том случае, если установлена невозможность синтетического априорного знания; тогда и только тогда, как на этом настаивают представители аналитической философии, была бы «доказана аналитическая концепция философии как правильная, как единственно возможный способ философствования... ».33

«Герменевтика» и «универсальная критика языка», философствуя под руководством языка, исходят, как они по крайней мере заявляют о себе в интерпретациях континентальной европейской аналитической философии, именно из всеохватывающего характера языка. И все же они считают возможной рефлексию восприятия такого соответствия языка и действительности и принимают ее за синтетически априорную. То обстоятельство, что они различным способом рассматривают то, как эта рефлексия осуществляется, не свидетельствует против оправданности такого подхода. Если в одном случае языковое априори осознается в его историчности, то в другом случае подчеркивается необходимость осмыслить его диалектический характер. В противоположность этому аналитическая философия — как мы уже видели —

32 Ibid.

33 Ср.: Ibid. S.21. См. также: Rohs Р. Philosophie als Selbstdarstellung der Vernunft // Philosophie und Begründung. Frankfurt/M., 1987 S.363-390.

279

проявляется там, где это априори признается ею как то, что не поддается в рефлексии явному философскому осмыслению.34

<< | >>
Источник: ХАЙМО ХОФМАЙСТЕР. ЧТО ЗНАЧИТ МЫСЛИТЬ ФИЛОСОФСКИ.. 2006

Еще по теме 1. АНАЛИТИКА ЯЗЫКА:

  1. 2.7. Аналитико-синтетический метод
  2. 6.2. Описание состава разрабатываемого программного обеспечения в соответствии со структурой ИСППР и функциями аналитика и кредитного инспектора
  3. «Действительная материя языка
  4. 3. УНИВЕРСАЛЬНАЯ КРИТИКА ЯЗЫКА
  5. 4. ЕДИНСТВО ЯЗЫКА НАУКИ
  6. Функции естественного языка и речи.
  7. Критическая деструкция и реконструкция истории философии языка
  8. 3. ВЗАИМОСВЯЗЬ ЛОГИКИ И ЯЗЫКА
  9. Внутренняя форма языка
  10. Божественное происхождение языка провозглашается древнейшими мифами.
  11. 1. Основные методы изучения иностранного языка
  12. Открытие языка
  13. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ЯЗЫКА
  14. 6. Происхождение языка
  15. ОСОБЕННОСТИ ЯЗЫКА ПЕРСОНАЖА И АВТОРА
  16. Лууле Виилма.. Понимание языка стрессов. лекции и беседы. 0000, 0000
  17. 2. ОГРАНИЧЕНИЕ ЯЗЫКА СУЩИМ
  18. Понимание: задача языка
  19. 2. Общие правила и приемы изучения иностранного языка