<<
>>

Если промысел божий заботится о вас, то почему он не заботится обо всем мире, в котором вам же приходится жить?

— [Вы говорите], что богу не до того, чтобы смотреть еще и за [ма­териальным миром], и что ему не дозволено смотреть вниз на TO, что вне его. — Ho разве, [заботясь о вас], он не смотрит на то, что вне его? И блюдя вас, как может он не замечать мира, в котором вы живете? Если он не надзирает за миром и вообще не обращает взор вовне, то он и вас не видит.

— [Людям] не нужно, [чтобы он управлял миром]. — Ho миру-то нужно. Миру нужно знать свой порядок. И все, что есть в мире, должно знать, какое место оно занимает в нем, и какое — там, [в мире умопос­тигаемом]. Тогда те из людей, которые возлюблены богом, будут кротко переносить все, что случается с ними по необходимости, потому что таков ход вещей во вселенной. Ибо следует принимать близко к серд­цу не только то, что касается каждого из нас в отдельности; надо при­нимать во внимание и вселенную в целом. Каждому надо воздавать по достоинству. Всегда стремясь к тому, к чему стремится все [на свете] в меру своей возможности, не надо думать, что только тебе одному дано достичь цели.

Туда стремятся многие; блажен, кому удалось достичь цели; а кто продвинулся, насколько смог, тот получает подобающую участь.

Люди часто объявляют, что обладают чем-то таким, чего у них на самом деле нет. Многие, даже зная, что у них этого нет, заявляют, что есть. Многие сами убеждены, что у них есть то, чего не самом деле у них нет. Наконец, многие уверены, что нечто есть только у них одних, B TO время как в действительности это не так.

11. Можно подробно и беспристрастно разобрать и многие другие [их учения] или даже все — показывая, чего стоит каждое из утвержде­ний в отдельности.

Мне, често говоря, стыдно бывает глядеть на некоторых моих дру­зей, которые приняли это учение до того, как присоединились к нам, и, уж не знаю как, остаются верными ему до сих пор.

Хотя они без тени сомнения убеждены, что все так и есть, как они говорят, и полны рве­ния доказывать истинность своего учения самыми убедительными на первый взгляд аргументами. —

Я обращаюсь теперь не к ним — ибо чтобы их переубедить, нужно сказать гораздо больше — а к своим близким [ученикам] (единомыш­ленникам). Я боюсь, как бы и их не сбили с толку — не доказательства­ми — ибо какие у тех доказательства? — но неслыханной дерзостью и самонадеянностью.

Я бы писал совсем иначе, если бы решил выступить против них, в защиту древних божественных мужей, высказавших столько прекрас­ного и истинного, на которых они нападают с наглостью невежд. Ho такой подробный разбор приходится оставитьдодругого раза[118]. Для тех, кто возьмется за это всерьез, послужит подспорьем и нынешнее мое со­чинение и все, что написали на эту тему другие. Я же ограничусь тем, что скажу еще об одном [пункте их учения], который превосходит все остальные своей нелепостью, если это можно считать нелепостью.

Они утверждают, что душа пала, и вместе с ней пала какая-то муд­рость. He знаю, кто был виновником падения: душа ли начала, или эта самая мудрость, или обе они, с их точки зрения, одно и то же. Bce осталь­ные души, которые составляют части этой мудрости, тоже, по их словам, пали вместе с ней и погрузились в тела, в том числе и человеческие. A та, из-за которой все они пали, сам не сошла вниз, т.е. не пала: она, по их словам освещает всю [нижнюю] тьму. От этого-то освещения в материи родился [ложный] образ (идол, подобие, отражение). Затем они придумы- ваютеще один [ложный] образ, который [отразила] от первого [ложно­го] образа материя, или материальность, или как они там ее называют: дело в том, что они говорят то так, то иначе, используя множество разных имен, чтобы сделать свою речь потемнее. Затем они вводят [существо], которое сами называют [творцом -] демиургом; он у них отступается от своей матери и создает мир, производя одно [ложное] отражение отдру- гого и такдо самой последней крайности [тьмы и материи] — это чтобы посильнее можно было ругать того, кто такое начертил.

12. — Во-первых, если [София] не спустилась вниз, а только осве­тила мрак, разве можно говорить о ее падении? Если нечто истекло из нее, например, свет, то нельзя еще говорить, что она пала. Пала — это если нечто находилось здесь внизу, а она пришла сюда — именно пере­местилась в это место — и оказавшись рядом, зажгла его светом.

— Ho если она пребывает сама в себе, а [низшие области] она осве­тила, ничего для этого не предпринимая, то почему она одна осветила? To же самое делают и куда более могущественные сущие, чем она.

— Далее, если она смогла осветить мир только после того, как по- мырлила его, и благодаря этому размышлению, то почему она не сотво­рила мир одновременно с освещением его, а осталась дожидаться рождения отражений?

— Далее, они утверждают, что не только [София] размышляла о мире, но и более великие [сущности]. Их размышление они называют «чужестранной землей». Почему же те [великие] не пали оттого, что со­здали [размышление о мире, отчего пала София]?

—Далее, почему материя, будучи освещена, производит отражения душевные, а не телесную природу? Отражение души не нуждается ни во мраке, ни в материи; родившись — если оно рождается — оно будет со­провождать своего создателя и останется привязано к нему.

— Далее: [это отражение] — сущность или, как они говорят, «по­мысел» (ennohma)? Если сущность, то чем оно отличается от [прообра­за]? Если же это другой вид души, то, раз [прообраз] — разумная душа, [отражение] будет душой растительной и рождающей. Ho в таком слу­чае, как же они говорят, что она сотворила [мир], «желая почестей», из хвастливого высокомерия и дерзости? Такие вещи предполагают вооб­ражение и даже способность разумно рассуждать. Наконец, зачем было создателю [мира] создавать его из материи и отражения?

Если же оно «помысел», то надо, во-первых, объяснить, что значит это имя и откуда оно. Во-вторых, каким образом [этот «помысел»] су­ществует, если они поручают ему создание [вселенной]. B самом деле, что может создать выдумка? Сказать, что вот это, мол, первое, а это — после него, — разговор чисто произвольный.

Почему, например, огонь — первый?

12. — Как мог этот только что родившийся [демиург] взяться за тво­рение [мира, руководствуясь] памятью о том, что знал? Он вообще там не был, так что знать ничего не мог; ни он, ни его мать, которую они ему приписывают.

— И вот что еще удивительно: сами они считают себя не отражени­ями души, ниспавшими в этот мир, а истинными душами. Из этих душ едва двум или трем, кому повезет, удается с неимоверным трудом выр­ваться из этого мира и достичь припоминания (анамнезы); с трудом они вспоминают кое-что из того, что когда-то знали. Как же это отражение, только что родившись, умудряется припомнить тамошнее, даже и не­разборчиво, как они сами говорят? Да и мать его, материальное отраже­ние, как может быть на это способна? И ведь не просто припомнить: [демиург] умудрился позаимствовать у того [умопостигаемого] мира понятие (ennoian) этого мира [чувственного] и выяснить, как и из чего он должен быть создан. Почему он был уверен, что первым надо создать огонь? Почему не что-то другое? И если он мог создать огонь, лишь представив его, почему, представив мир — ведь прежде всего он должен был представить себе целое — он не создал мир сразу? Ведь представле­ние о мире в целом должно было содержать и все [его части]. И вообще, создатель мира творил по природе, а не так, как ремесленники (есте­ственно, а не технически, не искусственно). Ибо искусства вторичны по отношению к природе и к миру. [Посмотрите], как даже сейчас за­рождаются отдельные природные [существа]: не так, что сначала огонь, потом следующий [элемент], потом — смешение [элементов]; нет, вутробе матери запечатлевается набросок или очерк сразу всего живого суще­ства. Почему же тогда, [при творении, демиург] не отпечатал в материи набросок сразу всего мира, так чтобы в наброске уже было все: и земля, и огонь, и прочие [элементы]? Впрочем, может быть так поступили бы они сами, доведись им творить мир — ведь у них-то души более истин­ные, а [демиург] просто не догадался сделать правильно?

Нет, предусмотреть размеры неба, и точно вычислить все расстоя­ния, и дать нужный наклон зодиаку; рассчитать орбиты светил и пла­нет, уравновесить землю — и все это так, чтобы можно было указать причины, почему это именно так, а не иначе, — это дело не какого-то отражения, а силы, идущей от самих величайших [т.е.

умопостигаемых сущностей]. Впрочем, и они сами, хоть и неохотно, принуждены C этим согласиться.

B самом деле, когда они говорят о свете, который осветил тьму и пронизал ее, они поневоле признают истинные причины [рождения] мира. Ибо свет освещает не потому, что ему это для чего-то понадоби­лось, а потому, что не может не освещать. Это происходит либо соглас­но природе, либо вопреки природе, третьего не дано. Ho если согласно природе, то это происходит всегда. Если же вопреки природе, то и в тамошних [т.е. в духовном мире] будет нечто противоестественное. И зло будет существовать до возникновения этого мира. Ho тогда не мир будет причиной [и виновником] зол; зло будет приходить в наш мир оттуда [т.е. от бога]. He душа будет [портиться от соприкосновения с материальным миром], а мир — от [соприкосновения с] душой (не наш мир испортит душу, а душа — наш мир). Такое рассуждение заставит вознести [чувственный] мир до самого Первого.

— По их словам, [причина зла] — материя. — Ho откуда она взя­лась? Они говорят, что душа, пав, увидала уже существующую тьму и осветила ее. Ho откуда взялась эта тьма? Они могут сказать, что душа сотворила эту тьму своим падением. Ho тогда ей просто некуда было падать. Кроме того, в этом случае не тьма будет виной падения, а сама природа души. Ho это значит, что падение было необходимо; так что причину его они переносят в самые первые [сущности].

13. Порицающий природу мира не ведает, что творит и куда может завести его подобная безумнаядерзость. Они не знают порядка [и чина], где за первым следует второе, за вторым третье, и так вплоть до самых последних [ступеней]. Они не понимают, что не годится ругать низшее за то, что оно хуже высшего, что нужно кротко и благожелательно при­нимать природу всякого [существа такой, какова она есть]. Пусть они устремляют свой взор к первым [сущностям] и созерцают их, но пусть прекратяттрагические [вопли], пустьне пугаютнасужасами, которые — как они думают — подстерегают [стремящуюся ввысь душу] в мировых сферах: все сферы окажут им самый ласковый прием.

B самом деле, что в них страшного? Они могут напугать только тех, кто за недостатком образования и систематически преподанного зна­ния неспособен внимать доводам разума. Разве стоит бояться их только оттого, что тела у них огненные? Их огонь соразмерен со всей вселен­ной и с землей. И вообще, нужно смотреть не на тела, а на души: ведь сами себя они [гностики] ценят так высоко именно за свои души. Одна­ко у [небесных сфер] и тела отличаются величиной и красотой. Они со­трудничают [со всей вселенной] и помогают происходить природным [процессам], которые не могли бы возникнутьбез первопричин. Без них вселенная была бы неполна и несовершенна. Да они и сами составляют немалую часть этой вселенной. Если человек отличается достоинством по сравнению с животными, то их [небесных сфер] достоинство намно­го выше, ибо они во вселенной не тираны, они обеспечивают в ней по­рядок и красоту.

Говорят, что они — виновники происходящих событий. Это не так: они лишь знамения того, чему предстоит произойти. Причина того, что [с разными людьми] происходят разные события — и случай (ибо не может со всеми единичными существами происходить ОДНО И TO же), и различие времени и места происшествия, и разные расположения душ.

И еще раз повторю: не надо требовать, чтобы все [люди] были оди­наково хорошими, и поносить все [мироздание] за то, что это требова­ние невыполнимо. B этом опять-таки сказывается их убеждение, что здешнее ничем не должно отличаться от тамошнего. Зло — это не что иное, как недостаток разумения и меньшая степень блага; здесь все всегда тяготеет к уменьшению [по сравнению с прообразом]. B про­тивном случае придется признать, что природа есть зло, потому что она [не душа и] лишена способности ощущения; адуша — зло, потому что она не разум. Если [зло состоит в том, что низшая ступень бытия — не высшая], то им в конце концов придется признать, что зло есть и там [т.е. в духовном мире]: ибо и там душа хуже ума, а ум — меньше другого [т.е. Единого].

14. Впрочем, они и без того оскверняют чистоту тамошних [духов­ных сущностей]. Они записывают заклинания и молитвы, с которыми якобы надлежит обращаться к [высшим началам] — не только к душе [мира], но и к тем, кто выше нее. Зачем? — Затем, что верят, будто с помощью заклинаний, заговоров и особых напевов смогут заставить их внимать себе и исполнить просимое. To есть если кто из нас достаточно поднаторел в магическом искусстве и может произнести написанное пра­вильно, на все лады изменяя голос, выводя нужные мелодии и припе­вы, производя в нужных местах положенные придыхания, присвисты и прочие штуки, — [то может командовать богами]. Даже если они и не хотят сказать это впрямую, зачем они пытаются воздействовать голосом на бестелесных? Понятно, что с помощью всех этих ухищрений они xo- тят придать больше веса своим учениям; но, сами того не ведая, они тем самым лишают свои слова всякой убедительности.

Еще они уверяют, что могут исцелять от болезней. Если бы они ска­зали, чтолечат, руководствуясь благоразумием и назначая подобающую диету, они говорили бы как философы и были бы совершенно правы. Ho они заявляют, что болезни — это демоны и что они могут изгонять их словом. Конечно, такие заявления поднимают их в глазах большин­ства, которое приводит в восторг всякая магия и волшебство. Ho людей здравомыслящих они не убедят в том, что у болезней нет [естествен­ных] причин: это может быть переутомление, избыток или недостаток [чего-либо в организме], воспаление, гниение, — словом, всякое изме­нение [в организме], берущее начало внутри него или снаружи. 06 этом свидетельствуют и способы лечения болезней: больному очищают же­лудок, или даютлекарство, или пускают кровь, выводя болезнь наружу; иногда больного исцеляет голодание. Что же, нам думать, что демон убежал из него, потому что проголодался? Или выпитое лекарство зас­тавило демона растаять?

Некоторые из них говорят, что [когдачеловек выздоровел],это зна­чит, демон из него вышел; другие говорят, что демон остался, [но боль­ше егоне мучает]. — Еслидемон остался внутри, почемучеловекбольше не болеет? Если демон вышел, то почему? Что на него подействовало? — Ha это они говорят, что демон питался [человеческой] болезнью, [и ушел, когда человек выздоровел и еды не стало]. — Значит, болезнь — это не демон? Далее, если демон входит в человека безо всякой причины, то почему мы все время не болеем? Если же есть какая-то причина, то зачем объяснять болезньдемоном, [а не связать ее с причиной]?Допустим, есть причина, достаточная, чтобы вызватьлихорадку. Смешно же думать, буд­то тотчас одновременно с этой причиной появляется и демон, готовый помочь ей возбудить лихорадку.

Впрочем, довольно. И так понятно, что представляет собой их уче­ние и какие цели оно преследует. Собственно, я упомянул здесь о демо­нах, чтобы яснее показать [их образ мыслей]. Bce остальное предоставляю вам прочитать самим [в их книгах]. Ho что бы вы ни [читали и не дела­ли], не забывайте одного: тот образ философии, которого стремимся достичь мы, являет нам, помимо всех прочих благ, простоту нрава, чи­стоту помыслов и [здравый смысл]. [Нашу философию] отличает серь­езное достоинство, а не безрассудная наглость. B ней — спокойная уверенность и величайшее мужество соединяются с рассуждением, ос­торожностью и величайшей осмотрительностью. To, [что преподносят как философию гностики], противоположно нашей во всех отношени­ях. И довольно: не подобает мне говорить о них больше.

15. Теперь главная моя задача — показать вам, какое действие ока­зывают их речи на души слушателей, убеждая их презирать наш мир и все, что в нем.

Естьдва учения о том, какой цели следуетдостичь [человеку]. Одно полагает целью телесное удовольствие, другое избирает добродетель и прекрасное, поскольку стремление к ним — от бога и нам позволяет присоединиться к богу (каким образом — это мы рассмотрим вдругом месте). Так вот, Эпикур, отрицая провидение, советует нам искатьудо- вольствия и наслаждаться им, поскольку ничегодругого не остается. Ho это [гностическое] учение еще неразумнее (букв, «еще более подростко­вое»). Оно поносит господина провидения и само провидение; бесчес­тит все законы здешнего мира; оно поднимает на смех благоразумие и добродетель, какая проявлялась [на земле] во все времена. Чтобы пока­зать, что здесь нет ничего прекрасного, они уничтожают благоразумие, справедливость, от природы присущую [человеческим] нравам идости- гающую совершенства с помощью разума и аскезы (упражнения), и во­обще все, к чему может стремиться достойный человек (ревнитель). Что же им [гностикам] остается? Только искать удовольствия, заниматься лишьсобственнымиделами и преследоватьсобственную выгоду, пренеб­регая общественным, всем, что объединяет их с остальнымилюдьми; разве что у кого-то из них природа окажется лучше, чем это их учение.

Ибо согласно учению, здесь для них нет ничего прекрасного (т.е. добродетели, чести, справедливости); они, дескать, намерены пресле­довать совсем другую цель. Впрочем, для «уже познавших», [как они себя величают], нетрудно выйти за пределы этого мира и устремиться прямиком к намеченной цели; а устремившись, сразу достичь ее: ведь они, [по их словам], «пришельцы из божественной природы». Эта [бо­жественная] природа презирает телесное удовольствие и восприемлет [все] прекрасное [как родственное себе].

Ho кто не причастен хоть сколько-нибудь добродетели, те не могут сделатьдаже первый шаг в направлении того [мира, т.е. вверх]. Именно так обстоит дело с ними. Свидетельство тому то, что у них ни слова не сказано о добродетели. Учение о ней не интересует их совершенно: ни что она такое, ни сколько бывает [добродетелей]. Никто из них ни разу не поинтересовался, что и как сказано об этом у древних — о они оста­вили нам много прекрасных учений [о добродетели]. Они не говорят о том, как и с помощью каких [упражнений] стяжать ее, как культивиро­вать (SeQaneveiv) душу и как ее очищать.

Говорить человеку: «взирай на бога», — пустое дело, если вы не на­учите его, как именно он должен «взирать». Любой может сказать вам, что ничто не мешает ему созерцать бога, не воздерживаясь ни от одного наслаждения, не обуздывая ни гнев, ни раздражение? Что мешает мне поминутно поминать имя божье, когда я охвачен всеми страстями и даже не пытаюсь освободиться от их власти?

Добродетель, родившаяся в душе и неуклонно идущая к цели, и ра­зумение показывают (являют) нам бога. Без истинной добродетели сло­во «бог» — пустой звук.

16. Повторю еще раз: нельзя сделаться хорошим через презрение к миру, к его богам и прочему прекрасному, что есть в нем. Чтобы усвоить презрение к богам, надо уже быть дурным [человеком], до того, как вас научили презрению. Ho даже если до того вы были злы не во всех отно­шениях, презрение к миру сделает вас злым совершенно.

Они заявляют, что чтут богов умопостигаемых. Ho это противоре­чит [их презрению к миру]: любя кого-то, мы любим все, ему родствен­ное; любя отца, мы расположены и к его детям. A всякая душа — [дитя] того Отца. Более того, их [т.е. внутрикосмических богов, небесных све­тил] души умны, добры и близки тамошним [богам] в куда большей сте­пени, чем наши. Да разве мог бы существовать этот мир, если бы был отрезан от того? Разве были бы в нем боги? Впрочем, об этом мы гово­рили прежде. Теперь же [отметим] вот что: они презирают родственное тамошним [богам], потому что не знают их, а лишь на словах похваля­ются знанием.

Разве благочестиво утверждать, что Промысл не проникает в здеш­ний мир, и вообще повсюду? Разве в этом они не противоречат сами себе? Ведь они говорят, что Промысл печется о них — только 0 них. Печется где? Когда они уже окажутся там, или пока они еще здесь? Если там, то как случилось, что они оттуда пали? Если здесь, то почему они до сих пор здесь? Почему сам Бог не спустится сюда? — Ведь иначе от­куда ему знать, что они здесь, [раз его Промысл в материальный мир не проникает]? И откуда ему знать, что находясь здесь, они не забыли его и не сделались злыми? A если он знает тех, кто не сделался злым, то должен знать и тех, кто испортился, в противном случае как бы он их различал? Следовательно, он каким-то образом присутствует во всех сущих, и в этом мире тоже: так что этот мир ему причастен. Если же он отсутствует в мире, то отсутствует и в вас, и вы ничего не можете ска­зать ни о нем, ни о тех, что после него [т.е. об умопостигаемых, об Уме]. Как бы то ни было, доходит ли до вас Промысл [Божий] оттуда, или не доходит, или как вам еще угодно думать на этот счет, — но мир этот содержится Промыслом оттуда; он не оставлен [Богом] и никогда не будет оставлен.

Дело Промысла — в первую очередь целые, а не части. Ta душа [т.е. мировая] куда больше причастна тому [Единому, чем все прочие души].

Свидетельством тому — ее бытие, и разумное бытие. Кто из вас, высо- комерныхдураков, может похвастаться таким разумным и прекрасным устройством, как эта вселенная? Дадаже сравнивать [себя с ней] смеш­но и нелепо и, если бы не приходилось это делать ради доказательства, просто кощунственно. Даже ставить так вопрос может только глупец, слепой, напрочь лишенный всех органов чувств, не говоря уже об уме. И он-то претендует на знание умопостигаемого мира, когда не видит даже мира этого!

Какой музыкант, знатокумопостигаемой гармонии, не будеттронут, расслышав ее в чувственных звуках? Какой знаток геометрии и чисел не возрадуется, увидев симметрию, пропорцию и порядок собственными глазами? Даже разглядывая картину, созданную искусством, зрители ви­дят не столько ее, сколько распознают в чувственном подражании то, что лежит в мысли, и волнует их именно припоминание истинного. Именно из такого переживания происходит (возбуждается) всякая лю­бовь. Ho [люди бывают разные]: один, увидав в чьем-то лице подобие красоты, возносится туда, [к божественному]; другой настолько ленив мыслью, что ничто на свете не в силах возбудить его. Глядя на все кра­соты чувственного мира, на всю его соразмерность и великую благо- упорядоченность, на дивное зрелище звездного неба, видимого глазу, несмотря на всю его удаленность, он и этим не вдохновится и не вос­кликнет, охваченный благоговением: «Каковы же те, которых все это — [лишь отражение]?» Такой [человек] ни этого мира не разглядел, ни того не видал.

17. Ho, может быть, они обязаны своей ненавистью к телесной при­роде чтению Платона? Он ведь ругает тело за то, что оно мешает душе; он называет тело худшей природой. Им надо было бы мысленно совлечь ее [т.е. телесную природу, с мира], и увидеть то, что останется: умопо­стигаемую сферу, содержащую внутри себя вид (форму, идею) нашего мира; души без тел, в строгом порядке дающие [будущим телам] вели­чину и отмеряющие [будущие] расстояния, такчтобы величина [всяко­го тела], которому предстоит родиться, была в точности равна силе его умопостигаемого прообраза. Ибо великое там велико силой, а здесь — объемом (размером).

Пусть они представят себе мысленно эту сферу [т.е. наш мир] в дви­жении; ее вращает сила Бога, которая (-ый?) держит начало, середину и конец вселенной. Потом пусть представят ее неподвижной, словно [сила божья — душа], занятая чем-то другим, еще не привела ее в движение. Тогда они прекрасно поймут, чем занимается [мировая] душа, управля­ющая этой вселенной.

Пусть затем приложат к ней тело: она ничего от него не испытывает (не получает), сама же дает ему обладать [всем, чем обладает сама], на­сколько каждое [тело] в состоянии принять — ибо кощунственно ду­мать, будто боги завистливы. Именно так бы надо им размышлять о мире и его душе. Душа мира настолько могущественна, что может сделать пре­красной телесную природу, чуждую красоте, насколько [эта природа в каждой ее части] способна красоте причаститься. И этаже красота [воз­буждает и] приводит в движение души, от природы божественные.

Если же они скажут нам, что их души [такая красота] не возбужда­ет, что им все равно, на какие тела смотреть — прекрасные или безоб­разные, — значит, им безразлично, прекрасны или безобразны дела, [которыми они занимаются], прекрасны ли знания [которым они учат], наконец, [умственные] созерцания [которых стремятся достичь]; в ко­нечном счете, [им все равно, благ или зол сам] Бог. Ибо [все, что хорошо и прекрасно] здесь, [является таковым] благодаря первым [т.е. боже­ственным прообразам]. Если здешние не [хороши], то не [хороши] и те: ведь все здешнее [прекрасное прекрасно] по сходству с тамошним.

Они говорят, что презирают здешнюю красоту. И это было бы со­вершенно правильно, если бы они имели в виду, что презирают жен­щин и мальчиков, чтобы не впасть в невоздержность. Ho они произносят такие речи ради превозношения: ведь они презирают не безобразное и постыдное, а то, что [другие люди] считают и они сами раньше считали прекрасным. Отчего же они переменили мнение?

Далее, красота бывает, конечно, разная: целое прекраснее части, и все­ленная прекраснее единичного [существа]. Ho ведь есть красота и в чув­ственных вещах, и в частных: например, как прекрасны демоны. При виде их восхищаешься их создателем и веришь, что они оттуда, хотя здешним языком не выразитьтамошнюю красоту. [Глядя на прекрасные существа и вещи здесь], мы не сосредоточиваемся на них, а переходим от них к [их умопостигаемым прообразам]; но и их самих мы не станем хулить. Если [красавец] прекрасен и внутри, мы говорим, что он гармоничен; если же внутренность у него скверная, — что он сам себя недостоин. Впрочем, ни­когда не может быть подлинно прекрасная внешность там, где внутрен­ность безобразна. Такая внешность никогда не будет прекрасна во всех отношениях, ибо внешнее подчинено внутреннему. Если кого-то зовут красавцем, а внутри он подл, то красота его — обман и маска. Многие рас­сказывают, будто видали писаных красавцевлицом, но мерзавцев внутри. Я думаю, что, во-первых, рассказчики никогда не видали подлинно пре- красныхлюдей, и потому не знают, что это такое; а во-вторых, что пороки утех красавцев были приобретенными, природаже их была прекрасна. Ведь здесь [на земле] так много препятствий на пути к совершенству.

Ho всей вселенной, которая так прекрасна на вид, что могло поме­шать быть прекрасной и внутри? Существа, которых природа не создала с самого начала совершенными, вполне могут не развиться до конца, а могут и испортиться. Ho вселенная никогда не была несовершенным ребенком, которому еще предстоит расти и развиваться. K ее телу не присоединялась [частица за частицей]. Ибо откуда [им было бы взять­ся]? Все, [что есть,] содержалось [во вселенной].Ачтобы что-то присо­единялось к мировой душе, этого и вообразить невозможно. Впрочем, если угодно, уступим им в этом: [пусть к мировой душе что-то прибави­лось]; оно, во всяком случае, не было чем-то дурным.

18. Они, пожалуй, станут утверждать, что учат бежать от тела и не­навидеть его, а наше учение привязывает душу к телу. [Разницу между их учением и нашим можно пояснить на примере.] Представьте себе двух людей, живущих в одном прекрасном доме. Один ругает и убран­ство, и строителя, и дом, но тем не менее остается в нем жить. Другой не ругает; он хвалит строителя, говоря, что дом построен замечательно, по всем правилам искусства. Тем не менее, он ждет, когда придет ему время уезжать, когда он перестанет нуждаться вжилище. Первый дума­ет, что он умнее; что он лучше приготовился к отъезду: ведь он научился говорить о том, что этот дом из бездушных камней и бревен никуда не годится, не таким должно быть истинное жилище. Ему невдомек, что он не научился переносить необходимые [лишения]. Второго же они не раздражают; он не выходит из себя, он любит красоту камней и обретает покой, [а значит, поистине готов к отъезду]. Пока у нас есть тела, нам приходится жить в домах, которые приготовила и убрала для нас добрая сестра — Душа; [хорошо, что] она так сильна, что может строить и тво­рить без усилий.

Они готовы звать братом самого ничтожного из людей; но солнце, звезды и самудушу мира они не удостаивают назвать братьями, словно уста их поражены безумием. Впрочем, это, пожалуй, и правильно: дур­ные люди не вправе претендовать на такое родство. Для этого нужно стать добрым [человеком] и быть не телом, а душой в теле. A жить в теле нужно научиться так, как живет во вселенском теле мировая душа, на­сколько возможно. Это значит, никому не вредить, [ничего не разру­шать], не становиться рабом внешних впечатлений и удовольствий, не приходить в смятение, столкнувшись с трудностями. Ty душу ничто не задевает; там, впрочем, и нечему [т.к. вне ее ничего нет]. Здесь, [на зем­ле], на нас сыплются удары. Отразим их нашей добродетелью. Пусть величие нашей мысли ослабит их силу. Пусть мы сделаемся так сильны, что иных ударов и вовсе не почувствуем.

Таким-образом мы станем ближе к неуязвимым, уподобляясьдуше мира и светил. Ho мы можем стать к ним еще ближе: нужно устремить­ся к той же цели, что и они; созерцать то же самое, что видят они. Наша природа позволяет это, хотя нам и пришлось готовиться, прилагая тру­ды и старание; а те [небесные души] готовы изначально.

Они [гностики] утверждают, что лишь они одни способны созер­цать. [Такая гордыня] отнюдь не поможет им в созерцании. Они видят свое преимущество в том, что умерев, смогут выйти [из тела], а те [све­тила] нет, ибо им надлежит вечно украшать небо (или: управлять ми­ром). Тот, кто может сказать такое, понятия не имеет о том, что значит быть вне [тела] и каким образом мировая душа управляет неодушевлен­ной вселенной.

Можно не привязываться к телу, стать чистыми, презирать смерть, знать лучшее и стремиться к нему, не завидуя другим, кто тоже спосо­бен на такое стремление и кто всегда устремлен туда же. He обязательно твердить, что все остальные к этом неспособны. Иначе мы уподобимся людям, отказывающимся допустить, что звезды движутся, потому что их чувства говорят им, что звезды неподвижны. Они [гностики] не ве­рят, что можно судить о природе светил по их внешности. Видно, они не могут судить и друг о друге, хотя душа человека всегда проявляется вовне.

<< | >>
Источник: Бородай Т.Ю.. Рождение философского понятия. Бог и материя в диалогах Платона. 2008

Еще по теме Если промысел божий заботится о вас, то почему он не заботится обо всем мире, в котором вам же приходится жить?:

  1. Жить в мире, в котором правит случай, значит жить экспериментально и гипотетически.
  2. Я между причиной и заботой (С. Беккет)
  3. Качество нашего сознания должно быть нашей напряженной заботой.
  4. Человек без причины и заботы имеет парадоксальную рацио­нальность.
  5. Суррогатом прошлого эмоциональной жизни и способом убега­ния от мира для человека без причины и заботы является памятъ.
  6. Для Церкви грех - это зло, разрушающее целостность человеческой личности, а для светского государства главное - забота о внешнем благополучии общества
  7. Свет, сияющий в Бэкингемшире, или раскрытие великой главной причины всякого рабства во всем мире, и особенно в Англии, изложенное в форме декларации многих благонамеренных людей страны ко всем бедным и угнетенным сельским жителям Англии и предназначенное также к сведению теперешней предводительствуемой лордом Ферфаксом армии, 5 декабря 1648 г.
  8. 1.5.4. Каждый человек – это психолог, который ставит вам диагноз
  9. УРОК №7 Божественная энергия течет через вас, а не из вас
  10. ♥ Что делать, когда приходится платить за те медуслуги, которые должны оказываться в государственном учреждении бесплатно? (ИринаJ
  11. Поначалу на роль науки, которая может научить взрослеть и мудро жить, претендовала философия, а не психология.
  12. Дж. Уинстенли. Из воззвания «...ко всем англичанам сделать выбор между рабством и свободой. Выпущено теми, кто начал вскапывать землю на холме святого Георгия в Серрее, а теперь продолжают общественные работы на небольшой пустоши, в приходе Кобгэм, неподалеку от холма св. Георгия»
  13. Представьте две кинокамеры: одна снимает то, что происходит вокруг вас, а другая фиксирует ту реальность, что разворачивается у вас в голове.
  14. НЕ ВСЕМ СВИДЕТЕЛЬСКИМ ПОКАЗАНИЯМ, НЕ ВСЕМ РАССКАЗАМ О ТЕХ ИЛИ ИНЫХ ПСИ-ФЕНОМЕНАХ СЛЕДУЕТ ВЕРИТЬ, НО - БОЛЬШИНСТВУ
  15. ЗАДАНИЕ: Проанализируйте стихотворение Ф.И. Тютчева, используя приведенный выше план анализа, который поможет вам прочувствовать настроение лирического героя, лексические тонкости текста, приемы, используемые автором, чтобы передать свои мысли и чувства.