III. Область философского знания
Ответ Бергсона на эти вопросы — ответ отнюдь не концептуальный и абстрактный. Конечно, Бергсон считает, что философия, как об этом говорил еще Аристотель, есть знание о совокупной реальности.
Этот совокупный характер реальности образован, с точки зрения Аристотеля, тем, что совпадает во всех вещах, — а именно, бытием. Единство бытия служит в глазах Аристотеля основанием всеобщности философского знания. Ha взгляд Бергсона, это утверждение бессодержательно: разве можем мы таким образом узнать о мире, что он действительно «един»? От чистых понятий мы никогда ни придем к реальному миру. И наоборот, будучи помещены в метафизический опыт, мы сталкиваемся с тем, что реальное непосредственно дано, что оно есть факг, непосредственно данный нашему сознанию. Если все вещи в чем-то совпадают, то это «что-то» должно быть также предметом интуиции в метафизическом опыте. Так вот, то, что составляет конкретную тотальность реального, есть не абстрактное понятие, вроде «бытия», а нечто обладающее двумя свойствами, которые схватываются в непосредственной интуиции: длительностью и эволюцией. Выявление этих двух характеристик конституирует универсальную область философского знания. Так как мы пытаемся сейчас не излагать философию Бергсона, а установить, каково было его представление о философском знании, достаточно будет продемонстрировать интуитивную реальность этих двух свойств. Этим будет показано, что речь идет о настоящей первой философии.I. Длительность. — Bce вещи «суть» в определенной длительности, в своего рода внутреннем напряжении, образующем их собственный способ бытия. Винтуиции нашей собственной длительности нам дана длительность вещей, и потому наша собственная длительность в силу симпатии погружает нас в длительность вещей.
Стало быть, философия не ограничивается духом, но охватывает собою все, вплоть до первой материи.
Каким образом? Мы уже сказали, что длительность — это не абстрактная линия: в каждом конкретном случае ей присущи внутренняя определенность, непрерывность прогресса и единство направления. Благодаря этому каждая вещь приводит нас к остальным вещам. Если бы мы обладали интуицией одного лишь оранжевого цвета, то, наблюдая его во всех его оттенках, мы, конечно, еще не смогли бы приобрести OT этого опыт других цветов. Ho интуиция оранжевого во всех его отгенках интуитивно подталкивала бы нас к интуиции красного и желтого; во всяком случае, она побуждала бы нас догадываться о существовании красного и желтого. Таким образом, благодаря интуиции перед нами открывается целое поле реального. И это реальное конституировано не одними лишь отношениями одних вещей с другими, а тем внутренним напряжением длительности, сообразно которому мы имеем не столько различные вещи, сколько различные качества длительности. Реальность состоит именно в этой внутренней подвижности, каковой является длительность.Bce это послужило поводом к еще одному карикатурному изображению мысли Бергсона: якобы Бергсон говорил о всеобщей текучести. Ho каким образом, спрашивает сам Бергсон, учение о длительности можно бьшо бы соотнести с доктриной текучести, на манер древнего учения Гераклита? Несомненно, Бергсон не уставал повторять, что сущность реального есть подвижность. Ho он не имел намерения утверждать и никогда не утверждал, что реальность есть чистое изменение. Он называл подвижностью этот длящийся характер, но не наоборот: не называлдлительностьчистым изменением. B движении Бергсон берет не то, что в нем есть от изменения, а то, что в нем есть от длительности, от внутреннего напряжения. Далее, Бергсон никогда нее отрицал пребывания чего-либо длящегося. Он утверждал лишь то, что длительность затрагивает реальность целиком, так что пребывающее не обязательно есть субстрат, подлежащее движения.
Итак, вещи обладают собственным способом бытия, каковым является длительность. A поскольку длительность есть нечто внутренне определенное и направляемое, область философии — это не только дух, но тотальность реального.
Интуиция духа служит (как служила Платону математика) средством очищения, катарсиса, от чистой материи. Подобно любой великой философии, философия Бергсона дает нам новую концепцию духа и в то же время новую концепцию материи.II. Эволюция. — По мнению Бергсона, эти различные длительности, которыми образуется совокупность реального, не просто положены друг подле друга. Им свойственна предельно конкретная внутренняя сочлененность: эволюция. Ha этом основании Бергсона назвали трансформистом. Это еще одна карикатура: ведь у Бергсона речь идет о том, что прямо противоположно трансформации. Разумеется, Бергсон пишет о том, что жизнь — это порыв, начиная с ничтожнейшей амебы и заканчивая возвышеннейшим духом, вроде духа св. Терезы. Ho этот порыв — не трансформация, а ее противоположность, то есть инновация в каждой из фаз, — или, как говорит Бергсон, эволюция, «творческая» эволюция: созидание чего-то нового, непредвиденного, потому что не содержащегося в предыдущей фазе. И это так не только в том, что касается духа, но и в том, что касается жизни вообще. Глядя на кучу металлических опилок, которой придана определенная конфигурация, трансформист пытается увидеть в ней комбинацию частиц, образовавшуюся в силу случайного столкновения. Типичный финалист увидит в этой конфигурации порядок, наведенный извне неким упорядочивающим интеллектом. Истина же, говорит Бергсон, проще, и заключается она в другом: в том, что в глубине кучи спрятана рука, которая неожиданно совершает некое новое движение и тем самым внезапно производит изнутри упорядочивание частиц. Порядок среди частиц — всего лишь внешнее выражение простого жеста руки. Такова эволюция жизни: это просто новый жест, совершаемый жизненным порывом в лоне материи. Эволюция — это новаторство, порыв, который постепенно прокладывает себе путь через материю. Жизнь на ощупь изобретает различные формы прохождения через материю. Так возникают различные системы: одни оказываются неудачными, другие — жизнеспособными, и поэтому у них есть будущее.
Именно таким путем постепенно образуется то, что потом назвали биосферой. Эволюция, понятая как новаторский порыв, есть нечто такое, что непосредственно схватывается в интуиции. Для интуиции жить означает нести в себе этот порыв, творить, изобретать.Эта концепция позволяет объяснить тотальность реального, и прежде всего — различие между материей и жизнью. Порыв имеет восходящую направленность, в которой он совершает свою обновляющую работу, вплоть до полного освобождения человеческого духа. Ho у него есть и нисходящая направленность: если мы сведем порыв к вечному повторению одного и того же, то получим не что иное, как инертную материю, которая именно поэтому лишена интериорнос- ти. Материя есть чистое повторение, не ведающее ни творчества, ни новаторства.
Если же, напротив, мы возьмем порыв в его восходящей направленности, как новаторство, то увидим, что этот новаторский порыв прежде всего проявляет себя в элементарной характеристике жизни, которую Бергсон называет torpeur, растительной скованностью. Наряду с этим возникает та форма порыва, которая именуется инстинктом, типичным для животного. Инстинкт есть то, что позволяет с уверенностью находить правильные жизненные реакции. Ho есть изобретение высшего порядка: интеллект. Если инстинкт — это способность находить, то интеллект — это способность искать. Есть вещи, которые интеллект будет искать всегда и никогда не найдет; инстинкт же находит их в одно мгновение. Ho есть и такие вещи, в которых инстинкт, может быть, и нуждается, но которые OH не может искать: для этого нужен интеллект, ибо только он способен искать бесконечно. Продвигаясь от изобретения к изобретению, жизнь все время обновляется, пока не достигает кульминации в интеллекте. C появлением интеллекта возникает человек. Возникнув, человек должен прежде всего обеспечить потребности собственной жизни: таков homo faber. Ho, возвращаясь в интуиции к исходным корням своего сознания, он становится homo sapiens. Этим реальное как целое для Бергсона почти исчерпывается.
Я говорю: «почти», потому что Бергсон вынужден обратить внимание не только на homo faber и homo sapiens, но еще и на homo loquax, выражающего в себе человеческую социальность.Именно в социуме последователи позитивизма, в том числе Дюрк- хейм и Леви-Брюль, усматривали основание морали и религии. Мораль и религия, в их понимании, — просто социальные институты. Ho Бергсон видит в человеке нечто большее, чем социализированный дух. Конечно, в человеке общественном есть некий статичный, если можно так выразиться, аспект: аспект организации, сущностный характер которой составляет принуждение. Ho есть и другой аспект — аспект динамичный: стремление. Дюркхейм бьиі абсолютно слеп к этому измерению человека. Существуют мораль и религия принуждения, но существуют также мораль и религия стремления. Это не абстрактное утверждение, а нечто данное в интуиции. Хотя стремление свойственно всем людям, в чистой и явной форме OHO имеется не у всех, а только у некоторых. Ho это не отменяет истинности интуиции. Одной-единственной интуиции, должным образом засвидетельствованной, для философии уже достаточно. Поэтому Бергсон никогда не выступал против парапсихологических явлений, вроде передачи мыслей на расстоянии: если бы факт передачи бьиі должным образом засвидетельствован хотя бы в одном-единствен- ном случае, этого было бы достаточно. Так вот, существование этого стремления духа к чему-то высшему в своей крайней форме дано, по мнению Бергсона, в двух фактах: у пророков Израиля и в опыте великих христианских мистиков. У них дух являет себя восходящим к чему-то, что трансцендентно любому порыву, — к конечному пункту всякого порыва: к Богу. У пророков и мистиков реальность Бога дана в человеческом опыте. Таким образом, в финале творческой эволюции мы имеем опыт конечного термина, заключающего в себе исходное основание самой эволюции: реальность Бога. B то время как вырождение порыва в чистое повторение погружает нас в материю, восходящий порыв приводит к первоначалу и конечной цели жизни.
Материя всегда самотождественна: это вечность смерти. Дух же приводит нас к чему-то такому, что всегда самотождественно, но это — вечность жизни, Бог. И в Нем, говорит Бергсон вслед за св. Павлом, «vivimus, movemur et sumus»[5].♦ * *
Вот что такое философия для Бергсона. Философия — это усилие интуиции, которая вначале открывает собственную реальность духа, потом подводит нас к догадке о различных продолжениях длительности, а в конце приводит нас к открытости навстречу своему началу и трансцендентному термину. Это интуитивное усилие закрепляется в понятиях — но понятиях надлежащего вида, скроенных по мерке, а не заимствованных ни из других наук, ни даже из практической жизни. Именно поэтому, несмотря на то, что философия пользуется всеми наличными знаниями, она есть не обобщение познаний, а утверждение в изначальной длительности — утверждение посредством исходной интуиции, в которой нам дана абсолютность способа бытия реального. Философия, метафизика, есть это, и только это: целостность опыта.
Еще по теме III. Область философского знания:
- ВЗАИМОСВЯЗЬ ИСТОРИЧЕСКОГО И ЛОГИЧЕСКОГО АСПЕКТОВ В АНАЛИЗЕ ФИЛОСОФСКИХ ОСНОВАНИЙ НАУЧНОЙ КАРТИНЫ МИРА (НКМ) 1.1. Специфика отражения Мира в главных направлениях философского и научного знания
- область научного знания
- Тема 1.2. Этапы исторического развития философского знания. Основные направления философии
- Раздел I. Предмет и специфические черты философского знания
- Из области научно-философских взглядов П. А. Кропоткина[11]
- Бранденбург, В.Я.. Историко-философский анализ развития научного знания. Часть 1. Становление науки: от истоков до коперниканского переворота.2009, 2009
- Целью Терри, учредителя этих лекций, было, очевидно, следующее: "поспособствовать" тому, чтобы представители науки, а равно философии и других областей человеческого знания, смогли внести свой вклад в обсуждение одной из вечных проблем, к каким относится проблема религии
- наполняет значимостыо рассуждение о ней. 2. СПЕЦИФИКА ПРЕЕМСТВЕННОСТИ B ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ, ФИЛОСОФСКОЙ ЭССЕИСТИКЕ И ФИЛОСОФСКОМ ИСКУССТВЕ
- 5. Философские проблемы - суть философских концепций
- 2.6.2. Философские и философско-этические направления поздней Античности
- Философский плюрализм, многообразие философских учений и направлений