<<
>>

Отказ от рассудка

— это принятие головокружи­тельных догматов христианства, как догмат о едино- сущии и триипостасности Божества: три—но так, что одно, одно—но так, что три. Или догмат о неслиянно- сти (aaoyxoTcoq) и нераздельности (a5iaipexcoq) двух естеств, одного божественного, другого человеческо­го, во Христе.

Они не смешиваются, Христос не стано­вится получеловеком, полубогом; он не полубог, как Геракл или Дионис; но так, что разделить в нем Бога и человека — одно в нем божественное, другое челове­ческое, — тоже нельзя. Рассудок напрасно будет си­литься: это для него непостижимо. Истина выше рас­судка. Следовательно, говорит Флоренский, истин­ная любовь «в отказе от рассудка».

На этом кончается глава VII, письмо шестое «Столпа и утверждения истины». Настало время, пока не поздно, попробовать высказать сомнение, которое закрадывалось уже давно в нас при чтении Флоренского. Что-то мы здесь не можем принять. Или, наоборот, можем все принять?

Антиномии, о которых говорит Флоренский, — это антиномии рассудка.

Для высшего, для любви они примиряются, для высшего они не антиномии или не такие неразрешимые антиномии, как для рас­судка. Высшее не видит в этих антиномиях антино­мии. Видит их рассудок. Почему он их видит, почему он их способен видеть? Благодаря какой способно­сти? Ведь не благодарятой способности, какой у него пока еще нет, — божественной; да и будь он в боже­стве, он бы уже не видел антиномии; он их видит именно потому, что он—рассудок. Следовательно, в рассудке есть способность, позволяющая ему распо­знать трещину, нецелое, раскол, разрыв в мире и в познании. Ho он не может распознать противоречие, раскол, разрыв иначе, как если он знает, что такое не- раскол, неразорванность, цельность, единство. Если бы он не знал, что такое единство, он бы не уви­дел разницы между единством и расколом, раскол казался бы ему так сказать единственной данностью и значит во всяком случае не расколом.
Стало быть в рассудке есть неким образом — причем опережаю­щим образом, как самое раннее, предшествующее всему, — знание, что такое цельность, единство, не- раскол, согласие. Это знание согласия, цельности, как мы сказали, принадлежит именно рассудку и ни­чему другому, потому что именно рассудок, а не вы­сшая способность, распознает противоречие в мире. Флоренский промахивается мимо первого, ближай­шего, и сразу делает шаг ввысь, не обратив внимания на место где он стоит. Место, где стоит рассудок, — это опережающее, раннее знание того, на фоне чего раскол выступает именно как раскол, т. e. как не единство. Флоренский этого в разуме не видит. По­сле этого он не увидит важного и в том, чем противо­речие преодолевается, — в божественности, в люб­ви. K ним, говорит он, нужно приближаться, расста­ваясь с рассудком. Это слишком низкое мнение о цельности: оно не только там в конце пути, оно и в начале, здесь, в самом рассудке как начало рассудка, как то его первое, — упускаемое, — знание цельно­сти, в свете которого он только и может разглядеть раздор. Флоренскийспешит. Оннезамечаетпервого, исходного в рассудке. Он так легко готов расстаться с рассудком, потому что не знает с чем расстается. Он расстается как раз с той цельностью, которая ему ви­дится только в конце его порыва, когда она на самом деле была уже и в начале. Выстроенная им история философской мысли как история усмотрения анти­номии тоже находится под вопросом. Платон по­строен на парадоксе и апориях, но вовсе не спешит отказаться от рассудка. Ero «Парменид» — это тер­пеливая работа рассудка, который не спешит к сверх­рассудочности, а еще и еще раз возвращается к само­му себе по своим же собственным следам, проясняя свое собственное раннее прозрение цельности, кото­рое только и позволяет ему впадать в противоречия. У Аристотеля первые начала подлежат не рассудку, а «чувству», прямому восприятию, HO это прямое BOC- приятие никогда не требует отмести в сторону рассу­док; он остается той разумной средой, которая дол­жна просветлиться, стать прозрачной для самой себя, чтобы началось прямое вйдение, которое иначе не состоится.
Человек в таинственном созерцании не превращается во вдохновенное животное, не расста­ется с разумом.

Флоренский слишком спешит расстаться с рас­судком. Это непременно сослужит ему плохую службу. Осторожность, здравое сомнение не разре­шают нам ринуться за ним к восторженному воспе­ванию сверхрассудочных экстазов, как бы ни каза­лись они красивы. Трезвость велит не отбрасывать рассудок без крайней надобности. Конечно, то что для распознания раздора заранее уже обязательно нужно иметь опыт цельности, пусть незамеченный нами, — об этом нам говорит опять же рассудок. Нам могут сказать что рассудок еще не все, что есть дру­гие правды. Мы не можем с этим спорить. Ho мы не можем и спорить с неопровержимой логикой рассуд­ка. Мы потеряем опору, если начнем делать неоправ­данные скачки. Кто-нибудь опять скажет: медлен­ным шагом вы никуда не придете. Мы ответим: мы возможно вообще никуда не хотим идти. Мы готовы оставаться на месте, лишь бы это место было на­дежно. Ta правда, что для того чтобы хотя бы просто увидеть трещину надо уже знать что такое целое, — надежная правда, и мы спокойно и надолго можем остаться при ней. Она нам только еще начала приот­крываться.

<< | >>
Источник: Бибихин В. В.. Внутренняя форма слова. 2008

Еще по теме Отказ от рассудка:

  1. Принципы разума отличаются от правил рассудка
  2. 1.1. ДОБРОДЕТЕЛИ РАССУДКА
  3. Апостериорные понятия рассудка
  4. Рассудку знание целого заранее уже каким-то, пусть необъяснимым, образом дано.
  5. Отказ от иска:
  6. § 4. Добровольный отказ соучастников
  7. 4. Добровольный отказ при соучастии
  8. § 2. Отказ в принятии заявления
  9. Статья 31. Отказ в возбуждении исполнительного производства
  10. § 2. Контроверза относительно отказа
  11. Статья 31. Отказ в возбуждении исполнительного производства
  12. 62. ЖАЛОБЫ НА НОТАРИАЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ИЛИ НА ОТКАЗ В ИХ СОВЕРШЕНИИ
  13. Пользование жилым помещением, предоставленным по завещательному отказу
  14. Отказ в возбуждении исполнительного производства