Отказ от рассудка
— это принятие головокружительных догматов христианства, как догмат о едино- сущии и триипостасности Божества: три—но так, что одно, одно—но так, что три. Или догмат о неслиянно- сти (aaoyxoTcoq) и нераздельности (a5iaipexcoq) двух естеств, одного божественного, другого человеческого, во Христе.
Они не смешиваются, Христос не становится получеловеком, полубогом; он не полубог, как Геракл или Дионис; но так, что разделить в нем Бога и человека — одно в нем божественное, другое человеческое, — тоже нельзя. Рассудок напрасно будет силиться: это для него непостижимо. Истина выше рассудка. Следовательно, говорит Флоренский, истинная любовь «в отказе от рассудка».На этом кончается глава VII, письмо шестое «Столпа и утверждения истины». Настало время, пока не поздно, попробовать высказать сомнение, которое закрадывалось уже давно в нас при чтении Флоренского. Что-то мы здесь не можем принять. Или, наоборот, можем все принять?
Антиномии, о которых говорит Флоренский, — это антиномии рассудка.
Для высшего, для любви они примиряются, для высшего они не антиномии или не такие неразрешимые антиномии, как для рассудка. Высшее не видит в этих антиномиях антиномии. Видит их рассудок. Почему он их видит, почему он их способен видеть? Благодаря какой способности? Ведь не благодарятой способности, какой у него пока еще нет, — божественной; да и будь он в божестве, он бы уже не видел антиномии; он их видит именно потому, что он—рассудок. Следовательно, в рассудке есть способность, позволяющая ему распознать трещину, нецелое, раскол, разрыв в мире и в познании. Ho он не может распознать противоречие, раскол, разрыв иначе, как если он знает, что такое не- раскол, неразорванность, цельность, единство. Если бы он не знал, что такое единство, он бы не увидел разницы между единством и расколом, раскол казался бы ему так сказать единственной данностью и значит во всяком случае не расколом. Стало быть в рассудке есть неким образом — причем опережающим образом, как самое раннее, предшествующее всему, — знание, что такое цельность, единство, не- раскол, согласие. Это знание согласия, цельности, как мы сказали, принадлежит именно рассудку и ничему другому, потому что именно рассудок, а не высшая способность, распознает противоречие в мире. Флоренский промахивается мимо первого, ближайшего, и сразу делает шаг ввысь, не обратив внимания на место где он стоит. Место, где стоит рассудок, — это опережающее, раннее знание того, на фоне чего раскол выступает именно как раскол, т. e. как не единство. Флоренский этого в разуме не видит. После этого он не увидит важного и в том, чем противоречие преодолевается, — в божественности, в любви. K ним, говорит он, нужно приближаться, расставаясь с рассудком. Это слишком низкое мнение о цельности: оно не только там в конце пути, оно и в начале, здесь, в самом рассудке как начало рассудка, как то его первое, — упускаемое, — знание цельности, в свете которого он только и может разглядеть раздор. Флоренскийспешит. Оннезамечаетпервого, исходного в рассудке. Он так легко готов расстаться с рассудком, потому что не знает с чем расстается. Он расстается как раз с той цельностью, которая ему видится только в конце его порыва, когда она на самом деле была уже и в начале. Выстроенная им история философской мысли как история усмотрения антиномии тоже находится под вопросом. Платон построен на парадоксе и апориях, но вовсе не спешит отказаться от рассудка. Ero «Парменид» — это терпеливая работа рассудка, который не спешит к сверхрассудочности, а еще и еще раз возвращается к самому себе по своим же собственным следам, проясняя свое собственное раннее прозрение цельности, которое только и позволяет ему впадать в противоречия. У Аристотеля первые начала подлежат не рассудку, а «чувству», прямому восприятию, HO это прямое BOC- приятие никогда не требует отмести в сторону рассудок; он остается той разумной средой, которая должна просветлиться, стать прозрачной для самой себя, чтобы началось прямое вйдение, которое иначе не состоится. Человек в таинственном созерцании не превращается во вдохновенное животное, не расстается с разумом.Флоренский слишком спешит расстаться с рассудком. Это непременно сослужит ему плохую службу. Осторожность, здравое сомнение не разрешают нам ринуться за ним к восторженному воспеванию сверхрассудочных экстазов, как бы ни казались они красивы. Трезвость велит не отбрасывать рассудок без крайней надобности. Конечно, то что для распознания раздора заранее уже обязательно нужно иметь опыт цельности, пусть незамеченный нами, — об этом нам говорит опять же рассудок. Нам могут сказать что рассудок еще не все, что есть другие правды. Мы не можем с этим спорить. Ho мы не можем и спорить с неопровержимой логикой рассудка. Мы потеряем опору, если начнем делать неоправданные скачки. Кто-нибудь опять скажет: медленным шагом вы никуда не придете. Мы ответим: мы возможно вообще никуда не хотим идти. Мы готовы оставаться на месте, лишь бы это место было надежно. Ta правда, что для того чтобы хотя бы просто увидеть трещину надо уже знать что такое целое, — надежная правда, и мы спокойно и надолго можем остаться при ней. Она нам только еще начала приоткрываться.
Еще по теме Отказ от рассудка:
- Принципы разума отличаются от правил рассудка
- 1.1. ДОБРОДЕТЕЛИ РАССУДКА
- Апостериорные понятия рассудка
- Рассудку знание целого заранее уже каким-то, пусть необъяснимым, образом дано.
- Отказ от иска:
- § 4. Добровольный отказ соучастников
- 4. Добровольный отказ при соучастии
- § 2. Отказ в принятии заявления
- Статья 31. Отказ в возбуждении исполнительного производства
- § 2. Контроверза относительно отказа
- Статья 31. Отказ в возбуждении исполнительного производства
- 62. ЖАЛОБЫ НА НОТАРИАЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ИЛИ НА ОТКАЗ В ИХ СОВЕРШЕНИИ
- Пользование жилым помещением, предоставленным по завещательному отказу
- Отказ в возбуждении исполнительного производства