<<
>>

Послесловие

Современная футурология приняла на себя функцию универсального социального оракула, одновременно претендуя на научность своих методов и отказываясь от требования определения релевантности своих прогнозов.

Прогнозирование будущего стало и предметом научного исследования, и прибыльным бизнесом, и объектом всевозможных спекуляций. Среди прочих направлений в футурологическом анализе и социальном прогнозировании выделяются работы, соотносимые с концепциями постиндустриального и информационного общества. Безусловно, различия между этими двумя концепциями и другими возможными вариантами (супериндустриальным обществом Э. Тоффлера [176], информационнальным обществом М. Кастельса [125], технотронным обществом Зб. Бжезинского [201 ], обществом контроля Ж. Делеза [107], постэкономическим обществом В.Л. Иноземцева [120] и т.д.) есть и в области методологии, и в концептуализации результатов исследований. Однако мы не видим достаточных оснований для принципиального разделения этих концепций. Зато оснований для объединения их в «постиндустриально-информационную парадигму» вполне

достаточно: стадиальный подход, выделение взаимодополняющих в разных концепциях «приоритетных» факторов социального развития, ориентация на прогресс технической и информационной сфер и т.д.

Как правило, футурологические прогнозы этого направления отличаются сдержанным, но плохо скрываемым оптимизмом. Оптимистические прогнозы востребованы сторонниками текущей линии развития человечества и ориентированы на вполне удовлетворенных нынешним положением дел обывателей-гедонистов. Это апология потребительского гедонизма, который экономически и политически обеспечивается научно-техническим превосходством развитых стран «первого мира» по отношению к эйкуменистической окраине. Пессимистические прогнозы могут представлять собой как спекуляции на уже сформировавшемся социальном недовольстве определенными феноменами современного общества, так и попытку реального осознания возможных угроз развитию человечества и предупреждения управленческой элиты об этих угрозах.

Однако в современной культуре проблема будущего актуализирована не только в научном дискурсе, но и в художественном творчестве. В первой половине XX столетия сформировался сложный комплекс взаимосвязанных литературных жанров и поджанров, который получил общее название антиутопии. И если футурология в большинстве случаев эмоционально позитивна, то антиутопии - это всегда негативное изображение картины будущего - там, где действие антиутопии отнесено в будущее. Некоторые исследователи ограничивали социальный смысл антиутопии критикой утопического проекта [127, с. 16]. Однако очевидно, что и социальное прогнозирование при этом играет не последнюю роль. Да, О. Хаксли действительно давал критику фордистского и бихевиористского социальных «проектов» [35], однако одновременно его роман «О дивный новый мир» был и попыткой тенденциального прогнозирования развития этих проектов «при прочих равных условиях». Безусловно, Дж. Оруэлл в числе прочего критиковал и советский социализм, и преклонение перед советской системой западных «левых». Однако в его романе четко прослеживается линия прогнозирования тех возможностей, какие дает политической диктатуре техническое развитие [30, с. 98] и перерождение любой некритически воспринимаемой идеологии в основу тоталитарной системы. И критика утопических проектов, и социальный прогноз позиционируется авторами антиутопий как функции предупреждения и предостережения. Однако нам хотелось

бы отметить две функции антиутопии, которые до сих пор не были обозначены в научном дискурсе: провокационную и

деспераритивную (от латинского «desperare» - «не иметь надежды», «потерять надежду»).

Провокационность проявляется именно в сопряжении антиутопического прогноза с социальной практикой и футурологическим прогнозом. Позволим привести себе несколько примеров. В романе Дж. Оруэлла «1984» Старший Брат (или Большой Брат) стал символом всевластия и всевидения государства. «Телекраны», размещенные Партией везде в Океании - в квартирах рядовых партийцев, в общественных столовых и коридорах - позволяли Полиции Мыслей и Министерству Любви постоянно контролировать общество [30].

В 1997-1998 годах в Голландии стартовало первое реалити-шоу классического типа - показ якобы «типической ситуации» жизни обычных людей в замкнутом, «телесериальном» пространстве-интерьере. Это шоу называлось. «Большой брат». Идея такого шоу, возможно, была также предвосхищена и подсказана рассказом-дистопией Р. Шекли «Жизнь как жизнь».

Другим примером подобного провокативного воздействия является смена «знака» оценивания прогнозной ситуации с минуса на плюс. Так, американский социолог и футуролог Элвин Тоффлер в работе «Футурошок» позволяет себе изначально сомнительную оговорку: «потенциальные применения таких открытий

[клонирования и генной модификации человека] заставляют вспомнить роман «О, дивный новый мир» Олдоса Хаксли и поразительную научную фантастику» [176, с. 222-223]. Антиутопия Олдоса Хаксли ставится в один ряд с поразительной - и очевидным образом положительно поразительной - научной фантастикой. Несколько далее в той же работе Э. Тоффлер восторгается техническими успехами и социальными следствиями интерактивного телевидения, описанными в другой антиутопии - «451? по Фаренгейту» Рэя Брэдбери. «Семейная пара, жители предместья, из последних сил копят деньги, чтобы приобрести видеоэкраны на три или четыре стены - это позволит им участвовать в некоей разновидности телевизионной психодрамы. Они станут актерами-соучастниками «мыльных опер», длящихся неделями и месяцами, причем будут чрезвычайно глубоко погружены в действие» [176, с. 256]. Позволим себе усомниться в правильности трактовки футурологом этой ситуации. Телевизионная «психодрама» представляла собой в конкретном описанном случае однократно транслируемый теле-спектакль: жена главного героя не может даже сформулировать сюжет этого спектакля. «Чрезвычайная погруженность в действие» Э. Тоффлера в тексте первоисточника было тем, как жена периодически подавала реплики следующего содержания: «По-моему, это просто великолепно!», «Ну, конечно, согласна». Покупка трех «телевизорных стен» связала семью жесткими кредитными обязательствами, но жена эгоистично продолжает требовать покупки и четвертой, что обойдется в треть годового заработка ее мужа [14, с.

22]. Мыльную же оперу «Родственники» в романе Р. Брэдбери описывает так: «Все эти дядюшки, тетушки, двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы, жившие на этих стенах, свора тараторящих обезьян, которые вечно что-то лопочут без связи, без смысла, но громко, громко, громко! О чем они говорят? Милдред [жена - И.Т.] не могла объяснить. Кто на кого зол? Милдред не знала» [14, с. 45]. Главного героя Гая Монтэга попытки просмотра этого сериала доводили до полуобморочного состояния [14, с. 46].

Однако в исследовании Э. Тоффлера это превращается в «психодраму», в которой муж и жена в семейной идиллии будут «чрезвычайно глубоко погружены в действие».

Можно привести и другие примеры. Так, Ф. Фукуяма осторожно, но все же восхищается лекарствами, моделирующими человеческое поведение - снижающими агрессивность, асоциальные склонности и т.д. [184]. В антиутопиях С. Лема «Возвращение со звезд» [26] и «Футурологический конгресс» [27] подобные фармацевтические модуляторы приводят к потере человеком собственной человечности, а во второй повести - чувства реальности вообще.

Функция предупреждения, таким образом, срабатывает далеко не всегда. Вместо нее антиутопия - по мере сдвига системы социальных ценностей - провоцирует, подсказывает пути социальной эскалации негативных феноменов. Футурология - оптимистически настроенная - легко подхватывает эту провокацию, ретранслирует ее в общество уже как положительную. Антиутопия также срабатывает детонатором и для негативных социальных ожиданий. «Зачем вы изучаете антиутопии, если все равно не сможете этого изменить?» - такой вопрос был поставлен автору учащимся одиннадцатого класса специализированного лицея. Антиутопия тем более мощна в своей деспераритивной функции, чем более реалистично, талантливо изображено в ней общество, чем более точно автор предугадал или предвосхитил нынешние социальные явления.

В целом, на основе анализа футурологических концепций и антиутопий мы можем выделить следующие пункты совпадения прогностической «фактуры» при частичном несоответствии или полном противопоставлении оценки этих явлений (в скобках мы отметим наиболее характерные работы футурологов, антиутопии с датами издания или написания):

• перенаселение, нехватка ресурсов, вытекающие из этого конфликты («Пределы роста» (1972 г.), «Вожделеющее семя» (1962 г.), «Мы» (1920 г.), «Час Быка» (1968 г.), «Футурологический конгресс» (1971 г.));

• влияние на сознание людей, программирование их поведения при помощи химических, психологических, компьютерных средств («Наше постчеловеческое будущее» (2002), «Мы» (1920 г.), «О дивный новый мир» (1932 г.), «1984» (1948 г.), «Футурологический конгресс (1971 г.), «Заводной апельсин» (1962

г));

• девальвация культуры («Футурошок» (1970 г.), «451? по Фаренгейту» (1953 г.), «О дивный новый мир» (1932 г.), «Хищные вещи века» (1964 г.));

• потребительское отношение к миру, обществу, объектам и феноменам социальности («Общество потребления» (1970 г.), «Операция “Венера”» (1953 г.), «О дивный новый мир» (1932 г.));

• «машинный» подход к человеку (движение трансгуманистов и сингуляристов (с 1980-х гг.), «Мы» (1920 г.), «Утопия-14» (1952 г.));

• углубление социальной стратификации вплоть до социального раскола (движение трансгуманизма (с 1970-х), «Человеческие качества» (1980 г.), «1984» (1948 г.), «Утопия-14» (1952 г.), отрицание этого в «Грядущем постиндустриальном обществе» (1973 г.));

• деформации этических и эстетических комплексов и систем (все антиутопии, большинство работ по футурологии, наиболее четко видно в «Футурошоке» (1970 г.));

• мутация религии, ее упрощение, перверсия ценностей и догм, ее «шоу-изация» («Вожделеющее семя» (1962), «Мечеть Парижской Богоматери» (2005 г.));

• этнические, расовые, цивилизационные, глобальные конфликты («Столкновение цивилизаций» (1996), «Великая шахматная доска» (1997 г.), «1984» (1948 г.), «Утопия-14» (1952 г.), «Мечеть Парижской Богоматери» (2005 г.));

• страх перед ядерной и/или экологической катастрофой (работы исследователей Римского клуба (с 1970 г.), «451? по Фаренгейту» (1953 г.), «Обитаемый остров» (1969 г.),

«Футурологический конгресс» (1971 г.), «О дивный новый мир» (1932 г.), «Вожделеющее семя» (1962 г.), «Час Быка» (1968 г.), «Бегущий по лезвию бритвы» (1968 г.));

• торжество информационного «трэша» / телевидение как канал распространения «информационного мусора» против Интернета, как свободной информационно-насыщенной коммуникации («От Интернета к Гуттенбергу.» (1996 г.), «Футурошок» (1970 г.), «Джонни Мнемоник» (1981 г.), «451? по Фаренгейту» (1953 г.));

• общественный стазис при декларации стремительного развития, государственный контроль гибкими и мягкими методами, доминирование идеологии и идеологическая нетерпимость, стремление к распространению идеологии на всю планету \ общество («Конец истории и последний человек» (1989-1992 гг.), «О дивный новый мир» (1948 г.), «Мы» (1920 г.), «1984» (1948 г.), «Цивилизация статуса» (1960 г.), «Возвращение со звезд» (1961 г.), «Утопия-14» (1952 г.));

• деформация семьи, ее исчезновение, изменение норм сексуальных отношений, поощрение сексуальных перверсий, полный отказ или, наоборот, абсолютная свобода секса («Футурошок» (1970 г.), «Наше постчеловеческое будущее» (2002 г.), «Мы» (1920 г.), «О дивный новый мир» (1932 г.), «1984» (1948 г.), «Утопия-14» (1952), «451? по Фаренгейту» (1953 г.);

• генетические и технологические манипуляции с человеческим телом («Футурошок» (1970 г.), «Наше постчеловеческое будущее» (2002 г.), «О дивный новый мир» (1932 г.), «Возвращение со звезд» (1961 г.), «Джонни Мнемоник» (1981 г.)).

Естественно, многие из этих черт будущего имеют давнюю историю.

Угроза перенаселения витала и над древнеегипетской цивилизацией, была актуализирована в науке Т. Мальтусом . Идея деградации культуры, этоса и пр. также сопровождает человечество весь обозримый период его существования (на ней базируются ретроспективные концепции «Золотого века» и пр.). 3 глобальных конфликта, включая и две открытых Мировых войны состоялось уже в XX веке, однако «локальные» (скорее локализованные) и этнические, и государственные, и цивилизационные конфликты протекали постоянно и продолжаются сейчас. Стремлением к сохранению социального статус-кво отличаются конфуцианская философская доктрина, социальная составляющая индуизма, апологии сословных структуру хоть в России в XVII веке, хоть в Европе. Деление людей на способных и неспособных критически осваивать информационное пространство, очевидно, также старо, как и попытки манипулировать информацией. Инженерно­конструкторский подход к человеку можно отметить уже в трудах Платона; проекты «внесемейной» сексуальности реализовывались в Спарте, предлагались тем же Платоном и т.д.

Из такой устойчивости общих, деконкретизированных черт образа будущего в исторической ретроспективе следует два альтернативных вывода:

1. Либо перечисленные выше черты имманентно-присущи образу будущего в человеческом восприятии и актуализируются любым вариантом реального развития

2. Либо эти черты действительно проходят «красной нитью» через всю историю человечества; являются «устойчивой проблемой» цивилизации.

Это касается и научно-футурологических прогнозов и антиутопического образа будущего, функция предупреждения в которых срабатывает далеко не всегда. Вместо нее антиутопия - по мере сдвига системы социальных ценностей - провоцирует, подсказывает пути социальной эскалации негативных феноменов. Футурология - оптимистически настроенная - легко подхватывает эту провокацию, ретранслирует ее в общество уже как положительную. Антиутопия также срабатывает детонатором и для негативных социальных ожиданий.

Мы встаем перед логически неразрешимой проблемой - стоит ли акцентировать воспитательную и социальную значимость феномена, который провоцирует развитие негативных социальных тенденций и негативное восприятие будущего вообще? Вместе с тем, не прислушиваясь к негативным прогнозам, мы оказывается смотрящими на мир через розовые очки, не замечающими ни современных проблем, ни негативных тенденций, которые в будущем могут принять конкретные и весьма уродливые формы.

Приведенные выше примеры демонстрируют также необходимость крайне осторожного отношения к футурологическим прогнозам, необходимости формирования прогностической культуры, связанной с понятием социальной ответственности прогнозиста: ответственности не перед внешней цензурой или ангажирующими прогноз лицами, а перед самим собой и будущими потомками, которым предстоит жить в «светлом» («-ли»?) мире завтрашнего дня.

Стоит отметить лишь немногие мрачные пророчества «антиутопистов», чтобы понять - творческое осмысление будущего не менее важный компонент, чем «научно»-футурологическое. Вот некоторые из таких предсказаний:

1. Эскалация технического обеспечения гедонизма - телеэкраны расширяют диагональ, радио сопровождает людей постоянно, машины наращивают скорость до невозможности адекватного управления (Р. Брэдбери «451? по Фаренгейту», 1953 г.)

2. Генезис элиты технократов, бизнесменов и администраторов, человеку неспособному влиться в эту элиту уготована участь потребителя («Утопия- 14» К. Воннегута, 1952 г.; «Операция “Венера”» Ф. Пола и С. Корнблата, 1953 г.)

3. Техническое совершенствование рекламы,

проникновение ее во все области жизни, подмена искусства рекламным творчеством («Операция “Венера”» Ф. Пола и С. Корнблата,,1953 г.)

4. Информационная перегрузка человека, его киборгизация и слияние с компьютером («Джонни Мнемоник» У. Гибсона, 1981 г.)

5. Химическое моделирование человеческого

поведения, «фармакократия» («Футурологический конгресс» С. Лема, 1971 г.)

Автор далек от мысли о том, что антиутопический прогноз точнее футурологического. Однако сам характер антиутопической социальности делает редкие попадания едва ли не более значимыми, чем большая релевантность футурологов. Тем более, с учетом той провокационной роли, которую играет антиутопия в изменчивой человеческой культуре.

Актуализировать утопию как жанр творческого поиска, как жанр литературный, избегая актуализации утопического мышления, прежде всего, в политике - это задача, решение которой настоятельно необходимо. Воспитать поколение прогнозистов- ученых, с ответственностью ученого, а не публициста, относящихся к возможности «случайной» реализации своих прогнозов - это также насущная задача «светлого завтра». Иначе «светлое завтра» вполне ожидаемо превратится в новые «темные века».

<< | >>
Источник: Тузовский, И. Д.. Светлое завтра? Антиутопия футурологии и футурология антиутопий. 2009

Еще по теме Послесловие:

  1. Послесловие
  2. Послесловие
  3. Послесловие
  4. ПОСЛЕСЛОВИЕ
  5. Послесловие
  6. Послесловие.
  7. Вместо послесловия
  8. Вместо послесловия.
  9. Послесловие к русскому изданию
  10. Вместо послесловия Напоминание о мифологии
  11. Вместо послесловия Проблема происхождения индоевропейцев в свете новых данных
  12. СОДЕРЖАНИЕ
  13. СОДЕРЖАНИЕ
  14. ПРЕДИСЛОВИЕ