7. Постановка проблемы философии

Речь идет не о том, чтобы заключить проблему философии в некую школьную формулу, а о том, чтобы обрисовать в общих чертах ра­дикальную философскую позицию Гуссерля. Эта позиция определя­ется конечной целью: познанием, абсолютным знанием, где «абсо­лютное» означает знание об объекте, безоговорочно доступном для всех, причем имеющиеся о нем познания с полной очевидностью опираются на саму его природу.

Первым такую позицию занял Декарт. C точки зрения Декарта, однажды в жизни все должно быть поставлено под сомнение (semel in vita omnia in dubium esserevocanda).

Это — непоколебимый исходный пункт для Гуссерля: непоко­лебимый в том, что касается редукции всякой возможной истины к операции индивидуального ego.

1. Что понимает Гуссерль под феноменом? Прежде всего, фено­мен не означает ментальных состояний — тех реальных состояний, которые образуют мою психику. Феномен — не психическое состоя­ние, вопреки тому, что утверждалось со времен Локка и Юма. Потому что, скажет Гуссерль, даже если отвлечься от других, более глубоких резонов, эти психические состояния реальны, причем мы не знаем, не заключают ли они в себе даже больше реальности, чем та, которой может обладать объект внешнего восприятия. Речь также не идет о феномене в том смысле, что он есть явленность некоторой вещи, по­тусторонней собственному явлению. Ибо такое противопоставление не говорит нам ничего позитивного о том, что такое само явленное. Стало быть, феномен для Гуссерля не есть нечто противостоящее вещи в себе, как это было у Канта. Для Гуссерля феномен — это все­го лишь то, что явлено и поскольку оно явлено. B конечном счете, речь идет об этимологическом значении слова. Именно этот момент остался незамеченным у Декарта. Cogitatum₉ мыслимое как таковое, есть только феномен, направлена ли мысль на внешний мир или на мои собственные психические состояния. Всё, включая мои реаль­ные Cogitationes₉ поскольку я их рефлективно познаю, при ближай­шем рассмотрении суть феномены. B силу этого всякий феномен C необходимостью включает в себе того, кому он явлен: всякое явле­ние есть явление кому-то. Соответственно, всякий феномен, всякое Cogitatum₉ будет таковым только сообразно модусам мыслящего и его мышления. Это мышление есть то, что Гуссерль называет сознанием. Позже мы увидим, о каком сознании идет речь. Ho уже сейчас Гус­серлю ясно, что феномен и сознание — два соотносительных терми­на: всякое сознание есть сознание чего-то, и это что-то есть феномен, данный в этом сознании. Как феномен не сводится к субъективной явленности, так и сознание не сводится к субъективному состоянию. Соотнесенность, о которой идет речь, запредельна любому субъект- объектномудуализму, понятому какдуализм реальностей.

Итак, ego, оставшись наедине с самим собой, редуцирует всю ре­альность к состоянию феномена. Теперь все готово к тому, чтобы Гуссерль объяснил нам, что такое эта операция, что такое эта редук­ция.

2. Так как речь идет о редукции всего к чистому феномену, Гус­серль называет ее феноменологической редукцией. Чтобы понять ее структуру, нужно начать с выяснения того, что именно подвергается редукции. Только тогда мы сумеем определить характер самой редук­ции.

a) Позиция Гуссерля ясна: редукции подвергается тотальность мира как такового. Для человека, живущего в естественной установ­ке, мир есть совокупность реальных вещей, внутри которых я сам пре­бываю как одна из реальностей. To, что мы назвали «естественной» установкой, заключается именно в том, чтобы жить в мире. Естест­венность природной жизни заключается в вере (Glaube) в реальность мира и меня самого. Таким образом, природная жизнь опирается на «прото-веру», на то, что Гуссерль называет Urdoxa, или Urglaube: на веру в реальность всего. Всякая последующая вера выстраивается на фундаменте этой прото-веры. Так вот, редукции подвергается сама эта прото-вера, то есть мир в целом: он ставится под вопрос. Обратим внимание: мир в целом, включая мою собственную реальность как части мира. Речь идет не о том, что я, будучи реальным сущим, сущес­твую в мире, значимость которого для меня ставится под вопрос. Речь о том, что я сам, как реальный мыслящий субъект, принадлежащий миру в своей реальности, оказываюсь поставлен под вопрос именно в том, что касается моего свойства быть реальным, и предстаю перед самим собой как мыслящий, очищенный от всякой реальности, не имеющий других примет, кроме того, что являю собой, если можно так выразиться, феномен «якости». Таким образом, когда мы берем мирское ego внутри природного мира и основываем то и другое на их взаимодействии в Ur-doxa, в фундаментальной прото-вере, мы полу­чаем ту саму тотальность, которая должна подвергнуться редукции. B чем же состоит эта редукция сама по себе?

b) Речь идет не о том, чтобы просто выйти из этого реального мира, то есть поверить, что он не существует.

Такая редукция и достигнутый в ней феномен имеют определен­ную структуру, — или, если угодно, эта редукция имеет два измере­ния. Первое измерение — это сам акт заключения в скобки: все, что представало в виде фактов, перестает быть фактичным. Факт — это всего лишь реализация чего-либо в его индивидуальной конкрет­ности. Коль скоро я упраздняю этот фактический характер, явлен­ное мне оказывается просто внутренней конфигурацией, присущей тому, что мне дано. Вместо чистого факта мы получаем эйдос. Если в этом фактическом красном цвете я отвлекаюсь от того, что он кра­сен «фактически», то получаю красное «как таковое». Такой эйдос от­нюдь не тождествен общему «понятию». He будем углубляться в этот вопрос, излагая гуссерлевскую концепцию эйдоса и эйдетического усмотрения.

Ho этим дело не ограничивается. Самое важное заключается в том, что реальность, во втором измерении, редуцируется в самом своем характере реальности. B результате мир, редуцированный до феномена, оказывается абсолютно ирреальным. Ho «ирреальное» не означает «вымышленное» или нечто подобное. Оно означает лишь то, что в силу эпохе мы воздерживаемся от всяких ссылок на реаль­ность. Для Гуссерля это — не утрата, а, как мы тотчас увидим, важ­нейшее приобретение, потому что, зная, что такое красное «само по себе», как ирреальное, мы тем самым получаем «меру», сообразно которой реально существующие или могущие существовать в мире красные вещи суть, не суть или наполовину суть красные. B этом измерении редукция является не только эйдетической, но и транс­цендентальной, причем в двух смыслах. Во-первых, поскольку этот феномен в своей ирреальности дан нам только в сознании и в акте сознания, именуемом редукцией; так что в той или другой форме — мы потом увидим, что это за форма, — такая мера реальности являет себя только в субъективном сознании и через субъективное созна­ние. Поскольку эта субъективность составляет условие вещности, она есть трансцендентальная субъективность. Еще раз подчеркнем, что речь идет вовсе не о трансцендентальной субъективности в кан­товском смысле. Во-вторых, редукция трансцендентальна, потому что с самых отдаленных времен трансцендентальным называли то «свойство», в котором совпадают все сущие в силу самого факта их бытия. Так вот, благодаря редукции всё есть феномен, и только фе­номен. Таким образом, феноменальное есть высшее трансценден­тальное свойство.

B конечном счете, феноменологическая редукция представляет собой редукцию эйдетическую и в то же время трансцендентальную. Отсюда — та радикальная позиция, которую а Iimine [«с порога»] зай­мет Гуссерль перед лицом психологизма, Канта и классической ме­тафизики.

Психологизм — это психологический субъективизм. Он состоит в утверждении, что все то, что мы называем миром и вещами в мире, при ближайшем рассмотрении оказывается моими психическими состояниями, субъективными представлениями. Сточки зрения Гуссерля, это невозможно по двум причинам. Во-первых, потому что ментальные состояния чисто фактичны, тогда как феномен не фактичен, а эйдетичен, причем эйдетическое есть «мера» вещей, то есть мера фактичного. Ho с точки зрения психологизма дело обстоит прямо наоборот: фактическое служит мерой эйдетического, что, по мнению Гуссерля, полностью абсурдно. Во-вторых, субъект и его со­стояния, о которых говорит психологизм, — это реальный субъект и реальные состояния: субъект, обладающий реальными состояниями и психическими процессами. Ho об этом субъекте следует сказать то же самое, что было сказано о вещах: в качестве фактической реаль­ности он составляет часть мира. Редукция совершается в отношении мира в целом, а значит, и в отношении реального субъекта вкупе с его состояниями. Реальный субъект зависит в своей фактичности от того, что он есть как субъект эйдетический, но не наоборот. Психо­логический субъект зависит от того, что есть чистый феномен ego.

To же самое Гуссерль должен будет сказать в противовес Канту. От того или иного сущего Кант восходит к условиям умопостигае­мости объекта как такового — условиям, которые составляют саму форму человеческого рассудка. B этом смысле трансцендентальное у Канта есть нечто радикально отличное от всего психического. Тем не менее, для Гуссерля и этого недостаточно, причем по двум причинам. Во-первых, кантовский трансцендентальный субъект внутримирен: он пребывает внутри мира, лицом к лицу с другими вещами, откуда и принимает ранг средоточия и основания. Ho, будучи внутримир- ным, этот субъект подлежит феноменологической редукции наряду со всеми прочими вещами. Аво-вторых, вопреки мысли Канта, этот центральный ранг ego, сознания, состоит отнюдь не в том, что я со­образовываюсь с объектом как таковым. Сознание не сообразуется с тем, на что оно обращено. Сознание и его объект определяются не «сообразованием», а чистой «соотнесенностью» друг с другом. B сво­ей направленности на мир и на естественную жизнь человека редук­ция оставляет абсолютно нетронутым их содержание. Единственное, что делает редукция, — она ставит под вопрос веру в их реальность. Это не значит, что сознание «делает» свой объект; единственное, что оно «делает», состоит в том, что оно удерживает свой объект как не­что явленное во мне. He более того. Это и в самом деле «делание», но делание sui generis: сознание делает так, что объект пребывает явлен­ным перед мною в том, что он есть. Таким образом, только когда объ­ект явлен во мне, он являет то, что он есть. Сознание означает только то, что лишь благодаря мне, будучи взятым в его явленности, имеет смысл бытие вещей. Стало быть, объект существует независимо от сознания, но являет себя только в сознании и для сознания. Это и есть соотнесенность. Вглядимся внимательнее в эту идею. Итак, в редукции мы восходим, трансцендируем, от мирского «я» к чистому ego, взятому в чистой соотнесенности с его объектом как феноменом. Речь идет не о двух «я», а об одном и том же «я» и одних и тех же ве- Щах — но переживаемых в двух разных установках: естественной и редуцированной.

Классическая метафизика без устали твердила о трансценден- Ции, но понимала ее так, что трансцендировать означает идти от ре­альности мира к некоей потусторонней причине, объясняющей мир.

Так вот, чтобы об этой трансцендентной причине можно было что- нибудь узнать, она должна была бы явить себя в сознании. И даже если бы она себя явила, функция феноменологии состоит отнюдь не в «объяснении» мира посредством этой причины, а лишь в «пони­мании» того, что есть. Феноменология ничего не объясняет по той простой причине, что любое объяснение внутримирно, а феномено­логия трансцендирует мир. Ho не для того, чтобы выйти из него, а прямо наоборот, — для того, чтобы в нем остаться, но остаться иным способом: вглядываясь в то, как он нам себя являет.

Итак, новая установка, предложенная Гуссерлем, выражается в одном-единственном понятии: редукции, редукции к чистому фено­мену. Когда мир в целом редуцирован к чистому феномену, каково то поле философского исследования, которое открывает перед нами эта установка? Другими словами, что представляет собой, говоря конкретно, предмет философии?

3. Ответ на этот вопрос виртуально уже содержится в сказанном. Возьмем ют эту зеленую скатерть. Естественно, всегда можно спо­рить о том, зелена скатерть или нет, и в какой мере она зелена; но в любом случае зеленый цвет принимает в реальности самые разно­образные оттенки зеленого: обстоятельство, оправдывающее спор о том, является ли эта скатерть фактически и реально зеленой. Ho заключим в скобки нашу веру в реальность этой зеленой скатерти. Тогда спор автоматически утрачивает смысл, потому что утрачивает объект: реальность зеленого. Мы уже не знаем, зелена ли скатерть, и остаемся лицом к лицу с одним лишь феноменом «зеленого». Что же в таком случае мы знаем? Мы не знаем, зелена ли скатерть, одна­ко знаем, что такое зеленый цвет, что означает быть зеленым. Ho то, чем образуется «чтойность» вещи, с ранней античности и до наших дней называли ее «сущностью» (Wesen), а сущность есть то, что вещь «есть». Сущность есть бытие вещей. Поэтому результатом феноме­нологической редукции становится обнаружение сущности, бытия. B своем двойном — эйдетическом и трансцендентальном — измере­нии чистый феномен есть сущность, бытие: бытие человеком, бытие камнем, бытиелошадью, бытие светилом, бытие зеленым, и т.д. B об­мен на заключение в скобки реальности вещей, которая опиралась на фундаментальную веру, мы обрели не что иное, как само бытие вещей, их сущность. Именно она и составляет предмет философии. Сущность у Аристотеля, объект у Канта, научный факт у Конта и не­посредственный факт сознания у Бергсона уступают место феноме­ну, чистой сущности, бытию как сущности.

Этот предмет абсолютен. Мы сказали, что вещи бывают более или менее зелеными, более или менее треугольными, и т.д. Ho зеле­ное «как таковое», треугольник «как таковой» суть вполне то, что они суть в самих себе. Всякая фактическая реальность соотносительна с сущностью, тогда как, напротив, сама сущность не соотносительна с фактом. Заключив в скобки реальность, мы получаем нечто абсолют­ное. Всякий релятивизм происходит из того, что мы наделяем сущ­ность фактической реальностью.

Абсолютен не только предмет, но и его явленность сознанию. Когда я воспринимаю нечто как реальность, всегда остается возмож­ность ошибки, галлюцинации, иллюзии. Ho если я упраздняю эту ха­рактеристику реальности, то остаюсь наедине с воспринятым, каким оно себя являет и поскольку оно являет себя сознанию. Возможно галлюцинаторный или реальный характер объекта восприятия абсо­лютно безразличен: то, что «бытийствует» как зеленое, безразлично к тому, зелена вещь в реальности или нет. Редуцированное сознание самодостаточно; оно есть единственное сущее, которое не нуждается для своего бытия ни в чем другом. Стало быть, оно есть единственное абсолютное бытие.

Мы сказали, что реальность соотносится с сущностью; поэтому всякое знание реальностей нуждается в строгом обосновании. Ho что означает «обосновать»? Обосновать означает не что иное, как по­казать, что нечто «есть» таковым, каковым мы его считаем. Всякое обоснование — это всегда не что иное, как ссылка на знание сущ­ности. Именно знание сущности задает меру знания реальности. Знаменитая «проблема познания» состоит не в измышлении неко­его моста между сознанием и вещами, а в знании того, что означает «познавать». Только обладая таким знанием, мы сможем разузнать, является ли познание, претендующее быть истинным и реальным, фактически таковым. Стало быть, феноменологическое знание, как абсолютное знание сущности, есть обоснование всякого фактичес­кого знания. Философское знание — это не «эмпириология», а «фе­номенология».

Ho пока это — лишь неопределенная декларация. Обнаружить абсолютный объект, каковым является сущность, еще не значит по­казать, каким образом возможно абсолютное знание о нем. Только показав возможность такого знания, мы придем к философскому знанию как абсолютному знанию и одновременно как принципу обоснования любого фактического знания, то есть любой науки и любого знания повседневной жизни. Именно это Гуссерль теперь и должен нам показать. Ha вопрос о том, как именно ставится про­блема философии, Гуссерль ответил одним понятием: понятием ре­дукции. Теперь он должен обратиться к другому понятию, в котором заключена возможность философского знания как абсолютного зна­ния сущности.

II.