<<
>>

ПРЕДИСЛОВИЕ К ОНТОЛОГИИ[34]

I

Моя цель в этой статье – исследовать расхожую догму, что санкционировать переход от

(1) S есть белое

к

(2) (Ef) S есть f,

или от

(3) S есть человек

к

(4) (EK) S есть K,

или от

(5) Том умен или Том высок

к

(6) (Ep) p или Том высок –

значит обязать себя к существованию сущностей более высокого порядка, чем воспринимаемые индивидуальные вещи [individuals].

Я начну с предположения, что если эти переходы, каждый из которых является формой того, что называется ‘экзистенциальной квантификацией’, подразумевают обязательства к таким сущностям, то рассматриваемые при этом сущности суть такие откровенно абстрактные сущности, как треугольность, человечность и пропозиция, что Том умен. Затем, я обращусь к идее недавно в деталях разработанной Питером Гичем, но которая имеет источником работы Готлоба Фреге что то, к чему обязывают эти переходы или их аналоги в естественном языке, является не абстрактными индивидуальными вещами, т.е. сущностями, имитирующими индивидуальность воспринимаемых вещей, но скорее тем, на что в данный момент я буду ссылаться как на неиндивидуальные сущности, сущности, которые не имеют имен, но каким-то образом обозначаются другими частями речи.

Я начну с исследования перехода от (1) к (2), приняв за исходную точку тот факт, что последнее из них часто ‘неформально’ передается как

(21) Существует какое-то [an] f такое, что S есть f,

так как считаю, что внимательное исследование такого ‘прочтения’ даст нам возможность прикоснуться к источнику указанной догмы в ее первичной и ортодоксальной форме.

На первый взгляд прочтение (21) может привести к мысли, что выражение ‘какое-то [an] f’ в ‘Существует какое-то [an] f …’ имеет такую форму, где за выражением ‘какое-то’[35] следует переменная, которая в качестве своих значений принимает общие существительные или выражения, имеющие действенность общих существительных.

Но тут же возникает вопрос: “Если первое ‘f’ является переменной общего существительного, не должно ли то же самое быть верным и для второго?” Однако непосредственно видно, что если второе ‘f’ было бы переменной общего существительного, то слово ‘белое’, с которого начиналась квантификация, должно было бы быть общим существительным. Соответственно, мы должны были бы cчитать, что (1) читается как

(11) S есть какое-то [a] белое,

и даже если мы поспешим преобразовать (11) в

(12) S есть какой-то [a] белый предмет,

мы вдруг с удивлением осознаем, что ‘квантификация над предикатными переменными’ предполагает сомнительную идею, что ‘S есть белое’ имеет форму ‘S есть какой-то [a] белый предмет’ или должно быть трансформировано в таковую как условие квантификации. Заметим также, что такое направление мысли влечет за собой следствие, что (21) должно читаться как

(22) Существует какое-то [an] f такое, что S есть какое-то [an] f.

Но совершенно ясно, что где-то произошла ошибка. Работает убеждение, которое основательно подкреплено рефлексией, что если мы “прочитываем”

(7) (Ex) x есть белое

как

(71) Существует какой-то [a] x такой, что x есть белое,

равенство оснований требовало бы от нас интерпретировать вторую переменную x как переменную общего существительного, которой она просто не может быть.

Что в таком случае мы должны сделать с выражениями ‘какой-то [a] x’ в (71) и ‘какоe-то [an] f’ в (21)? Поскольку мы не можем обойти тот факт, что при обычном употреблении этих выражений контекст ‘какой-то [a] ___’ для заполнения пробела требует общее существительное, то есть ли способ, отличный от рассмотренного выше, при использовании которого они могли бы быть истолкованы с точки зрения общих существительных? Ответ конечно же ясен тому, кто знаком с литературой по данной проблеме, поскольку он сразу же вспомнит о таких любопытных общих существительных, как ‘индивидуальная вещь’ [individual] и ‘качество’ и таких фразах, как ‘Существует индивидуальная вещь ...’ и ‘Существует качество...’.

Тогда, несомненно, ‘индивидуальная вещь’ и ‘качество’ – это именно те категориальные слова, которые заполняют пробел в ‘Существует какой-то …’ при ‘неформальном прочтении’ (2) и (7).

Следуя этому направлению мысли, мы придем к чему-то похожему на

(23) Существует качество f такое, что S есть f

и

(72) Существует индивидуальная вещь x такая, что x есть белое

и к идее о том, что ‘f’, имеющая место в контексте ‘какое-то [an] f’ подлинно ‘неформального прочтения’, играет двойную роль: (а) роль категориального слова (константы) ‘качество’; (b) роль переменной, которая снова появляется в конце предложения. Но является ли (23) правильно построенным предложением? Здесь вновь возникает возражение. Заметим, что ‘Существует качество f ...’ заставляет нас использовать форму

(8) f есть качество,

а если значением ‘f’ должно быть слово ‘белое’, то форму

(9) Белое есть качество.

Но если так, то это означает, что подобно тому, как слово ‘качество’ играет в (9) роль, аналогичную роли слова ‘человек’ в предложении ‘Том есть человек’, так и ‘белое’ играет роль, аналогичную роли ‘Том’. Кажется, что мы избежали Сциллы превращения слова ‘белое’ в общее существительное только для того, чтобы попасть в водоворот Харибды, принимая идею, что ‘квантификация предикатных переменных’ превращает их в имена собственные, что само по себе ведет к платонизму. Этот факт становится еще более ясным, если мы заменим наше первоначальное предложение (1) на

(10) S есть треугольное.

Тогда как слово ‘белое’ может выступать и в роли прилагательного, и в роли существительного так, что (9) остается правильным русским предложением[36], нам на самом деле необходимо преобразовать слово ‘треугольное’ в слово ‘треугольность’, чтобы получить высказывание, соответствующее (9), а именно

(11) Треугольность есть качество.

II

Несколько ранее я задавался вопросом, является ли (23) правильно построенным предложением, и сейчас у нас есть серьезные основания для сомнений.

Как мы только что видели, первая ‘f’ в (23) должна быть переменной, принимающей в качестве значений сингулярные термины, такие как ‘белизна’ и ‘треугольность’, тогда как контекст употребления второй ‘f’ , а именно “S есть ___”, требует использования прилагательных. Следовательно, если переменная ‘f’ должна оставаться одной и той же на протяжении всего предложения, окончание контекста должно быть переформулировано таким образом, чтобы использовать переменную, в качестве значений которой также используются сингулярные термины. То, как это может быть сделано, тайны не составляет. Мы просто присоединяем к переменным наиболее подходящие суффиксы, которые используются для образования из прилагательных формы абстрактных существительных, например ‘f-ность’, и переписываем (23) так, чтобы прочитать

(24) Существует качество f-ность такое, что S имеет f-ность,

и находим, что ‘неформальное прочтение’ (2) дает нам экзистенциальное высказывание, которое соотносится с

(11) S имеет белизну

подобно тому, как ‘Существует человек x такой, что S любит x’ соотносится с ‘S любит Сократа’.

Должны ли мы тогда, прежде чем перейти к квантифицированному высказыванию, в котором ‘квантифицирован предикат’, действительно преобразовать (1) в (11), в котором предикатом является уже не ‘(есть) белое’, но ‘является примером белизны’? Любая ли квантификация предполагает отклонение, при котором константы, для того чтобы быть замененными на переменные, представляют собой сингулярные термины? Ответ, разумеется, категорическое нет. Обратное предположение возникает не в результате рефлексии над логикой квантификации как таковой, но как результат рефлексии, что мы и делали, над ‘неформальным прочтением’ квантифицированных высказываний, над прочтением, которое может иметь большое значение для того, чтобы рекомендовать его в качестве способа интуитивной разработки определенных логических взаимосвязей. Но это прочтение далеко от того, чтобы дать нам обычный языковой эквивалент этих квантифицированных утверждений.

‘Неформальное прочтение’ есть придуманное прочтение, которое, порождая загадки постольку, поскольку не учитывается его вспомогательная роль, создает точки фокусирования философской рефлексии над квантификацией и существованием.

III

Резонно задать вопрос, что же тогда представляет собой правильное прочтение (2), если таковым не являются ни ‘Существует f такое, что S есть f ’ (21), ни ‘Существует качество f-ность такое, что S имеет f-ность’ (24)? Другими словами, как могли бы мы обычным способом сказать то, что логик говорит в (2)? Это было бы достаточно легко сделать, если бы для того, чтобы изобрести ‘обычный языковой эквивалент’ (2), можно было допустить парадокс. Начинают с того, что просто замечают, что в случае квантификации переменных нулевого типа действенность выражения ‘(Ex) x есть белое’ (7) охватывается посредством

(73) Нечто есть белое

и переходят к представлению (2) посредством

(25) S есть нечто.

Оба последних выражения сохраняют форму ‘... есть ...’ (в противоположность ‘... имеет (служит примером) ...’) и, избегая прочтения ‘Существует [какое-то] f ...’, обходят то течение мысли, которое исследовалось выше в разделах I и II.

Теперь, если склониться к тому, что (25) является приемлемым изобретением, или еще лучше, что оно в действительности вообще не является изобретением, мы достигли бы важных рубежей для атаки в битве с абстрактными сущностями. Однако выдвинутое выше предположение в отсутствие тщательно разработанной интерпретации и защиты стоит едва ли больше, чем долговое обязательство. Нельзя увернуться от того факта, что большинство, если не все из высказанных нами общих утверждений, соответствующих логически оформленным высказываниям, в которых квантифицируются переменные, принимающие в качестве значений прилагательные, общие существительные, глаголы и предложения, используют категориальные слова. И до тех пор, пока использование категориальных слов обязывает, prima facie, привлекать абстрактные сингулярные термины, такие как ‘треугольность’ (другие будут рассмотрены в свое время), естественно возникает вопрос: ‘Обязывает ли использование таких сингулярных терминов встать на точку зрения платонизма?’

Но прежде чем мы начнем исследовать значение того факта, что нами используются категориальные слова и абстрактные сингулярные термины, важно несколько подробнее остановиться на утверждении, которое подразумевается при обосновании этой точки зрения.

Это утверждение – которое я намереваюсь защищать – может быть суммировано следующим образом: Конструкция ‘(Ef) S есть f’ (2) должна говорить ‘Существует качество f-ность такое, что S имеет f-ность’ (24) ничуть не в большей степени, чем конструкция ‘S есть белое’ (1) должна рассматриваться нами как то, что в действительности выражает ‘S имеет белизну’ (11)[37]. Другой способ сделать подобное утверждение заключается в том, чтобы широкораспространенный взгляд, что введение предикатных переменных привносит с собой использование таких категориальных слов, как ‘качество’, ‘атрибут’ или ‘свойство’, считать просто ошибочным.

Действительно, с этой точки зрения ‘введение категориального слова “качество”’ есть не только явный шаг к тому, чтобы ‘связать себя рамками качеств’, это ‘обязательство’ включает введение нового множества переменных (‘f-ность’ в противоположность ‘f’) и множества сингулярных терминов (например, ‘белизна’, ‘треугольность’) как их значений. Согласно этому утверждению, ошибочно предполагать, что предикатная переменная принадлежит контексту ‘... есть С’, где ‘C’ является категориальным словом. Поэтому ‘f есть качество’ (8) было бы неправильно построенным, а надлежащим выражением было бы

(12) f-ность есть качество,

ибо, поскольку сингулярный термин ‘Сократ’ принадлежит как обычному контексту ‘Сократ есть человек’, так и контексту с категоризацией

(13) Сократ есть отдельный предмет,

а сингулярная терминная переменная ‘x’ принадлежит и контексту ‘___ есть белое’ и контексту ‘___ есть индивидуальная вещь’, постольку при переходе от ‘S есть ___’ к ‘___ есть качество’ ‘треугольное’ должно быть трансформировано в ‘треугольность’, а ‘f’ в ‘f-ность’. Причина, конечно, в том, что ‘Сократ’ – это сингулярный термин, а ‘x’ – это прежде всего сингулярная терминная переменная, тогда как ‘треугольное’ и ‘f’ – нет. (Не нужно даже предполагать, что ‘Сократ’ является одним и тем же термином в обоих случаях.) IV

Перед тем как сделать следующий шаг в аргументации, было бы полезно развить параллельное утверждение, – которое я также намереваюсь отстаивать, – связанное с переходом от ‘S есть человек’ к ‘(EK) S есть K’ (4). Прочтение (4) как

(41) Существует K такой, что S есть K

и рассмотрение контекста “Существует K ...” на самом деле приводит к

(42) Cуществует класс[38] K-вид такой, что S есть представитель K-вида,

подобно тому, как ‘Существует f такое, что S есть f’ (21) приводит к ‘Существует качество f такое, что S обладает f’ (24). Кроме того, подобно тому? как ‘S обладает белизной’ (11) является категориальным аналогом (1), так и

(31) S есть представитель человеческого вида

является категориальным аналогом (3). Мне кажется, что ‘человек’ функционирует как имя класса в (3) ничуть ни в большей степени, чем ‘белое’ функционирует как имя качества в (1). Кроме того, подобно тому? как ‘есть’ не является в последнем случае замаскированным ‘обладать’ или ‘служить примером’, так и в первом случае ‘есть какой-то [а]’ не является замаскированным ‘есть представитель’. В самом деле, как неверно считать ‘S есть человек’ высказыванием о принадлежности элемента классу, также неверно считать ‘S есть треугольное’ высказыванием, демонстрирующим пример качества.

‘Введение классов’ как экстенсиональных сущностей за точку отсчета принимает общие существительные (и выражения, имеющие их действенность), которые применяются к определенной области логических субъектов, где логический субъект есть приблизительно то, на что указывает сингулярный термин[39]. Если мы ограничим наше внимание классами, относящимися к физическим вещам, точка зрения, которую я желаю разработать, может быть лучше установлена, если сказать, что, как только сделан переход от высказываний формы

(14) S есть K

и

(15) S есть f-вещь[40]

к их категориальным аналогам

(141) S есть представитель K-вида

и

(151) S есть представитель класса f-вещей,

сделан дополнительный шаг к введению классов как объема сущностей, имеющих с точки зрения классов одинаковый объем. Ибо неверно, что в не технических контекстах классы являются тождественными, если их элементы совпадают.

В итоге подобно тому, как переход от (1) к (2) не затрагивает трактовку ‘f’ как переменной, значениями которой являются сингулярные термины (‘имена свойств’), точно так же, что я и хочу обосновать, переход от ‘S есть человек’ (3) к ‘EK S есть K’ (4) и от ‘S есть белая вещь’ к

(18) (E f-вещь) S есть f-вещь

не затрагивает трактовку ‘K’ или ‘f-вещь’ как переменных, значениями которых являются сингулярные термины (‘имена видов’).

Опять-таки подобно тому, как я надеюсь прояснить, что ‘(Ex) x есть белое’ нужно читать как ‘Нечто есть белое’, а не ‘Существует индивидуальная вещь x такая, что x есть белая’, и ‘(Ef) S есть f’ как ‘S есть нечто’, а не ‘Существует свойство f-ность такое, что S имеет f-ность’, точно так же, я думаю, должно быть прояснено, что ‘(EK) S есть K’ (4) нужно читать как

(43) S есть нечто,

а не как ‘Cуществует класс K-вид такой, что S есть представитель K-вида’ (42). Наконец, мобилизуя силы для этого рассмотрения, заметим, что высказывание

(19) (EK) :: (Ex) (Ey) x есть K· y есть K · x ? y E :·(z) z есть K E : z = x U z = y

не говорит ‘Существует класс ...’, хотя то, что оно говорит, и может быть изложено категориально с помощью ‘Существует класс, который имеет один элемент и другой элемент, и все его элементы идентичны либо с первым, либо со вторым’.

V

Сходные рассмотрения применяются mutatis mutandis к переходу от ‘Том умен или Том высок ростом’ (5) к ‘(Ep) p или Том высок ростом’ (6). Переменная ‘p’ должна истолковываться как использующая сингулярные термины в качестве своих значений не в большей степени, чем ‘f’ или ‘K’. С другой стороны, высказывание

(51) (Пропозиция) что Том умен, дизъюнктивно связана с (пропозицией), что Том высок ростом

является категориальным аналогом (5) подобно тому как ‘S обладает (качеством) белизны’ является категориальным аналогом (1) ‘S есть белое’. Было бы удобно использовать выражение ‘что-p’ как переменную, соответствующую ‘p’, подобно тому как ‘f-ность’ соответствует ‘f’, а ‘K-вид’ соответствует ‘K’. Для завершения вырисовывающихся параллелей, я расчитываю прояснить ‘(Ep) p или Том высок ростом’ прочтением

(61) Нечто или Том высок ростом.

Между прочим, заметим, что если, как это, по-видимому, разумно предположить, ‘что идет дождь’ функционирует как сингулярный термин в

(20) Джон убежден, что идет дождь,

квантифицированным высказыванием, соответствующим (20) в той мере в какой (6) соответствует (5), было бы не

(21) (Ep) Джон убежден p,

а скорее

(211) (E что-p) Джон убежден, (в пропозиции) что-p.

Но об этом несколько подробнее будет сказано в наших заключительных замечаниях.

VI

Предположим на некоторое время, что последовательность мысли, рассмотреннная выше, может быть продолжена и обоснована. И зададимся вопросом, что же проливает свет на идею, что ‘экзистенциально квантифицированные’ формулы логика являются аналогами высказываний повседневного дискурса, в котором, используя выражение Куайна, мы принимаем онтологические обязательства, т.е. говорим, что существуют объекты или сущности таких-то и таких-то видов, а также на то, что они не являются такими аналогами? Или же, более точно, что между формулами с экзистенциальной квантификацией и экзистенциальными высказываниями нет общего соответствия. Квантифицированная формула будет аналогом экзистенциального высказывания только в тех случаях, где квантифицированные переменные суть те, чьими значениями являются сингулярные термины. Но и это не все. Даже не все (так называемые) экзистенциальные квантификации сингулярных терминных переменных имеют действенность экзистенциальных высказываний. Ибо последние затрагивают общие существительные или выражения, имеющие их действенность. Так,

(22) Существуют дрессированные тигры

включает контекст

(23) x есть дрессированный тигр.

Затруднение здесь в том, чтобы видеть, что сущностная включенность общих существительных или выражений, имеющих их действенность, в экзистенциальные высказывания отчасти обусловлена ошибочной идеей, что такое высказывание, как ‘S есть белое’ (1), в котором встречается прилагательное ‘белое’, отличается от ‘S есть белая вещь’ (12), в котором встречается выражение общего существительного ‘белая вещь’, только, так сказать, графически. Если бы это было так, тогда ‘Нечто есть белое’ отличалось от ‘Нечто есть белая вещь’ только графически, и нам было бы безразлично использовать ли форму ‘(Ex) x есть белое’ (7) или форму ‘(Ex) x есть белая вещь’ (74). Тем не менее важно заметить, что читать ‘(Ex) x есть белое’ как ‘Существует вещь, которая ...’ так же неправильно, как читать ‘(Ef) S есть f’ как ‘Существует свойство ...’. Поскольку даже те, кто не замечает, что уже квантификация сингулярных терминных переменных нулевого порядка как таковая принимает онтологическое обязательство, затрагивающее онтологические категории, все-таки говорят ‘Существуют отдельные предметы’, постольку, вероятно, необходимо считать, что ‘Существуют отдельные предметы’ в некоторой степени неизбежно, тогда как ‘Существуют качества’ можно избежать. Так как пока мы вряд ли можем надеяться обойтись без переменных нулевого порядка, умелые философы нашли возможным надеяться, что без квантификации переменных более высоких порядков можно обойтись или, по крайней мере, редуцировать их к статусу бухгалтерского приспособления, имеющего дело с наличностью, в которой оно зримо не представлено.

Нам уже представляется случай высказаться о той силе, которую имеет слово ‘вещь’ в выражении ‘белая вещь’, играющем роль существительного, и в заключение аргументации еще в большей степени нам необходимо сказать о категориальных словах ‘индивидуальная вещь’ и ‘отдельный предмет’. Точка зрения, которую в данный момент я склонен отстаивать, заключается, однако, в том, что среди форм, при использовании которых более ясно и явно утверждается существование объектов определенного сорта, – я не касаюсь сингулярных высказываний о существовании, которые поднимают собственные проблемы, – есть формы ‘Существует N’, ‘Нечто есть N’ и ‘Существуют N-ки’, и что логическим аналогом этих форм является

(24) (Ei) i есть N,

где ‘ i ’ – переменная, принимающая в качестве значений сингулярные термины заданного типа, а ‘ N ’ – соответствующее общее существительное.

Мы можем суммировать вышесказанное, говоря, что только там, где так называемая ‘экзистенциальная квантификация’ является квантфикацией контекста, имеющего форму ‘i есть N’, квантифицированное высказывание является аналогом высказывания, утверждающего о существовании объектов определенного сорта; и оно в конечном счете является аналитическим[41].

При позитивном изложении тезис, по-видимому, кажется истинным. Если, однако, мы выскажем ту же точку зрения негативно, говоря, что квантифицировать переменную прилагательного, общего существительного или предложения не значит сделать PM-эквивалент высказывания, утверждающего о существовании атрибутов, видов или пропозиций, становится ясным, что работы требуется гораздо больше. Поскольку, даже если взять только случай квантификации переменной прилагательного, наше заявление о прояснении с помощью уподобления прочтения ‘(Ex) x есть белое’ (7) как ‘Нечто есть белое’ (73) прочтению ‘(Ef) S есть f’ (2) как ‘S есть нечто’ (25), сохраняет настоятельную потребность расширения и прояснения.

Вероятно, лучший способ достижения этого, связан с рассмотрением конструктивных взглядов, представленных в докладе Питера Гича на симпозиуме Аристотелевского общества[42] на тему “Что же существует”, спровоцированном исследованием Куайна с тем же названием. Гич видит, что точка зрения Куайна неприемлема. Если перевести на язык наших примеров, он видит, что высказывание ‘S есть белое’ (1) влечет общее высказывание

(26) Существует нечто, чем является S

(т.е. белое) и правильно утверждает, что последнее не должно смешиваться с

(27) Существует нечто, чем S обладает

(т.е. белизна). Если взять другой пример, он видит, что

(25) Джек и Джилл оба высокие

влечет общее высказывание

(26) Существует нечто, чем являются оба и Джек, и Джилл,

и что последнее высказывание не должно смешиваться с

(261) Существует нечто, что Джек и Джилл имеют общего.

К (26) было бы неверным присоединять уточнение ‘т.е. высокость’. Соответствующим уточнением было бы ‘т.е. высокое’. Отсюда

(262) Существует нечто (т.е. высокое), чем являются оба и Джек и Джилл.

Таким образом, ‘Существует нечто, чем является S’ в примере Гича соответствует ‘S есть нечто’ в нашем примере. А его настойчивость в том, что то, чем является S, есть белое, а не белизна, соответствует нашему различению между ‘S есть нечто’ и ‘S обладает (т.е. экземплифицирует) нечто’. Таким образом, с точки зрения нашего анализа ‘Существует нечто, чем является S’ (26) есть аналог ‘(Ef) S есть f’, и он правильно замечает, что последнее не обязывает к использованию таких абстрактных сингулярных терминов, как ‘белизна’ или ‘высокость’.

Но, оставаясь на верном пути в этом пункте, он в дальнейшем приводит рассмотренное выше представление к существенной ошибке. Ибо его собственная формулировка приводит к ошибочному предположению, что хотя

(262) Существует нечто (т.е. высокое), чем являются оба

и Джек, и Джилл

не обязывает нас принять ‘абстрактную или универсальную сущность’ высокость, оно обязывает нас принять ‘cвойство’ высокое. Так, он говорит нам, что хотя предикат ‘красный’ не должен конструироваться как имя, он нечто “обозначает”, и он предлагает ‘свойство’ как “общий термин для того, что обозначают предикаты”. Он продолжает: “Этот способ изъясняться [говорить, что предикат обозначает свойства] имеет свою опасность, но можно дать безвредную интерпретацию; ‘свойство’ здесь можно взять только как сокращение для ‘нечто такое, чем объект является или не является’”[43]. Итак, свойства у Гича, по существу, представляют собой предметы того же сорта, что и понятия у Фреге. В самом деле, из других высказываний Гича ясно, что он использовал бы термин Фреге, если бы ему не сопутствовали концептуалистские коннотации. Я кратко остановлюсь затруднениях, которые имеют место во фрегеанском рассмотрении понятий. Однако удобнее было бы заложить основание, исследуя то, что Гич должен был бы сказать о свойствах.

Теперь важно осознать, что Гич дает два объяснения термина ‘свойство’; одно из которых, несмотря на меры предосторожности, основано на простой грамматической ошибке, тогда как другое производно от подхода Фреге и более затруднительно для разоблачения. Меры предосторожности содержатся в отрывке, процитированном выше, в котором он ставит условие, что ‘свойство’ должно быть эквивалентно ‘нечто такое, чем объект является или не является’. Подход Фреге сводится к введению свойств как того, что обозначается предикатами. На следующем этапе обсуждения мы обратимся к опасностям, с которыми связана идея, что предикаты обозначают свойства. Но в данный момент нас интересует действенность высказывания ‘Существует нечто, чем являются оба и Джек, и Джилл’ (26).

Позвольте мне начать с замечания, что в нашей иллюстрации ‘Существует нечто, чем являются оба и Джек, и Джилл’ (26) было обобщением ‘Джек и Джилл оба высокие’ (25). Переход же от (25) к

(27) Джек и Джилл оба есть нечто[44]

должен, по крайней мере, избежать появления экзистенциального высказывания. Так как гипотеза, с которой мы работаем, заключается в том, что только те высказывания ‘нечто –’, которые имеют форму ‘Нечто есть N’, где ‘N’ есть общее существительное, имеют действенность экзистенциального высказывания (т.е. высказывания ‘Существуют N-ки’). Но формулировка Гича, фактически начинающаяся с ‘Существует ...’, несмотря на то, что она законна и равным образом не обязывает к допущению абстрактных сингулярных терминов, имеет prima facie вид экзистенциального высказывания. К моему сожалению, это завораживает Гича. Если вводимые им сущности представляют собой то, чем вещи являются, а не то, чему они являются примерами, они все равно, как отметил в своем ответе Куайн[45], являются абстрактными сущностями. И, как мы увидим, отрицание Гичем того, что на эти сущности индивидуально указывается такими сингулярными терминами, как ‘высокость’, открыто возражению, что он избегает абстрактной индивидуальной вещи высокость только за счет трактовки прилагательного ‘высокий’ как особого рода сингулярного термина, а следовательно, за счет введения абстрактной индивидуальной вещи высокое.

Ключевой пункт, который необходимо отметить, заключается в том, что в отличие от экзистенциальных высказываний в собственном смысле высказывание

(26) Существует нечто, чем являются оба и Джек, и Джилл

начинается не с ‘Существует какое-то [a] ...’ и не с ‘Существует какое-то [a] нечто ...’, а просто с ‘Существует нечто ...’. Если бы оно начиналось с ‘Существует какое-то [a] нечто ...’, используя, таким образом, ‘нечто’ как общее существительное, вполне можно было бы подыскать общее существительное, такое как ‘свойство’, чтобы точно указать тот сорт ‘нечто существующего’, которым являются оба и Джек, и Джилл. Тогда мы могли бы получить

(263) Существует какое-то [a] свойство, чем являются оба и Джек, и Джилл.

Но все это, как было ясно и до сих пор, логически бессмысленно. ‘Нечто’ не является общим существительным, а следовательно, некорректно вводить ‘свойство’ как эквивалент для ‘нечто такое, чем объект является или не является’. Термин ‘свойство’ как общее существительное имеет форму ‘___ есть свойство’, тогда как предполагаемый эквивалент, если только ‘нечто’ не должно конструироваться как общее существительное, имеет форму ‘___ есть нечто такое, чем объект является или не является’, т. е.

(28) Высокое есть нечто, чем объект является или не является,

а не ‘___ есть какое-то [a] нечто, чем объект является или не является’. Только в том случае, если бы выражение ‘нечто, чем объект является или не является’ было бы общим существительным (каковым оно не является), было бы корректным ввести общее существительное ‘свойство’, как его условный эквивалент. Короче говоря, этот способ введения термина ‘свойство’ является просто ошибочным. VII

Важно помнить, что я не критиковал утверждение Гича, что существует нечто, чем являются оба и Джек, и Джилл. Нужно, чтобы он продолжал делать то утверждение, против которого я возражал. Теперь я хочу исследовать это утверждение более подробно, так как считаю, что раз уж мы остановились на формулировке Гича, то попытаемся в меньшей степени допустить его ошибку.

Предположим, мы начали с примера, который включает общее существительное ‘человек’ вместо прилагательного ‘высокий’, скажем такого,как

(29) Том есть некий [a] человек.

Соответствующим обобщением, как мы представили бы его, было бы

(30) Том есть некое [a] нечто,

где тот факт, что ‘нечто’ cтоит после неопределенного артикля, делает ясным, что ‘нечто’ есть, так сказать, квантификация переменной общего существительного.

Как нам следует выразить это обобщение в манере Гича? Мы, конечно, можем сказать

(301) Существует нечто, чем является Том.

Но это не отличается, с одной стороны, от результата обобщения (29), а с другой стороны, от

(31) Том высокий.

Хотя сказать, ‘Существует какое-то [a] нечто, чем является Том’ – значит навлечь неприятности. Ответ напрашивается сам собой, когда мы замечаем, что способ выражения квантификации в “Существует нечто, чем ...” опирается на риторический прием, который я буду называть ‘вопросно-ответными аналогами’. Его суть заключается просто в том, что такое высказывание, как

(10) S есть треугольное,

может служить ответом на какой-либо из следующих вопросов:

(32) Что есть треугольное?

и

(33) Что есть S?

Итак, первончальному высказыванию здесь соответствует следующая пара вопросно-ответных аналогов

(101) S есть то, что является треугольным: Треугольное есть то, чем является S.

Важно заметить, что хотя прилагательное ‘треугольное’ служит грамматическим субъектом второго из этих высказываний, ‘роль’, которую оно играет, является уникальной и по характеру действительно риторической. В самом деле, было бы грубейшей ошибкой предполагать, что поскольку оно в этом контексте функционирует как грамматический субъект, то в качестве субъекта оно функционирует и в каком-то более глубинном смысле. Его роль риторически производна от той роли, которую оно как прилагательное играет в оригинальном не-вопросно-ответном высказывании. Другими примерами вопросно-ответных аналогов были бы ‘Том есть то, что является человеком’: ‘Человек есть то, чем является Том’ и ‘Высокое есть то, чем являются оба и Джек, и Джилл’: ‘Джек и Джилл оба есть то, что является высоким’.

Итак, вопросительные слова ‘что?’ и ‘чем?’ играют в русском языке ряд ролей, которые вполне могут быть распределены среди нескольких вопросительных слов. В частности, мы можем ввести интеррогатив ‘quale?’ для демонстрации того, что требуемый ответ должен быть дан с точки зрения прилагательного, и интеррогатив ‘quid?’ для демонстрации того, что ответ должен быть дан с точки зрения общего существительного. Тогда мы имели бы следующие вопросно-ответные аналоги:

(311) Высокое есть то, quale является Том: Том есть то, что является высоким,

(292) Человек есть то, quid является Том: Том есть то, что является человеком.

Первому выражению в каждой из этих пар здесь соответствовало бы общее высказывание, которое несет на себе знак своего происхождения, а именно:

(34) Существует нечто, что есть quale Тома (т.е. высокое),

(35) Существует нечто, что есть quid Тома (т.е. человек),

или, если использовать сокращенную форму,

(341) Существует какое-то [somequale], чем является Том (т.е. высокое),

(351) Существует что-то [somequid], чем является Том (т.е. человек).

VIII

Выше я указывал, что Гич дает два понимания того, каким образом может быть введен общий термин ‘свойство’. Из этих двух пониманий мы пока рассмотрели только одно, называя его ‘мерами предосторожности’, и нашли ошибочным. Второе понимание, как мы отметили, производно от Фреге, и наше его обсуждение будет полезно предварить одной темой из статьи Фреге “О понятии и предмете”[46].

Напомним, что Фреге проводит различие между понятиями и предметами, отталкиваяь от проблемы ‘Каким образом мы можем о чем-то сказать, что это – понятие?’ Поскольку термин ‘понятие’, судя по всему, является общим существительным, мы должны быть в состоянии сделать высказывание формы

(36) ___ есть понятие.

Фреге, однако, стремится исключить такие высказывания, как

(37) Понятие квадратный корень из четырех является понятием

на том основании, что выражение ‘понятие квадратный корень из четырех’, будучи сингулярным термином, отсылает к предмету, а не к понятию. То же самое возражение, судя по всему, имеет силу против

(38) Понятие человек есть понятие

и

(39) Понятие треугольное есть понятие

и, в еще более явной форме, против

(381) Вид людей есть понятие

и

(391) Треугольность есть понятиие.

Эти предложения, по крайней мере, озадачивают, ибо трудно избавиться от ощущения, что так как ‘понятие’ является общим существительным, то контекст ‘___ есть понятиие’ в качестве дополнения требует сингулярный термин, а не прилагательное или общее существительное.

Итак, наша дискуссия с Гичем проясняет, что мы можем образовать предложения, в которых грамматическим субъектом является не сингулярный термин, а нечто другое. Рассмотрим, к примеру,

(40) Треугольное есть то (quale), чем является стол

и

(41) Человек есть то (quid), чем являются Том и Дик,

или, что тоже можно предложить,

(401) Треугольное есть нечто, чем является стол,

(411) Человек есть нечто, чем являются Том и Дик.

Но, как мы подчеркивали для данного случая, в этих контекстах нет ничего такого, что позволяло бы вводить общие существительные, будь то ‘понятие’ или ‘свойство’. Имеются, однако, другие контексты, посредством которых пытаются ввести общие существительные, а именно:

(42) ___ то, что обозначает ‘треугольное’

(43) ___ то, что обозначает ‘человек’.

Ибо, как пытаются заверить вместе с Гичем, прилагательные и общие существительные несомненно нечто обозначают – хотя, конечно, они не являются именами. Мы, безусловно, можем сказать

(44) ‘Треугольное’ обозначает нечто

или же

(441) Существует нечто, что обозначается как ‘треугольное’.

А следовательно, разве мы не можем на законных основаниях ввести общее существительное ‘понятие’ как имеющее действенность ‘нечто, что обозначается предикатом’? Ответ, как и ранее, – нет; однако не потому, что неверно сказать, что существует нечто, что обозначается (или bedeutet) как ‘треугольное’, но потому что выражение ‘нечто, что обозначается предикатом’, как и выражение ‘нечто, чем объект является или не является’, не играет той роли, которая делала бы его подходящим для введения общего существительного как его условного эквивалента. В этот раз предмет, однако, совсем не так прост, ибо есть родственная линия мысли, которая, по-видимому, без грамматической нелепицы допускает введение общего существительного, имеющего действенность фрегеанского ‘понятия’ или ‘свойства’ Гича. Эта линия мысли опирается на идею, что ‘означает’[47] – которое я буду теперь использовать вместо ‘обозначается как’, поскольку его более простая грамматическая форма делает точку зрения более понятной – имеет, по крайней мере, внешность переходного глагола. То, что эта внешность обманчива, будет значительной помехой на последующей стадии моей аргументации. Примем, однако, на мгновение эту видимость в ее лежащем на поверхности значении и без комментариев возьмем за отправную точку предложение

(45) ‘Треугольное’ означает треугольное.

Следующие переходы, по-видимому, все приводят в надлежащий порядок. Вначале перейдем от (45) к

(451) Треугольное означается посредством ‘треугольное’,

а затем, по аналогии с переходом от ‘x истязается y’ к ‘x есть жертва y’, к

(452) Треугольное является значением ‘треугольное’,

включающему общее существительное ‘значение’. Отсюда простой шаг к тому, чтобы условиться, что ‘понятие’, ‘свойство’, ‘суть’ и ‘форма’ должны быть общими терминами для обозначения прилагательных и общих существительных.

В свое время я подвергну это направление мысли суровой критике. Но пока я просто постулирую, что этот способ введения таких предложений, как ‘Треугольное есть значение’, ‘Треугольное есть понятие’ и ‘Треугольное есть свойство’, в некотором смысле ошибочен. Ибо я хочу перейти к вопросу, подразумевает ли это, что ошибочен фрегеанский подход к понятию? Ответ, скорее, – нет, чем – да. Фреге подразумевал нечто важное, встроенное им в свой подход к понятию и не требующее использования прилагательных, общих существительных и глаголов в качестве грамматических субъектов предложений. Значимое ядро фрегеанской доктрины совместимо с идеей, что контекст общих существительных ‘___ есть понятие’ требует в качестве субъекта нечто подобное сингулярному термину, а следовательно, с отрицанием простой дихотомии между понятием и предметом. Ключ к корректной формулировке этой значимой темы основан у Фреге на характеристике понятия как ‘ненасышенного’ (ungesaettigte). Ибо на самом деле это означает, что мы в состоянии откуда-то получить сингулярные термины с ‘ненасышенностью’ (если таковые найдутся) в качестве субъекта высказываний, имеющих форму “___ есть понятие”. И как только мы обнаружили это предположение, следующий переход следует сам собой. Ибо среди сингулярных терминов, известных нам из предыдущего обсуждения, есть сингулярные термины, имеющие форму ‘что-р’, и мы знаем, что ‘ненасышенные’ сингулярные термины данной формы выглядят точно так же. Короче говоря, мы обнаружили, например,

(393) Что х есть треугольное есть понятие.

В соответствии с этим анализом понятия были бы ‘ненасыщенными’ пропозициями. И если, как, по-видимому, это делает Фреге, мы используем термин ‘предмет’ в том смысле, что то, на что указывается сингулярным термином, является предметом, мы должны были бы сказать, что понятия отличаются от предметов не тем, что они не-объекты, а тем, что они ‘ненасышенные’ или ‘неполные’ объекты. Таким образом, когда Фреге говорит: “Для того, чтобы нечто утверждать о понятии ... оно, прежде всего, должно быть преобразовано в предмет, или, если говорить более точно, представленно посредством предмета” (с. 46), его мысль, несомненно, руководствовалась тем фактом, что (393) подходит как можно ближе к тому, чтобы его субъектом было прилагательное ‘треугольное’, хотя вместо этого его субъектом и является ненасышенный сингулярный термин ‘что х есть треугольное’.

Итак, если указанное выше направлениие мысли обоснованно, то тот факт, что ‘треугольность’ есть сингулярный термин, нам больше не мешал бы говорить, что треугольность есть понятие (391). Фундаментальное различие между ‘треугольность’ и ‘что х есть треугольное’ заключалось бы в том, что последнее делает явным наличие пробела или неполноты, которые в первом выражении, возможно, содержатся имплицитно. На самом деле это попытка предположить, что абстрактный сингулярный термин ‘треугольность’ просто имеет действенность ненасышенного сингулярного термина ‘что х есть треугольное’. Далее мы увидим, что это не тот случай, но если мы допускаем на время это предположение, тогда мы должны интерпретировать высказывание ‘Треугольность есть качество’ (11) как, так сказать, иную запись:

(111) Что х есть треугольное есть качество,

а следовательно, должны считать качество специфической формой понятия, где последнее, будучи более широкой категорией, включало бы как многоместные, так и одноместные ненасыщенные пропозиции и вариации каждого.

Но необходимо признать, что идея абстрактных сущностей, таких как треугольность, человеческий вид и т.д., принимает крайне интересный оборот, если эти сущности нужно приравнять к имеющим пробел или ненасышенным пропозициям. Категория сущности, имеющей пробел, загадочна, даже если смягчена до идеи неполной сущности. С другой стороны, это проявляется в известных противопоставлениях исторически сформировавшихся позиций. Ибо, принимая идею, что ‘Треугольность’ есть просто, так сказать, переписывание ‘что х есть треугольное’, пытаются сказать, что различия между платоновской и аристотелевской концепциями универсалий заключаются в том, что Платон рассматривает абстрактный сингулярный терм ‘треугольность’ как имя, которое не скрывает пробел, тогда как Аристотель, отрицая оторванность универсалий, на самом деле признает их ненасышенный, неполный или с наличием пробела статус, который становится явным из-за ненасышенного абстрактного сингулярного термина ‘что х есть треугольное’. Я думаю, что в этом предположении есть нечто истинное, хотя и не считаю, что оно оправдывает радикальный характер возражений Аристотеля против идей Платона. Но это история для другого случая.

IX

Предположим на время, что абстрактный сингулярный термин ‘треугольность’ просто имеет действенность выражения ‘что х есть треугольное’. Тогда, помимо собственного интереса, рассмотренное выше обсуждение показывает нам способ говорить нечто о треугольности, не используя сингулярный термин ‘треугольность’. Так, вместо

(46) Треугольность влечет наличие трех сторон

мы можем сказать

(461) То, что нечто является треугольным, влечет, что оно имеет три стороны.

Последнее выражение сохраняет за ‘треугольное’ роль прилагательного и даже выдвигает ее на первый план.

Однако как только мы это сказали, сразу же стало видно, насколько мало мы сказали, если нашей целью было избежать неприятностей, связанных с платонизмом. Поскольку, если мы убираем добавление, обобщая (461), и взамен обращаем наше внимание на

(47) То, что S является треугольным, влечет, что S имеет три стороны

становится ясным, что мы отказались от сингулярного термина ‘треугольность’ только для того, чтобы использовать сингулярный термин ‘что S есть треугольное’, и что мы избежали введения универсалий только для того, чтобы признать пропозиции.

Однако на самом деле этот новый поворот событий привел нас к самому существу дела. Высказывание (47) в действительности имеет форму

(48) что-p влечет что-q

и включает уже два сингулярных термина. Но не все логические связи играют роль предиката, в то время как одни устанавливают связь сингулярных терминов, имеющих форму ‘что-p’, другие, обладая на самом деле формой ‘p’ , а не ‘что-p’, не связывают высказывания и высказывательные выражения, а высказывания не являются сингулярными терминами. Как предикативные, так и непредикативные связи занимают свое законное место в грамматике нашего языка, но если эти места отчетливо не различаются и неправильно поняты, наиболее распространенные философские затруднения станут неустранимыми.

История, по существу, повторяется. Истинностно-функциональные связи не требуют того, чтобы связываемые выражения функционировали как сингулярные термины. Так, ранее мы видели, что хотя ‘Том умен или Том высок’ (5) и ‘(Ep) p или Том высок’ (6) имеют категориальные аналоги, которые надстраиваются над сингулярными терминами ‘что Том умен’ и ‘что Том высок’ и сингулярной переменной термина ‘что-р’, сами выражения (5) и (6) не содержат каких-либо сингулярных терминов, кроме термина ‘Том’.

Можем ли мы тогда высказать то, что выражено с помощью ‘Что S является треугольным, влечет, что S имеет три стороны’ (47) и ‘Что нечто является треугольным, влечет, что оно имеет три стороны’ (461), не связывая себя сингулярными терминами, образованными из высказываний? Скажут, конечно, что, все, что нам нужно сделать, это использовать обычный символ ‘E’, специфика которого заключается в том, чтобы обозначить не-предикативную суть предикативного термина ‘влечет’. Тогда у нас было бы

(471) S есть треугольное E S имеет три стороны

и

(462) (x) x есть треугольное E x имеет три стороны,

и если этот переход удачен, мы освободились бы (по крайней мере временно) не только от выражений формы ‘что-p’, но также, если мы не находим иных причин для того, чтобы вновь их ввести, от ненасышенных сингулярных терминов, имеющих формы ‘что x есть f’ и ‘что x есть K’, и, следовательно, от ‘f-ность’ и ‘K-вид’. Мы действительно выпутались бы из бороды Платона.

X

На мгновение сделаем паузу, чтобы осознать тот факт, что наш аргумент ставит проблему абстрактных сущностей лицом к лицу с проблемой необходимой связи, и заметить, что отсюда лишь один шаг до проблемы ‘каузальной связи’ или ‘натуральной импликации’ и до осознания того, что ‘каузально влечет’, подобно ‘логически влечет’, является предикативной связью и требует использования абстрактных сингулярных терминов, как в

(49) То, что только что блеснула молния, (каузально) влечет, что вскоре грянет гром

и

(50) То, что x выпустили [из рук], (каузально) влечет то, что x упадет.

XI

Даже если бы мы могли принять как обоснованное, что квантификация переменных прилагательного, общего существительного и высказывания не утверждает существование качеств, родов или пропозиций, мы рано или поздно столкнулись бы с тем, что обычный язык включает использование сингулярных терминов и общих существительных, вызывающих призрак платонизма. И мы действительно делаем экзистенциальные высказывания, которые платоник провозглашает сущностью своей позиции. Ибо мы делаем высказывания типа ‘Cуществует качество (например, треугольность), которое ...’, ‘Существует класс (например, вид собак или класс белых вещей), который ...’ и ‘Существует пропозиция (например, что Цезарь перешел через Рубикон), которая ...’. Эти высказывания, подлинно экзистенциальные по характеру, откровенно несут онтологические обязательства. Или, быть может, эти обязательства являются менее откровенными, чем кажутся? Быть может, их возможно ‘редуцировать’ к высказываниям, которые не указывают, эксплицитно или имплицитно, на онтологические категории?

Выше мы задали вопрос: “Существует ли какой-то способ сказать нечто о треугольности без того, чтобы действительно использовать абстрактный сингулярный термин ‘треугольность’?” Этот вопрос приводит нас прежде всего к идее предикативного импликативного высказывания ‘То, что нечто является треугольным, влечет, что оно имеет три стороны’, которое избегает термина ‘треугольность’ за счет использования ненасышенного сингулярного термина ‘что x есть треугольное’. Стремление избежать даже таких абстрактных сингулярных терминов привело нас затем к понятию общего функционально-истинностного высказывания, представленного в виде

(462) (x) x есть треугольное E x имеет три стороны.

Не задаваясь вопросом о разумности такого подхода, я вместо этого спрошу: ‘Есть ли какое-то высказывание, субъектом которого является “f-ность” и которое не может быть переформулировано в высказывание, где “f-ность” заменена сентенциальной функцией “x есть f” (N.B.: не ‘что x есть f’)?’ Этому вопросу соответсвует ряд других, два из которых более непосредственно относятся к нашей аргументации, а именно: “Есть ли какое-то высказывание, субъектом которого является “K-вид” и которое не может быть переформулировано в высказывание, где “K-вид” заменено на “x есть K” (не ‘что x есть K’)?’ и ‘Есть ли какое-то высказывание, субъектом которого является “что-p” и которое не может быть переформулировано в высказывание, где “что-p” заменено на “p”?’ На эти вопросы прямым и простым ответом является “Да”. Поскольку ни

(51) f-ность есть качество,

ни

(52) K-вид есть класс,

ни

(53) Что p есть пропозиция

не могут быть перефформулированы таким способом.

Но если эти контексты (которые мы называем контекстами категоризации) не допускают нужной переформулировки и, следовательно, возобновляют наши платонистические опасения, равным образом истинно, что эти опасения могут быть, по крайней мере временно, успокоены относительно простой и непосредственной терапией. Эта помощь обеспечивается указанием на то, что тогда как истинность или ложность высказываний, в силу которых физический объект принадлежит эмпирическому виду, устанавливается наблюдением или с помощью вывода, что он удовлетворяет определенным эмпирическим критериям, истинность или ложность высказываний категоризации типа

(11) Треугольность есть качество,

(54) Вид собак есть класс,

(55) Что Чикаго большой, есть пропозиция

устанавливается не ‘испытанием’ треугольности, расположенности между, вида собак или что Чикаго является большим, но рефлексией над тем, какую роль играют в дискурсе соответствующие выражения. Это представление содержится в утверждении Карнапа (Логический синтаксис языка), что указанные выше высказывания относятся к ‘материальному модусу речи’ и являются (говоря грубо, поскольку я следую общему духу, а не букве работы Карнапа) ‘квази-синтаксическими’ аналогами выражений:

(112) ‘Треугольное’ (N.B.: не ‘треугольность’) является прилагательным (в русском языке)[48],

(541) ‘Собака’ (N.B.: не ‘вид собак’) является общим существительным (в русском языке),

(551) ‘Чикаго является большим’ (N.B.: не ‘что Чикаго является большим’) является предложением (в русском языке).

Но, конечно, скажут, что слово ‘треугольное’ – это такая же абстрактная сущность, как и треугольность. Где же выгоды ‘номинализма’? Разве термин “‘треугольный’” не является таким же сингулярным термином, как и ‘треугольность’, а ‘прилагательное’ – таким же общим существительным, как и ‘качество’? Ответ прост и непосредствен. “‘Треугольное’” – это не сингулярный термин, а общее существительное, и выигрыш в том, что появляется надежда уравнять (113) с чем-то подобным

(114) (x) x есть ‘треугольное’ E x есть прилагательное,

где “‘треугольное’” есть общее существительное, указывающее на детали, играющие определенную лингвистическую роль, подобно тому, как ‘слон’ является общим существительным, указывающим на детали, играющие определенную роль в шахматах. “‘Треугольное’ есть прилагательное” было бы аналогом “Слон – это фигура, которая ходит по диагонали”.

К сожалению, стоит только расслабиться под воздействием этой терапии, рассматривая возможность ее распространения на некоторые другие контексты, в которых ‘распознаются абстрактные сущности’, как возникает ряд более серъезных возражений, приводящих к рецедиву.

Первое из этих возражений отталкивается от того, что если бы только те контексты, которые включают выражения, такие как ‘треугольность’, ‘расположность между’, ‘вид собак’ и ‘что Чикаго является большим’, и не могут быть переформулированы в объектном языке без использования абстрактных сингулярных термов, являлись бы категоризирующими высказываниями, типа представленных выше (11), (54) и (55) или каких-то других высказываний, которые могут быть непосредственно истолкованы под более общим понятием ‘квази-синтаксические высказывания в материальном модусе речи’, тогда карнаповская терапия 1932 года выдержки была бы успешной. Однако даже допустив это, можно доказать, что существуют контексты с абстрактными сингулярными терминами, которые не поддаются переформулировке в объектном языке, позволяющей избежать таких терминов, и которые не соответствуют такой синтаксической трактовке. Следовательно, есть доводы, которые не могут быть рассеяны какой-то терапией, в пользу мысли, что мы обязаны принять непосредственное существование качеств, отношений, видов, пропозиций и т.д. Если же, в противовес, сделать вывод, что такие сущности есть, тогда должна быть просто ошибочной даже идея о том, что такое категоризирующее высказывание, как

(11) Треугольность есть качество,

на самом деле говорит о прилагательном ‘треугольное’, а не, как это предполагается, о треугольности.

XII

Проверка всех контекстов, в которых имеют место абстрактные сингулярные термины, с тем, чтобы увидеть, допускают ли они интерпретативную свободу для платонистских импликаций, – это запутанная и требующая максимальной отдачи задача, которая, даже если бы я был готов предпринятьпопытку ркшить ее, требовала бы гораздо большей оснастки, чем есть на руках. Поэтому, я ограничусь несколькими руководящими пунктами, лежащие в основе успешного использования терапии, которая в существенных чертах та же, что и предложенная Карнапом (но которая, конечно же, имеет намного более долгую и почтенную историю).

Первый пункт, который я хотел бы указать, вырастает из того факта, что если мы настаиваем на вышеуказанной критике, чтобы точно определить контекст, который подразумевает Карнап, удобство в том, что он приведет примеры из дискурса, в котором мы или объясняем, что означает слово, или характеризуем мысли и мнения о мыслимых сущностях.

Подразумевается, что один из старейших и важнейших корней концептуального реализма заключается в убеждении, что мы не можем осмыслить мышление в его различных модусах, если не интерпретируем его как затрагивающее нечто подобное ‘интеллектуальному восприятию’ абстрактных сущностей. Таким образом, дорога, по которой мы идем, рано или поздно приведет к проблеме проблем, проблеме соотношения души и тела, гордиеву узлу, который часто разрубался, но никогда не развязывался. В данном случае я не собираюсь его развязывать, поэтому, обращу свое внимание на дискурс, затрагивающий значения слов, чтобы увидеть, включает ли он обязательства к абстрактным сущностям.

Рассмотрим следующий контекст:

(56) ‘Dreieckig’ (в немецком языке) означает ... .

И зададимся вопросом, что же следует поставить в конце этого контекста, чтобы получить правильно построенное предложение. Ряд ответов напрашивается сам собой. Первый из них, причем наиболее явно неудовлетворительный, состоит в том, что нам следует поставить здесь закавыченное выражение “‘треугольное’”. Ясно, что этого нельзя сделать, по крайней мере при создавшемся положении вещей, по той простой причине, что если бы мы искали начало для предложения, заканчивающегося на

(57) ... (в немецком языке) означает ‘треугольное’,

мы нашли бы ответ (предполагая, что в немецком языке имена выражений образуются с помощью кавычек) в выражении

(58) “‘Треугольное’” (в немецком языке) означает ‘треугольное’.

Мы можем попытаться установить это неформально, говоря, что немецкое слово ‘dreieckig’ обозначает качество, а не слово и что если какое-то немецкое выражение означает слово ‘треугольный’, оно является немецким выражением “‘треугольное’”. Но стоит это установить, и дело становится в большей степени загадочным, чем решенным, поскольку, когда мы говорим, что немецкое слово ‘dreieckig’ означает качество, мы имеем в виду, что надлежащий способ дополнить первоначальный контекст (56) состоит в использовании абстрактного сингулярного термина ‘треугольность’, что дало бы нам

(59) ‘Dreieckig’ (в немецком языке) означает (качество) треугольность,

но минутное размышление говорит нам, что этого совершенно нельзя делать. Ибо немецкое слово, обозначающее треугольность, – это конечно же слово ‘Dreieckigkeit’, а не ‘dreieckig’; отсюда

(60) ‘Dreieckigkeit’ (в немецком языке) означает треугольность.

Итак, источник наших неприятностей в том, что мы принимаем без доказательств, что на месте многоточия в (56) должен стоять сингулярный термин. Но разве ‘означает’ не является переходным глаголом? И разве он не требует того, чтобы за ним следовало выражение, указывающее на объект, как это делают заключительные выражения в

(61) Том ударяет Гарри

(62) Том ударяет какого-то [a] человека

(63) Том ударяет соседа.

Этот довод ставит нас перед дилеммой, поскольку что же еще, кроме “‘треугольное’”, мог бы допускать этот контекст, если он требует сингулярного термина, но при этом, как мы видели, не допускает ‘треугольность’. По-видимому, мы должны выбирать между

(64) ‘Dreieckig’ (в немецком языке) означает ‘треугольное’,

которое является ложным, и

(65) ‘Dreieckig’ (в немецком языке) означает треугольное,

которое, поскольку оно использует прилагательное ‘треугольный’, а не сингулярный термин, по-видимому, является неправильно построенным.

Выход из этого лабиринта состоит в осознании того, что некорректно говорить, что ‘dreieckig’ обозначает слово, и равным образом некорректно говорить, что ‘dreieckig’ обозначает не-слово, по той простой причине, что ‘обозначает’ не является переходным глаголом. Но ‘обозначает’ также не является и непереходным глаголом. ‘Обозначает’ не является ни тем, ни другим, а источником проблемы является попытка подвести данный глагол под одну из этих рубрик, основанная на предположении, что эти рубрики не только взаимно исключают друг друга, но и в совокупности исчерпывают возможные варианты.

Однако, как только установлен этот пункт, можно гарантировать, что даже насмотря на то, что

(64) ‘Dreieckig’ (в немецком языке) означает ‘треугольное’

является ложным, имеется смысл, в котором истинное высказывание

(65) ‘Dreieckig’ (в немецком языке) означает треугольное

говорит о русском слове ‘треугольное’, поскольку, делая высказывание этой формы, мы приводим людей к пониманию немецкого слова ‘dreieckig’, например побуждая их к размышлению об использовании его русского аналога. Это происходит потому, что понимание (65) включает повторное использование в воображении ‘треугольное’ в том смысле, что ‘dreieckig’ является немецким аналогом русского слова ‘треугольное’ и этим (65) отличается от простого высказывания. Последнее может быть вполне понято, тогда как первое – нет, тем, кто не имеет русского слова ‘треугольное’ в своем актуальном словаре.

Итак, главный результат всей этой логической мясорубки заключается в том, что контекст

(66) ‘___’ (в L) означает ...

не требует сингулярного термина для заполнения пробела справа. Используем другие подходящие примеры:

(67) ‘Homme’ (во французском языке) означает человека [не человеческий вид]

и

(68) ‘Paris est belle’ (во французском языке) означает Париж прекрасен [не что Париж прекрасен].

Отсюда следует, что экзистенциально квантифицированными аналогами (65), (67) и (68) являются

(69) (Ef) ‘dreieckig’ (в немецком языке) означает f,

(70) (EK) ‘Homme’ (во французском языке) означает K,

(71) (Ep) ‘Paris est belle’ (во французском языке) означает p

и что было бы некорректным прочитывать это как ‘Существует качество ...’, ‘Существует класс ...’, ‘Существует свойство ...’, что мы находим сделанным в соответствующих прочтениях случаев (2), (4) и (6).

Теперь мы находимся в положении, позволяющем допустить, что мы говорим о ‘значении’ слова, когда настаиваем, что общее существительное ‘значение’ (или его мудреные аналоги, ‘концепт’ (Фреге) и ‘свойство’ (Гич)) – далеко не воплошение фундаментальной логической категории – возникает из контекста формы “‘___’ означает ...” (66), при трактовке ‘означает’ как образчика обычных переходных глаголов. Поэтому по аналогии мы получаем

(651) Треугольное обозначается (в немецком языке) посредством ‘dreieckig’,

(652) Треугольное есть то, что ‘dreieckig’ означает (в немецком языке),

(691) Существует нечто (т.е. треугольное), которое ‘dreieckig’ означает (в немецком языке),

и хотя ни одно из них не включает обязательств к выражению общего существительного, имеющего действенность ‘значения’, тот факт, что одним из принципов лингвистического развития является аналогия, легко порождает общее существительное ‘значение’ и позволяет нам сказать:

(653) Треугольное является значением ‘dreieckig’ (в немецком языке)

и сделать высказывание, действительно экзистенциальное по форме:

(692) Существует значение, которое ‘dreieckig’ означает (в немецком языке),

или, согласно Гичу,

(693) Существует свойство, которое ‘dreieckig’ обозначает (в немецком языке).

Другими словами, хотя некорректно было бы просто сказать, что нет таких вещей, как значения, понятия Фреге или свойства Гича, проследить общее существительное ‘значение’ в его источнике, проходящем под рубрикой перевода “‘___’ (в L) означает ...” (66), значит сделать то, что достигает этого пункта менее ошибочным и догматичным способом.

Развязку предшествующего обсуждения значения в отношении к основной теме этой статьи можно суммировать, говоря, что контекст перевода (66) собственно не использует сингулярный термин с правой стороны, если выражение языка L, помещенное в одинарные кавычки с левой стороны, само не является сингулярным термином. Иными словами, этот контекст сам по себе не порождает обязательств к абстрактным сущностям.

Там, где закавыченное выражение из L является предложением, этот пункт может быть затемнен ошибочным различением между контекстом

(72) ‘___’ (в L) означает p

и контектсом

(73) X – произнося ‘ ... ’ (в L) – утверждает, что-p,

где X – человек. Первый контекст абстрагируется от многих специфических способов, которыми русское предложение, представленое посредством ‘p’, и соответствующее предложение из L функционируют в дискурсе. К пункту, что контекст

(74) X утверждает что-p,

включающий использование абстрактного сингулярного термина ‘что-p’, отличается от указанного выше контекста (72), мы вернемся при завершении аргументации.

XIII

Вероятно, наиболее интересное следствие проведенного выше анализа заключается в том факте, что он освобождает ‘семантическое определение истины’ от обязательств к пропозициям, которые оно часто включало. Так, дефиниенс определения ‘истинного предложения из L’ у Карнапа, развиваемого на с.49 и далее в его Введении в семантику, а именно:

(75) S есть истинное предложение из L =Df (Ep) S обозначает p (в L) ? p

некорректно прочитывать как ‘существует пропозиция p такая, что S обозначает p (в L) и p’. Без труда можно заметить, что это прочтение демонстрирует несообразности, являющиеся аналогами тех, что рассматривались в первом разделе этой статьи в связи с ‘неформальным прочтением’ выражения ‘(Ef) S есть f’ как ‘существует f такое, что S есть f’. Так, в то время как ‘S обозначает p’ требует, чтобы p было сентенциальной переменной, а не переменной сингулярного термина, контекст ‘cуществует пропозиция p ...’ требует, чтобы ‘p’ было переменной сингулярного термина, имеющей форму ‘что-p’. И если мы исправим определение с тем, чтобы избежать этой несообразности, рассматривая ‘S’ как имя что-предложения [that-clause] (в L), а не как имя предложения, получая, таким образом,

(76) S есть истинное что-предложение (в L) =Df Существует пропозиция

что-p такая, что S обозначает что-p (в L) и что-p,

мы сразу же видим, что в наших руках неправильно построенное выражение, поскольку заключительный коньюнкт ‘p’ первоначального дефиниенса превращается в переменную сингулярного термина ‘что-p’, и, чтобы залатать это, мы должны превратить ‘и что-p’ в ‘и что-p имеет место’, где ‘что-p имеет место’ является категоризированным аналогом ‘p’, подобно тому, как ‘S имеет f-ность’ является категоризированным аналогом ‘S есть f’.

Под давлением требования согласованности ‘пропозициональное’ прочтение определения Карнапа принимает вид

(77) T есть истинное что-предложение (в L) =Df Существует пропозиция что-р такая, что Т обозначает что-p (в L) и что-р имеет место.

И хотя мне не хотелось бы оспаривать логичность понятия истинности что-предложение, вводимого подобным образом, я хотел бы настоять на том, что это понятие филососфски порочно, поскольку опирается на ошибочную идею, что истина должна быть определена с точки зрения пропозиций, и ведет к ошибочной идее, что истинность высказываний производна от истинности что-предложений.

XIV

Наше достижение в демонстрации того, что контекст “‘___’ (в L) означает ... ” не порождает обязательства использовать абстрактные сингулярные термины (хотя он и принимает их благосклонно, если они уже используются) вызывает надежду, что все другие употребления абстрактных сингулярных терминов возникают из их использования в ‘квази-синтаксических высказываниях в материальном модусе речи’. Другими словами, оживает надежда, что будет работать то, что мы называли синтаксической терапией. Если, однако, в результате подобного оптимизма, мы ближе посмотрим на эту терапию, то найдем, что она имеет свои собственные затруднения. Действительно, она, по-видимому, открыта простому и разрушительному возражению. Каким образом ‘Треугольное есть качество’ (11) может иметь нечто подобное действенности “‘Треугольное’ (в русском языке) является прилагательным” (112) с точки зрения того факта, что (11) не делает ссылок на русский язык? Это возражение не просто пустой вопрос, поскольку оно предоставляет аргумент, чтобы доказать, что (11) не ссылается на русский язык ни вообще, ни русским словом ‘треугольное’ в частности. Оно указывает, что немецким переводом (11) является

(11g) Dreieckigkeit ist eine qualitaet

и доказывает, что имеется причина говорить, что (11g) относится к немецкому слову ‘dreieckig’, столь же веская, как и говорить, что (11) относится к русскрму слову ‘треугольное’. Поскольку (11g) предположительно высказывает то же самое, что и его русский аналог (11), возражение приводит к тому, что ни одно из этих высказываний не относится к какому-либо слову.

Опять же как могла бы быть установлена истинность (11) с помошью размышления об употреблении слова ‘треугольное’, если бы, когда немец говорит:

(78) Dreiecktig ist eine qualitaet, aber es gibt keine Russische Sprache,

соотечественники поняли бы его так, что это высказывание является лишь случайно ложным? Поскольку если его высказывание является ложным только случайно, оно могло бы быть истинным, а если бы оно было истинным, он мог бы сделать истинное высказывание (а именно указанное выше (11g)), даже если бы русского языка не было вообще или такого русского слова, как ‘треугольное’, в частности. И если между истинностью (11g) и существованием русского языка имеется только случайная связь, как могли бы мы, носители русского языка, утверждать истинность (11) простым размышлением над синтаксисом русского слова ‘треугольное’?

Ответ на эту загадку включает два шага, первый из которых мы уже сделали, поскольку он состоит в напоминании самим себе, что

(79) ‘Dreieckigkeit ist eine qualitaet’ (в немецком языке)

означает треугольность есть качество

не включает сингулярный термин ‘что треугольность есть качество’. Следовательно, тот факт, что (11g) ‘действительно имеет значение’, не обязывает нас к существованию нелингвистической абстрактной сущности (пропозиции), немецким именем которой является (11g); a fortiory не обязывает нас к существованию нелингвистической абстрактной сущности, которая противостоит обоим языкам и имеет имя в каждом, и тот факт, что (11) и (11g) ‘имеют одно и то же значение’. То, что существует лингвистическая абстрактная сущность, роль которой в немецком языке играет одна группа вокабул, а в русском – другая, и для которой русским именем будет ‘что треугольность есть качество’, действительно имеет место. Выше, однако, было указано, что высказывания о лингвистических ролях редуцируемы к высказываниям, не включающим абстрактных сингулярных терминов.

Итак, если мы серьезно рассматриваем тот факт, что взаимопереводимость (11) и (11g) и их существование в качестве аналогов друг друга в двух языках не подразумевает существование пропозиции, именем которой они бы являлись, мы можем подступиться к вопросу: “Благодаря чему эти два предложения являются аналогами?”, не запутываясь ab initio в обязательстве к платоновским сущностям. Другими словами, мы можем поискать роль, которую в русском языке может играть (11), и роль, которую в немецком языке может играть (11g) и которая делает (11) и (11g) аналогами и, соответственно, взаимопереводимыми, не обремененную ошибочной идеей, что два взаимопереводимых выражения должны быть различными именами одной сущности.

И как только мы предпринимаем такое не обремененное изыскание, результат, конечно, совпадает с приведенным выше выводом. Поэтому второй шаг состоит в замечании, что тогда как выражение

(80) Треугольность есть качество, но ‘треугольное’ не есть

прилагательное в языке, на котором я говорю,

не является в каком-либо простом смысле самопротиворечивым, как показывает тот факт, что один из его немецких аналогов

(80g) Dreieckigkeit ist eine qualitaet aber ‘треугольное’

ist nicht ein Adjectiv in seine (Селларса) Sprache

является лишь случайно ложным, оно тем не менее ‘логически необычно’ в том смысле, который требует его ложности. Заметим, что не только (80g), но и

(801) Треугольность есть качество, но ‘треугольное’ не было прилагательном в языке,

на котором я говорил вчера,

и

(802) Треугольность есть качество, но ‘треугольное’ не будет прилагательным в языке,

на котором я буду говорить завтра

также являются случайно ложными. Логическая необычность (80), следовательно, зависит от того факта, что я не могу одновременно – и это существо строгой логики – понимать, как используется ‘треугольность есть качество’, пока осмысленно отрицаю, что ‘треугольное’ есть прилагательное. Причина этого просто в том, что знать, как используются сингулярные термины, оканчивающиеся на ‘–ность’, – значит знать, что они образованы из прилагательных; тогда как знать, как используется общее существительное ‘качество’, – значит, грубо говоря, знать, что его правильно построенные сингулярные предложения имеют форму ‘___ есть качество’, где прочерк, соответственно, заполнен абстрактным существительным. (Ясно, что и немецкие аналоги ‘-keit’ и ‘qualitaet’ образуют настоящие параллели.) Поэтому более проницательная проверка (80) показывает, что оно самопротиворечиво, несмотря на тот факт, что один из его немецких аналогов – нет.

Поэтому, хотя моя способность осмысленно использовать ‘треугольное’ включает способность использовать предложения, имеющие форму ‘___ есть треугольное’ при описании и сообщении содержания физического, экстралингвистического факта, моя способность осмысленно использовать ‘треугольность’ не включает новых измерений в сообщении и описании экстралингвистического факта – рассмотрение абстрактных сущностей, но, скорее, конституирует мое схватывание роли ‘треугольное’ в качестве прилагательного.

Что же, и это все? Действительно ли история столь проста? Разумеется, нет. Философия движется по асимптоте, и чтобы двигаться по одной, она должна двигаться вдоль многих. Прогресс диалектичен и идет от возникновения возражений и ответов на них. На этот раз возражение заключается в том, что приведенное выше рассмотрение игнорирует тот простой факт, что у нас есть два предложения ‘Треугольность есть качество’ (11) и “‘Треугольное’ (в русском языке) есть прилагательное” (112). Почему наше “схватывание роли ‘треугольное’ в качестве прилагательного” должно олицетворяться в первом предложение, когда последнее выполняет точно такую же работу столь непосредственным и успешным способом?

Ответ на этот вопрос лучше всего достигается не чем иным, как важным различием между двумя абстрактными сингулярными терминными выражениями ‘треугольность’ и ‘что х есть треугольное’, которые мы до сих пор рассматривали как имеющие одинаковую действенность. Существование такого различия проясняется тем фактом, что есть нечто странное в высказывании ‘Что х есть треугольное есть качество’ (111) и даже более странное в

(81) Что Сократ есть К есть отдельный предмет.

Начнем с того, что качеством, конечно, является треугольность, так же как отдельным предметом – Сократ. Если это так, то различие требуется между ‘Треугольность есть качество’ (11) и тем, что мы можем представить как

(82) Что х есть треугольное есть пропозиция с пробелом для отдельного предмета,

и, соответственно, между

(83) Сократ есть отдельный предмет

и

(84) Что Сократ есть К есть пропозиция с пробелом для вида.

Поэтому, если мы на время предполагаем, что онтологические категории являются материальным модусом речи для синтаксических категорий, синтаксическим аналогом ‘Треугольность есть качество’ (11) было бы не

(114) ‘х есть треугольное’ есть атрибутивное предложение с пробелом для сингулярного термина,

но просто “‘Треугольное’ (в русском языке) есть прилагательное” (112), а синтаксическим аналогом ‘Сократ есть отдельный предмет’ (83) не

(841) ‘Сократ есть К’ есть классифицирующее предложение с пробелом для общего существительного,

но просто

(831) ‘Сократ’ есть сингулярный термин (0 типа).

они есть, из-за их различного вклада в роль образования высказывания Тогда самонедостаточность универсалий и индивидуальных вещей является делом не наличия пробела, но скорее рефлексии над фактом, что прилагательные, общие существительные и сингулярные термины есть то, что, осуществляемую предложением.

Часто говорилось, что ‘одноместный предикат’ является более проницательным синтаксическим понятием, чем ситаксическое понятие прилагательного – даже когда последнее расширяется так, чтобы включить выражения, выполняющие роль прилагательных, наравне с простыми прилагательными. В этом утверждении несомненно присутствует элемент истины, который мы могли бы попытаться установить, говоря, что ‘одноместный предикат’ эксплицитно ссылается на тот способ, которым прилагательные являются неполными. Но как только мы пытаемся это расшифровать, то видно, что дело не в том, что ‘прилагательное’ затемняет тот факт, что прилагательные являются неполными (ибо, это не так), скорее дело в том, что оно не дает нам, так сказать, интуитивной картины этой неполноты. В самом деле, если мы заменим (112) на

(115) ‘Треугольное’ (в русском языке) есть одноместный предикат,

то будем находиться только на полпути к этой интуитивной картине. Чтобы ее получить, мы должны сказать

(116) ‘___ есть треугольное’ (в русском языке) есть атрибутивное предложение с пробелом для сингулярного термина.

Рассмотрим теперь высказывание

(821) Что ___ есть треугольное есть состояние дел с пробелом для отдельного предмета

(которое является прямым прочтением того, что также может быть переведено как

(822) Что х есть треугольное есть пропозициональная

(N.B.: не сентенциальная) функция).

Что это нам может дать? Не пытаемся ли мы думать, что (821) есть простое переписывание (116)? Ибо, можно привести довод, как могло бы быть истинным (821), если бы оно не было переписыванием (116)? Может ли оно быть полным предложением, если оно содержит пробел, а не упоминание о нем? И где может быть обнаружен соответствующий пробел, если не в предложении с пробелом ‘___ есть треугольное’?

Почему же тогда мы сомневаемся? Что за чувство сопутствует (821), препятствующее идее, что оно могло бы быть переписано как (116)? Я думаю, что смогу прикоснуться к нему, обратив внимание на тот факт, что иностранец, изучающий русский язык и сделавший существенный прогресс, но еще не добавивший слово ‘треугольное’ к своему словарю, может вполне понять (116), тогда как (821) может быть полностью понято, если не только знать, что ‘треугольное’ является русским словом, но и на самом деле иметь его в своем активном словаре.

Но если в этом и заключается источник наших сомнений, мы в состоянии ответить на наш первоначальный вопрос. Ибо мы теперь установили различие между ‘материальным’ и ‘формальным’ модусами речи, которое дает нам возможность видеть, каким образом они могут “иметь одну и ту же действенность” без того, чтобы одно было простым переписыванием другого. Поскольку хотя и было бы некорректным сказать, что ‘Что ___ есть треугольное есть состояние дел с пробелом для отдельного предмета’ (821) является простым переписыванием “‘___ есть треугольное’ (в русском языке) есть атрибутивное предложение с пробелом для сингулярного термина” (116), по крайней мере следующим обоснованным шагом в направлении истины было бы интерпретировать его как переписывание, предполагающее, что и ‘писатель’, и ‘читатель’ способны использовать его также и как ссылку на предложения формы ‘___ есть треугольное’.

В этой связи следует заметить, что сходное замечание может быть сделано и в отношении различия между “‘Dreieckig’ (в немецком языке) означает треугольное” (65) и

(654) ‘Dreieckig’ (в немецком языке) является аналогом

русского слова ‘треугольное’.

Поскольку первое предполагает, тогда как второе – нет, что говорящий по-русски человек, которому оно адресовано, не только осознает, что ‘треугольное’ является русским словом, но и удовлетворен его присутствием в своем активном словаре. Как мы видели, заставляя тех, кому оно адресовано, вторично воспроизводить в воображении роль ‘треугольное’, (65) объясняет немецкое слово ‘dreieckig’. Таким образом, (65), по существу, имеет действенность выражения “‘dreieckig’ (в немецком языке), играет ту же самую роль, что и ‘треугольное’ в нашем языке”. Абстрактный сингулярный термин ‘треугольность’ может быть сконструирован как русское имя этой роли.

Здесь как раз место, чтобы подхватить тему, которая возникла в конце нашей первой встречи с рубрикой “‘___’ означает” только для того, чтобы быть отброшенной. В этом отношении я укажу, что контекст “‘___’ (в L) означает p” (72), где ‘___’ есть предложение из L, не должен смешиваться с ‘X, произнося ‘___’ (в L), утверждает, что-p’ (73). Последний контекст включает использование сингулярного термина ‘что-p’, тогда как первый – нет. Что тогда мы должны делать с этим явным обязательством к платоновским сущностям? Ключ содержится в самом (73). Тем не менее я не предполагаю, что ‘X утверждает, что-p’ (74) есть простое переписывание

(85) X произносит ‘___’ (в L).

То, что я этого не предполагаю, вообще-то по ясной причине не подразумевает, что кто-то мог бы, например, утверждать, что идет дождь, без использования какого-то данного языка L. Будем ли мы тогда допускать равенство:

(86) X утверждал, что-p =Df Существует язык L и предложение S такое, что S есть предложение из L и S (в L) означает p and X, говорящий на L, произносил S?

Это может быть началом анализа, поскольку наше обсуждение материального модуса речи показало нам, что ‘X утверждает, что-p’ (74) может упоминать предложение (в данном случае предложение в неспецифицированном языке) даже несмотря на то, что оно не кажется таковым и что ‘что-p’ может быть сконструировано как имя некой роли, которую в различных языках играют различные вокабулы, а в неуточненном языке – неуточненные вокабулы. С другой стороны, ясно, что (86) не может заканчивать анализ.

XV

Я начал с доказательства того, что ‘экзистенциальная квантификация над предикатными или сентенциальными переменными’ не утверждает существования абстрактных сущностей. Затем я предположил, что если единственными контекстами, затрагивающими абстрактные сингулярные термины, которые имеют форму ‘f-ность’, ‘K-вид’ и ‘что-p’ и которые не могут быть переформулированы с точки зрения выражений формы ‘x есть f’, ‘x есть K’ и ‘p’, являются категоризирующими высказываниями типа ‘f-ность есть качество’, ‘K-вид есть класс’, ‘p есть пропозиция’, тогда мы вполне могли бы надеяться устранить платонистические затруднения благодаря использованию синтаксической терапии. Затем я исследовал контекст, относительно которого считается, что он соотносит слова с экстралингвистическими абстрактными сущностями, а именно контекст “‘___’ (в L) означает ...”, и нашел, что это не так. Воодушевленный этим, я продолжил проверку различия между материальным и формальным модусами речи, чтобы рассмотреть идею, которую по результатам считал многообещающей, что такие категоризирующие высказывания как ‘Треугольность есть качество’, имеющих действенность синтаксических высказываний типа ‘“Треугольное” есть прилагательное’ могут избежать возражений, которые могут подвергнуться сходной жесточайшей критике.

Однако если я отстраняюсь и тщательно рассматриваю этот довод, мой энтузиазм может быть отрезвлен лишь осознанием, как много остается сделать до того, как будет защищено нечто подобное номиналистической позиции. Ибо я не могу пропустить тот факт, что два наиболее загадочных контекста, в которых имеют место абстрактные сингулярные термины, были замечены только для того, чтобы быть пропущенными по ходу более простой игры. В первую очередь я, конечно же, укажу на менталистские контексты типа

(87) Джон подразумевает, что S есть f,

а во вторую – на такие ‘номологические’ контексты, как

(88) То, что только что сверкнула молния, влечет, что вскоре грянет гром.

Затем – такие оценочные контексты, как

(89) То, что он опоздал, лучше, чем то, что он вобще не пришел.

Цель прояснения действенности таких контекстов столь же обширна, как и сама философия. Для достижения этой цели то, что было сказано выше, есть только пролегомены.

<< | >>
Источник: В.А. СУРОВЦЕВ.. ЯЗЫК, ИСТИНА, СУЩЕСТВОВАНИЕ. 2002

Еще по теме ПРЕДИСЛОВИЕ К ОНТОЛОГИИ[34]:

  1. 2. ОПЫТ РЕАБИЛИТАЦИИ ОНТОЛОГИИ КАК ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЙ ОНТОЛОГИИ
  2. 2. ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ ОНТОЛОГИЕЙ?
  3. 4. новая онтология
  4. ОНТОЛОГИЯ
  5. Кант считал онтологию завершением культуры человеческого разума.
  6. Семинар 4. Онтология. Основные философские категории Цель занятия:
  7. 1. АБСОЛЮТНАЯ ОНТОЛОГИЯ
  8. Онтология - наука о Сущем - выход из тупика и основа Спасения.
  9. Онтология мира политического
  10. Тема 9. Онтология Нового времени
  11. Раздел II. Учение о бытии (Онтология)
  12. XIX. ФЕНОМЕНОЛОГИЯ И ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНАЯ ОНТОЛОГИЯ
  13. VII. ОСНОВНЫЕ понятия онтологии
  14. § 3. Метапсихология и онтология экстремальной ситуации