<<
>>

II. Предыстория возникновения интенциональной семантики в лингвистической аналитической философии: завершение «лингвистического поворота» посредством «прагматического поворота» и вопрос об их синтезе

С самого начала в этом контексте встаёт следующий вопрос: Что именно в этом столетии понимается в философии под «лингвистическим поворотом» и с помощью каких приспособлений последний устанавливает конкуренцию между априорностью языка и априорностью сознания?

Витгенштейн, тот, кто действительно знаменовал «лингвистический поворот», дал короткий, но ясный, ответ на этот вопрос.

Этот ответ содержится в следующем пассаже, который ретроспективно суммирует содержание Логико-философского трактата:

Границы языка устанавливаются невозможностью описать факты, соответствующие предложению …, без повторения предложения. (Здесь перед нами возникает кантовское решение проблемы философии[102].)

Эта цитата проясняет суть трансцендентально-философского лингвистического поворота, поскольку лингвистическо-философски трансформируется кантовский «высший принцип синтетических суждений», т.е. «условия возможности познания одновременно являются условиями возможности объектов, данных в опыте».

Таким образом, условия возможности описания переживаемых фактов т.е. пропозициональные высказывания как репрезентации фактов, одновременно являются условиями возможности фактов, поддающихся описанию.

Суть этой трансцендентально-философской интерпретации Трактата (полностью развитой Эриком Стениусом[103]) проявляется также в знаменитой схеме определения понятия истины у Тарского:

«Высказывание ‘p’ является истинным, если и только если р».

Например: «Высказывание ‘Кот лежит на коврике’ истинно, если и только если кот лежит на коврике».

Можно попытаться далее спросить: «Когда точно имеет место, что кот лежит на коврике? То есть каковы доказательные условия, которые позволяют нам сказать, что он лежит на коврике?» Витгенштейн и Тарский ответили бы: это как раз то, что невозможно описать, не повторяя пропозициональное высказывание, в котором описывается этот факт-как-таковой.

Репрезентация мира посредством языка, более точно – посредством структуры пропозиционального высказывания, непостижима. Это демонстрирует методологическую первичность априорности языка.

Феноменолог, поддерживающий вместе с Гуссерлем первичность сознания данных феноменов, может выдвинуть следующее возражение: Но разве я не в состоянии верифицировать посредством восприятия, что моё простое убеждение в том, что ‘Кот лежит на коврике (а, скажем, не на подоконнике), соответствует феноменально данному факту в мире? Действительно, этот факт восприятия может даже быть схвачен с помощью фотографии; в этом случае все воспринимающие фотографию могут верифицировать, что моё убеждение соответствует, т.е. соответствовало, воспринимаемому факту. К феноменально данному факту восприятия теперь добавлен статус объективного критерия истины, который трансцендирует репрезентацию в просто вербальное описание факта в пропозициональном высказывании.

Опровергает ли это возражение тезис методологической непостижимости мира как репрезентаций в языке?

Ответ – и ‘да’, и ‘нет’ в зависимости от того, с какой точки зрения говорить о непостижимости.

Действительно, на мой взгляд, феноменологический аргумент демонстрирует, что дескриптивная репрезентация факта, посредством пропозиционального высказывания может быть в определённом смысле преодолена, а именно в отношении перцептуальной идентификации данных феноменов, которая доставляет моему сознанию очевидность для соответствия между простым утверждением факта и феноменально данным фактом. Таким способом действительно можно установить, что очевидность в сознании не может быть редуцирована к простому психологически релевантному «чувству очевидности», как иногда утверждают семантические защитники «лингвистического поворота». Возможность фотографирования утверждает, например, различие между объективно очевидным критерием истины и просто субъективным чувством очевидности. И очевидность в сознании, по крайней мере, является необходимым, т.е. обязательным, критерием для подтверждения или опровержения научных гипотез через суждения восприятия, а не просто психологически релевантной причиной субъективного признания научных принципов, как сказал бы Поппер; очевидность в сознании – это эпистемологически релевантное основание для их интерсубъективного признания[104].

Поскольку очевидность сознания утверждает для саморефлексии соответствие между интениционально-подразумеваемым и феноменально данным фактом, постольку открывается также феноменологический выход из пресловутого порочного круга метафизической корреспондентской теории истины и чисто логико-семантической корреспондентской теорией истины. Этот круг коренится в том факте, что объяснить соответствие между истинной пропозицией и абстрактным фактом можно только следующим образом: Истинная пропозиция – это то, что соответствует факту, а факт – это то, что соответствует истинной пропозиции. Этот порочный круг – который также лежит в основании критериологического безразличия определения истины у Тарского – теперь явно размыкается с помощью критерия очевидности для соответствия между тем, что подразумевается, и феноменально данным. Короче говоря, с точки зрения перцептуальной идентификации феноменальной очевидности пропозициональная репрезентация переживаемого мира может быть фактически трансцендирована; и с этой точки зрения не язык, но сознание перцептуальной очевидности является непостижимым a priori опыта.

Как бы то ни было, суть Витгенштейновой экспликации «лингвистического поворота» нельзя опровергнуть посредством теории истины феноменологической очевидности в стиле, который предполагался этой экспликацией, т.е. как указание на априорность языка поддающихся описанию переживаемых фактов. Это можно легко продемонстрировать на следующем примере. Предположим, путешественник показывает нам фотографию экзотического животного, относительно которого мы не можем сказать, ни к какому классу оно принадлежит, ни чего-то другого в этом же духе. В этом случае истинно, что существование животного утверждается посредством феноменальной очевидности, однако этого недостаточно для того, чтобы образовать суждение опыта, которое адекватно описывает находящийся перед нами факт. Отсутствует возможность предикативных определений изображённого животного посредством пропозициональных фраз, в которые изображённое животное входит как субъект, и, следовательно, теряется условие возможности полного суждения опыта.

Вероятно, мы даже можем увидеть на фотографии путешественника нечто такое, о чём вообще нельзя сказать, животное ли это или нечто ему подобное; однако репрезентированный объект можно охарактеризовать с помощью качеств цвета и формы. В этом случае утверждаемым остаётся перцептуальное сравнение качественно данных феноменов, но для данного нечто утрачивается любое его интерпретативное определение как такового, поскольку утрачивается соответствующая возможность пропозиционально-речевого описания.

Основатель прагматической семиотики и феноменологии (фанероскопии) Чарльз С. Пирс в данном примере, касаясь феноменальной очевидности, по-видимому, согласен с феноменологией Гуссерля а именно в смысле категорий первичности (= качественная особенность данной вещи) и «вторичности» (= то, что имеет место между эго и не-эго); однако в противоположность Гуссерлю он не говорит здесь об истине в смысле знания. Согласно Пирсу, для последнего требуется интерсубъективно обоснованная интерпретация значения данного феномена в отношении категории «третичность», т.е. передача непосредственной данности феномена посредством лингвистических символов[105]. По-моему мнению, суть Витгенштейнова открытия априорности пропозиционального языка теперь можно в перспективе феноменологических интуиций адекватно перевести в возможность перцептуальной очевидности и эпистемологической необходимости перцептуальной очевидности в отношении априорности сознания.

II.2. Однако принимая в расчёт перцептуальную идентификацию объекта или объектов посредством пропозициональных фраз, следует учитывать не только эпистемологически релевантную связь между феноменологией и философией языка, но также может быть особо поставлен вопрос о соотношении ранней фазы языкового анализа у Витгенштейна и логической семантики Карнапа и Тарского. Каким образом?

Лингвистическая аналитическая философия, по крайней мере на ранней стадии, была ориентирована на пропозициональные фразы, а не на речевые акты. Это подразумевает абстрагирование от того, что Чарльз Моррис называл прагматическим измерением интенционального и интерпретативного использования знаков между говорящим и слушающим в ситуационном контексте.

В то же самое время она пыталась, касаясь семантического измерения значения высказываний, рассмотреть не только их интенциональный смысл, но также их интенциональную референцию к реальным фактам, а это прежде всего подразумевало, что термины в рассматриваемых предложениях имеют референцию; например, в высказывании «Кот лежит на коврике» референцию имеют «кот» и «коврик». Действительно, это высказывание в отношении кота и коврика – как логических и онтологических субъектов – утверждает существование отношения или состояние дел, что кот лежит на коврике.

Однако в этом месте уже опознаётся прагматический дефицит абстрактной теории логической семантики. Для того чтобы определить реальный референт субъекта предложения, лингвистически близкого семантического референта субъекта предложения недостаточно. В противном случае субъект предложения «Нынешний король Франции лыс» или субъект предложения «Ведьмы летают на помеле» равным образом предполагали бы реальный референт. Однако эти субъекты в лучшем случае имеют фиктивный референт; ибо их реальный референт не может быть показан посредством соответствующей идентификации объектов, существующих в пространстве и времени.

Таким образом, достоверность реального референта предложения зависит от идентификации интендированных объектов. Для того чтобы быть уверенным в их возможности, необходимо предполагать, что пропозициональная фраза интендируется или интерпретируется как суждение восприятия говорящим или слушающим соответственно и что она может быть верифицирована посредством идентификации интендированного объекта. Это подразумевает, что двучленная основа логической семантики, ориентированной на абстрактные пропозиции, должна быть расширена в смысле Пирса до трёхчленной основы семиотики, интегрирующей прагматику. Ибо идентификация лингвистически интендированного объекта в реальном мире имеет отношение к интенциональному и интерпретативному языку, используемому говорящим и слушающим.

На этой основе мы сразу же можем и должны расширить семиотическую схему.

Ибо, как особо было показано Джосайя Ройсом в развитие идей Пирса[106], нельзя понять возможность референциальной верификации пропозиций в эмпирической науке без того, чтобы в то же самое время не предполагать коммуникативное понимание между субъектами науки как членами интерпретативного сообщества относительно значения элементов пропозиций. Поскольку Ройс, как социальный философ, понимал интерпретативное сообщество одновременно как социальное в смысле исторически опосредованного традицией, он фактически был первым, кто оправдал мой более поздний так называемый тезис комплиментарности, касающийся соотношения естественных наук и герменевтического понимания социального[107]. В этом пункте мы должны возобновить вопрос об оправдании прагматического расширения анализа знаковых функций с точки зрения витгенштейнианского «лингвистического поворота» в философии. Скорее всего, это не ведёт к восстановлению методологической первичности философии сознания. И причина в том, что интенция рефлексии самосознания, определяющая возможность референциальной верификации значения пропозициональных фраз, вне сомнения, является сутью интенционального сознания.

В действительности же эти соображения непосредственно ведут к центральному тезису книги Сёрла Интенциональность, опубликованной в 1983 году.

<< | >>
Источник: В.А. СУРОВЦЕВ.. ЯЗЫК, ИСТИНА, СУЩЕСТВОВАНИЕ. 2002

Еще по теме II. Предыстория возникновения интенциональной семантики в лингвистической аналитической философии: завершение «лингвистического поворота» посредством «прагматического поворота» и вопрос об их синтезе:

  1. III. Интенциональная семантика Джона Сёрла как интерпретация «прагматического поворота» в философии сознания
  2. 1.2.2. Парадигма лингвистического поворота
  3. Карл-Отто Апель ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ И ИНТЕНЦИОНАЛЬНОСТЬ:
  4. АНАЛИТИЧЕСКИЙ ПОВОРОТ
  5. Лингвистические трудности
  6. Лингвистическое сочинение Как сформулировано задание 15.1?
  7. Поворот исполнения решения суда
  8. Упражнение 36.Повороты в сторону
  9. Соотношение априорности языка и априорности сознания в свете трансцендентальной семиотики или лингвистической прагматики[90]
  10. Статья 247. Поворот исполнения решения суда
  11. Статья 248. Рассмотрение заявления о повороте исполнения решения суда