<<
>>

Революция

11

ционных идеях и действиях. Как только начиналась революция, всегда находились люди, которые «обнаруживали», что она про­исходит во исполнение древних пророчеств. Не только это, но и сам акт революции вызывал новые ожидания и надежды на лучшее будущее, что поддерживало людей морально и побуж­дало их к действиям.

Сильное религиозное ощущение апока­липтических перемен пронизывало вполне мирские револю­ционные стремления: революция, как мы увидим, часто пита­лась откровением.

В эпоху революции приходят новые утопические мечты. В главе 5 мы встречаем Луи-Себастьяна Мерсье, автора первой мировой светской фантастической утопии. Он приводит нас в Париж 2440 года, где господствуют наука, разум и порядок: просвещенный монарх играет в шахматы и другие интеллекту­альные игры со своими добродетельными подданными мужс­кого пола в их свободных от кофе, алкоголя и табака мастерс­ких и домах, в то время как их жены сосредоточены на угожде­нии своим мужьям, выполняя рутинную работу и воспитывая младенцев.

Мы также видим двух других известных французс­ких революционных писателей: графа де Вольни, который из­бежал гильотины, спасаясь бегством в Соединенные Щтаты, и маркиза де Кондорсе, который избежал гильотины, умерев в тюрьме. Очевидно, «правительство охраны здоровья» присуще всем утопиям и использует и производителей, и потребителей.

Книга кратко рассматривает некоторых крупных и наибо­лее интересных писателей-утоп исто в XIX века. Hi пытаясь обеспечить читателя полным справочным пособием по утопи­ческой мысли, я сосредоточился на некоторых авторах, чьи ра­боты иллюстрируют более широкие изменения в подходах к бу­дущему. Один из них — Мэри Гриффит, которая размышляет о мире, в котором технологический прогресс и женское со­циально-экономическое (но не политическое) равенство вводят в золотой век религиозного благочестия, воздержанности, мира и порядка.

Другой — Эдвард Беллами, который утверждает, что индустриальные беспорядки, сотрясающие Америку в течение 1870-х годов, фактически готовили путь к демократическому социалистическому раю, в котором к 2000 году каждый рабо-

12

ДэвидА.Уилсон

тал бы для государства и посвящал себя общественному благу. И третий — Герберт Уэллс, сделавший больше, чем любой дру­гой писатель, для популяризации понятия евгеники или изби­рательного размножения как ключа к будущему совершенству.

Это не те миры, в которых большинство из нас хотело бы жить, за исключением одной вещи. Во всех утопиях, светских или религиозных, безотносительно к их различиям, выделяется одна общая особенность: в них отсутствуют юристы.

По мере того как мы в главе 6 продвигаемся к первой по­ловине XX века, самому насильственному периоду во всей ис­тории человечества, утопии рушатся в прах. Даже еще перед Первой мировой войной было растущее чувство, что здравый рассудок, порядок и функционализм, связанные с более ран­ним утопическим видением, могли в действительности создать мир, в котором инициатива, спонтанность и художественный творческий потенциал будут подавляться и само понятие про­гресса станет иллюзией. Эти мрачные сомнения были отчет­ливо выражены Жюлем Верном, чье фантастическое изобра­жение Парижа начала 1960-х годов, описанное в начале 1860-х, поражало удивительным попаданием вточку. Усиливалось так­же понимание ужасов технологии. Эта точка зрения была от­ражена в романах Герберта Уэллса, который был первым, кто предсказал характер и последствия ядерной войны — даже при том, что он сумел убедить себя в том, что в конце концов все разрешится к лучшему с помощью просвещенной элиты уче­ных и интеллигенции, спасающей мир от честолюбивых и жад­ных к власти политических деятелей.

После Первой мировой войны изображения будущего ста­новятся все более мрачными. В 1920—1921 годах, в ранний пе­риод русской революции, Евгений Замятин написал первый мрачный фантастический роман, озаглавленный «Мы»; в нем описывается мир, в котором коллективное государство стерло индивидуализм и почти абсолютный порядок был достигнут ценой полной потери свободы. Та же самая тема была подня­та, но менее успешно, Айном Рэндом, чей общий уровень со­чувствия был почти таким же, как у Уэллса.

13

Намного более выразительным, чем работа Рэнда, был ро­ман Олдоса Хаксли «Чудный новый мир». Хаксли принял цен­тральную предпосылку эпохи Просвещения, что человеческий разум безгранично податлив, и навязчивую идею конца XIX века — евгенику и преобразовал их в мрачное зрелище, в кото­ром избирательно размножаемые человеческие автоматы от рождения запрограммированы быть счастливыми и функцио­нальными членами ультрарационального социального поряд­ка. Но, безусловно, самый черный и самый суровый и мрачный роман вышел из-под пера Джорджа Оруэлла под названием «1984», который обнажил кошмар тоталитаризма, диктатуры, пропаганды, контроля разума и пыток, чтобы представить воз­можность будущего, где власть и притеснение положат конец самим себе и где весь прогресс станет «прогрессом в сторону увеличения страданий». Это книга, от которой стынет кровь именно в силу созвучия с тем миром, в котором она была на­писана.

И опять мое обсуждение безнадежной мрачности концен­трируется на нескольких ключевых фигурах вместо широкого охвата источников. Я предпочел глубину широте, допуская, что такие авторы, как Берн, Уэллс, Замятин, Хаксли и Оруэлл, от­ражают и акцентируют наиболее общие паттерны в нашей пе­ременчивой перспективе будущего.

Так как мы подходим все ближе.к настоящему, в главе 7 я набросал некоторые из главных характеристик современной североамериканской картины мира. Одно направление мыс­ли, берущее начало в XIX веке, принимает оптимистическое представление технологических перемен и видит впереди воз­растающий прогресс. На фоне этого страхи перед ядерной войной, глобальным терроризмом и экологической деграда­цией вызывают ощущение катастрофы, которое нашло свое выражение во всем — от церковного права до триллеров Гол­ливуда. В то же время феминистическое движение в течение 1970-х годов вызвало первые утопические образы будущего, которые наблюдались в течение пятидесяти лет, хотя эти проек­ции уравновешивались молчаливым пониманием разрушитель-

14

Дэвид А.

Уилсон

ного и мрачного потенциала, который существует в современ­ном мире.

Наконец, в главе 8 я обсуждаю так называемых научных футурологов 1950-х годов и, кроме того, тех, кто, возможно, убедился, что может предсказывать ход естественного разви­тия, но еще в этом никого не убедил. Я также делаю некото­рые комментарии к тому, что случается, когда пророчества и предсказания терпят неудачу — что обычно и происходит. Этот раздел — своего рода «намек для пророков»: хороший пророк всегда имеет шанс поправиться, если он принял правильную стратегию.

Это — то, что в книге содержится. Теперь о том, чего вы в этой книге не найдете. Марксизма здесь немного; фактически Нострадамус занимает больше места, чем Маркс. О марксист­ской философии уже было написано достаточно много, и, во всяком случае, Нострадамус теперь, кажется, более влияте­лен, чем Маркс. При этом вы не достигнете многого из нынеш­него урожая ясновидцев, так что эта книга — больше об исто­рии будущего, чем о существующих предсказаниях. О научной фантастике будет сказано не много — этот предмет настоль­ко обширен, что сам по себе заслуживает книги. Мой подход неапологетически геоцентричен. Рассматриваются только предсказания о планете Земля, а будущие исследования кос­моса и его колонизация полностью игнорируются. Странный новый мир двадцать третьего столетия звездного корабля «Про­гресс» с его русским офицером, который думает, что Ленинг­рад все еще существует, и его капитаном, который считает, что «единица в биквадрате» — больше чем единица, пусть ждет своего продолжения.

Если вы ожидали именно этого и уже заплатили за эту книгу, то возможно лишь одно: идите-в свой книжный магазин и забе­рите свои деньги обратно. Иными словами, будьте бдительны.

<< | >>
Источник: Уилсон, Д.. История будущего. 2007

Еще по теме Революция:

  1. Французская революция, как и всякая вообще революция, была насилием, исключавшим какой бы то ни было либерализм.
  2. Все прежние революции были революциями слева.
  3. Французская революция XVIII в. Складывание революционной ситуации и начало революции (5 мая 1789 г.-10 августа 1792 г.)
  4. Раздел 5 Альтернативы и модели мирового развития в эпоху научно-технической революции Глава 1 Начало и особенности современной научно-технической революции
  5. § 19. Природа научной революции. Типы научных революций
  6. Фрайер X.. Революция справа. 2008, 2008
  7. Французская революция в историографии.
  8. Спад и итоги революции.
  9. §1. Конституции и революции
  10. «Революция цен».
  11. § 1. Франция накануне революции
  12. Отношение к революции.
  13. § 1. Революция
  14. НЕРАЗЛИЧИМОСТЬ РЕВОЛЮЦИЙ