Самосознание, «результат» слова, останется чем-то словесным и без слова
; в опоре на него-то, на свой «рефлекс», как бы по ниточке «самосознания» и устремляется вперед мысль, имеющая дело с самими вещами.
Почти сразу же, однако, [он] замечает, что эта тяжеловесная конструкция, изображение жизни духа в виде двух рельсов — мысли и ее сознания, самосознания —просто не нужна.
«В самосознании душа не раздвояется на сознаваемое и чисто сознающее Я, а переходит OT одной мысли к мысли об этой МЫСЛИ, TO есть кдругой мысли» (169). Потебня не видит причин гипостазировать самосознание (сознание), оно остается в виде второго Я, зеркала, или наблюдательного пункта. Такой постоянно действующей инстанции просто нет. Что есть—так это разорванность человеческой данности, ответственность одной стороны человека за другую. «При самосознании данное состояние души не отражается в ней самой, а находится под наблюдением другого его состояния [...] Спрашивая себя, не проронил ли я лишнего слова в разговоре с таким-то, я стараюсь дать отчет не чистому Я и не всему содержанию своего эмпирического Я, а только одной мысли о том, что следовало мне говорить с этим лицом» (169). Почему отдание отчета о себе вообще в человеке происходит, почему человек ответственное существо. Потебня разбирает самосознание (сознание), не веритвсуществованиетакой конструкции, принимает сознание как отдание отчета, т. e. как совесть.Мы видели не раз, как легко у Потебни соседствуют вещи, которые вроде бы должны были бы друг друга исключать. Уживчивость, мягкая пластичность сохраняются и здесь, позволяют Потебне одновременно и принимать теорию сознания-самосознания, и отождествлять сознание с мыслью, а самосознанию отказывать в существенности. Оно, мы только что видели, сводится к самоотчетности. Оно, читаем мы, отсутствует в ребенке. Ho ведь на месте будущего сознания, или самоотчетности, у ребенка что-то другое.
«Если для ребенка в первое время его жизни все, приносимое ему чувствами, все содержание его души есть еще нерасчлененная масса, то, конечно, самосознания в нем быть не может, но есть уже необходимое условие самосознания, именно невыразимое чувство непосредственной близости всего находящегося в сознании к сознающему субъекту» (170). Ребенок, конечно, не субъект; и между «всем» и «находящимся в сознании» он не различает, так что последние шесть слов приведенной фразы можно спокойно отбросить. B самом деле, Потебня скажет через несколько строк: «На первых порах для ребенка еще все — свое, еще все — его Я, хотя именно потому, что он не знает еще внутреннего и внешнего, можно сказать и наоборот, что для него вовсе нет своего я» (там же).«Чувство непосредственной близости всего», принятие мира «всего» как многозначительно важного составляет черту человека, вернее, составляет человека раньше, чем он субъективирует себя в «Я» и объективирует мир в «предметы». Чтобы не отстать OT мысли Потебни и подготовиться к его решению антиномии «вещь-слово», мы должны хотя бы вчерне дать себе отчет в нашем отношении к вещам.
Мы «воспринимаем» в вещи не только ее «чувственную» сторону. «Восприятие» коричневого, неровно (перспективой искаженного) окаймленного ровными линиями, прочного, гладкого, удобного для сидения за ним и т. д. не дало бы нам угадать за этими показаниями чувств стол. Узнавание в столе стола — результат навыка, но не только и не в главном. Главное — прежде всего увидеть за ворохом впечатлений нечто (можно сказать: целое). Этому учит не навык, потому что и невиданная вещь — для нас нечто. Мы ее воспринимаем чувствами, в смысле, могли бы фиксировать и приборами, как источник ощущений; как нечто мы невиданную вещь не воспринимаем чувствами и [не могли бы] фиксировать приборами. He видя нечто, мы не фиксируем даже пучок ощущений, потому что только цельность и делает ощущения пучком, до «нечто» и «целого» ощущения от вещи размазаны по фону. Так созвездие, пока не сложится в «гештальт», не выделено в звездном небе.
Говорить, что опыт — скажем, опыт приспособления или другой—научил человека во всем и всегда схватывать прежде всего единства, значит только уйти от трудного вопроса. Что опыт учит многому и по-всякому — несомненно. Ho мы видим в вещи TO, чего не видим и никак не воспринимаем — нечто — не потому, что нас научил опыт. Опыт учит чему-нибудь.
Еще по теме Самосознание, «результат» слова, останется чем-то словесным и без слова:
- Крылатые слова
- Строение слова
- Бибихин В. В.. Внутренняя форма слова.2008, 2008
- Ключевые слова и образы
- Акты. Значение данного слова.
- Слова и их значения
- Семантика слова «хора» в диалогах Платона
- Последние слова
- Брахманы, служители слова
- ВНУТРЕННЯЯ ФОРМА СЛОВА[2]
- Современный статус слова объясняется в немалой мере лингвистикой
- § 7. Два слова о легисакционном процессе
- Новое понятие «демиурга». Превращение слова в специальный термин
- Упражнение 1. Пишите и читайте буквы, слоги и слова
- ЛИТЕРАТУРНО-КРИТИЧЕСКОЕ ЭССЕ, НАПИСАННОЕ В ФОРМЕ СЛОВА
- Этимология слова «подведомственность» сводится к понятию «ведомство»,
- Образ мастера и семантика слова «демиург» в диалогах Платона
- Платон о двух видах слова. Образно-мифологический и рационально-логический планы в «Тимее»
- Ключевые слова: философия, познание, опыт, эмпирия, практика, эксперимент, свобода, политика.
- Думается, что поскольку в демократических государствах признается и гарантируется свобода информации и свобода слова