Сатана выбрал женщину вначале, чтоб привести мужчину к падению; Бог женщину выбрал наконец, чтобы всех нас возродить.

Как смерть пришла через женщину, так и жизнь должна прийти, И те, которые вкусили плод, предложенный ею, могут благословить

святое имя Божье.

Женщиной, конечно, была сама Сауткотт.

А затем случилось нечто замечательное: Джоанна Сауткотт начала проявлять все признаки беременности. Не менее двад­цати одного доктора исследовали ее, включая некоторых веду­щих хирургов Лондона, и семнадцать из них заключили, что она действительно носит ребенка. Ее последователи стали пла­нировать рождение: они купили дорогую колыбельку, раздо­были искусно сделанную копию Библии, сделали стеганое оде­яло и вязаную одежду для грядущего Мессии.

134

Дэвид А. Уилсон

Сомнения начали расти по мере того, как потянулись сна­чала дни, а затем и недели после того, как прошла ожидаемая дата родов: мало того что не было никакого ребенка, но и при­знаки беременности стали исчезать. Она стала все более сла­беть, пока в конце концов не умерла через два дня после Рож­дества 1814 года. Согласно одному из ее докторов, незадолго до своей смерти она сказала, что «все это, кажется, заблужде­ние». Но многие из ее последователей даже тогда не отказались от надежды. Они обернули ее тело фланелью, обложили его грелками и ожидали, что она встанет на третий день.

Во всех этих историях присутствует некоторый трагический привкус. Пропаганда революции, линейное представление ис­тории, ощущение неограниченного прогресса и мечты о тыся­челетнем царстве Христовом были не только различными про­явлениями поиска смысла в ходе сбивающих с толку и катаст­рофических времен, но также и отражением глубочайших че­ловеческих желаний лучшего мира. Трудно читать у Тауэрса о картине тысячелетнего царства Христова, в котором будет ме­дицинский прогресс, личная безопасность, мир, правосудие и процветание, не чувствуя, что за такие вещи стоит бороться. Но что является лучшим путем к этой цели — революция или Апо­калипсис? Это совершенно другой вопрос.

Напротив, есть основания опасаться подходов к будущему, которые противопоставляют реальность идеалу, предусматри­вая революционный или апокалиптический прыжок из одно­го состояния в другое. Результат слишком часто повергает в трепет: жизнь при «пятых монархистах» была бы вовсе не ве­селой, как и жизнь при французских революционных демок­ратах вовсе не была бы земным раем. Существуют также и дру­гие проблемы. Американское ощущение особого предназначе-

История будущего

135

Томас Роуландсон высмеивает Джоанну Сауткотт.

ния могло стать невыносимым самодовольством и фарисейс­кой самоуверенностью, а такие пророки, как Эбиезер Копп, Элеонора Дэвис, Ричард Бразэрс и Джоанна Сауткотт, были действительно душевнобольными, однако многие их историки могут отказаться от комментариев. Вне этих частностей поиск смысла засорен пророческими неудачами.

136

Дэвид А. Уилсон

С этими оговорками я хотел бы ограничиться одним чело­веком, который правильно назвал будущий курс Французской революции, — ирландским либеральным консерватором Эд-мондом Бёрком. В отличие от своих демократических респуб­ликанских современников Бё'рк обладал намного более глубо­ким чувством исторической сложности, недолговечности соци­ального порядка, власти человеческих страстей, соотношения между целями и средствами и потенциальными последствиями попытки реструктурировать общество согласно абстрактным основополагающим принципам. Все эти характеристики лежат за его «Раздумьями о революции во Франции» .(1790), которые обнаружили у революции скрытые тоталитарные тенденции в то время, когда почти каждый в британской партийной нации при­ветствовал события во Франции.

Еще до радикализации революции, до провозглашения Французской Республики, до вспышки революционной войны, до террора и до того, как кто-либо слышал о Наполеоне, Бё'рк предсказал и паттерн изменения, и его конечный результат:

При слабости единой власти и при всеобщем волнении ар­мейские офицеры в течение некоторого времени будут в со­стоянии мятежа и разбитыми на группировки, пока некий по­пулярный генерал, который понимает в искусстве примирения солдатни и обладает истинным духом командования, не при­кует взоры всех людей к себе. Армии будут повиноваться его личному мнению. При этом положении вещей нет иного спо­соба сохранить военное повиновение. Но с того момента, ког­да это случится, человек, который действительно командует армией, — ваш хозяин; хозяин (хотя и ненадолго) вашего ко­роля, вашего собрания, хозяин всей вашей республики.⁵⁶

Как ни странно, этого результата не предусмотрели ни ан­тиисторические демократические республиканцы, ни милле-нарии, чьи писания были столь преисполнены надежд в нача­ле 1790-х годов. В конце концов, это был человек с наиболее глубоким, цельным историческим сознанием, который откло­нял пророчества и предсказания как полностью фантастичес­кие и наиболее ясно проникал взором в будущее.