Виртуальное и виртуальная реальность по эту сторону реальности

Рассмотрев лексическую и терминологическую историю корня *uiro-, принявшего затем вид vir-, а еще позднее - virt- и вирт-, я прихожу к выводу о том, что виртуальное и виртуальная реальность - понятия, находящиеся неизменно на границе их тематизации в ка­честве терминов, т.е., остающиеся во многом в пределах повседнев­ного языка.

На протяжении долгой истории корня *uiro- / vir- / virt-, семан­тика его претерпевала изменения; неизменной оставалась лишь специфическая двойственность организации его смыслов. B син­хронном семантическом поле этого корня происходила поляриза­ция, которая затем принимала вид актуализации одной из семанти­ческих групп и отхода другой на второй план. Однако, фактически, ни одна из этих групп не была более актуальной, чем другая. Семан­тика корня в целом организовывалась таким образом, что одна из групп декларировалась как актуальная, в то время как вторая была необходимым компонентом смысла в качестве параллельно суще­ствующего значения, «двойного дна», о котором умалчивалось. Та­кое умолчание было принципиально важно для конструкции смыс­ла этого корня.

Сокрытие это позволяло повседневному носителю языка ви­деть лишь первый, декларируемый план смысла понятия в целом, и декларативно приравнивало этот план к единственному компонен­ту общего смысла понятия. При этом, однако, как другие планы, о которых умалчивалось, так и само наличие этих других планов яв­лялись смыслообразующими конструктивными элементами для смысла виртуального во все времена существования этого корня, и наши дни не представляют здесь исключения.

Приходится признать, что философское осмысление виртуаль­ного и виртуальной реальности традиционно идет по пути, задавае­мому ему самой виртуальной реальностью как предметом фило­софского рассмотрения. Другими словами, философия тематизиру- ет виртуальную реальность лишь в том аспекте, в каком виртуаль­ная реальность декларирует себя. Таким образом, философия при­нимает активное участие в практиках и конструкциях виртуальной реальности.

Повседневному носителю современного русского языка о вир­туальной реальности известно прежде всего то, что она представля­ет собой неопределенную сферу значений. Сфера эта лишь обозна­чается отсылкой, в то время как семантика ее едва ли раскрывается. Соответственно, философское осмысление виртуальной реально­сти сосредоточивается преимущественно на том, чтобы обозначить онтологический статус этой «сферы».

При этом семантическая неопределенность осмысляется чаще всего как недо-реальность виртуального, что, в свою очередь, арти­кулируется в более общем плане - как его не-реальность или его от- деленность от реальности. Такой поворот имеет отношение к со­крытию виртуального, осуществляемому теперь уже непосредст­венно в сфере философии. Таким образом, преимущественное вни­мание философии уделяется оппозиции виртуальной реальности и реальности в целом, а также поиску различных подходов к объясне­нию именно онтологического их отношения. В результате такого подхода достигается конструкция и легитимация сложной онтоло­гической ущербности-превосходства виртуальной реальности по отношению к реальности в целом.

Однако, такое видение виртуальной реальности - в том числе и с точки зрения специальных теоретизирующих дисциплин - являет­ся необходимым конститутивным элементом виртуальной реально­сти. Кроме того, даже при таком рассмотрении, которое обращает внимание лишь на декларативный план виртуального и виртуаль­ной реальности, высвечиваются многие существенные черты той картины, которая может явиться полностью лишь при более общем взгляде.

Данная работа представляет собой поиск смысла, который вкладывает современное общество в сложное, омонимизирующее понятие виртуальной реальности. То есть, речь идет о конструиро­вании социального смысла понятия виртуальной реальности, а так­же виртуальная реальность как область (способ) конструирования социального смысла. Можно заключить, что в современном обще­стве имеется некая особая область конструирования социального смысла, которая называется виртуальной реальностью. Об этом смысле известно, что он оказался актуализированным и получил существенное развитие в связи с появлением и широким распро­странением компьютеров, компьютерных сетей и компьютерного моделирования реальности.

Даже сама не строгость употребления слов виртуальное и вир­туальная реальность во всех современных дискурсах, - как повсе­дневных, так и профессиональных, - а также и популярность этих слов говорит о возникшей необходимости тематизации некоторых важных обстоятельств общественной жизни, которые очевидным образом увеличили свою значимость и сферу распространения с по­явлением компьютеров. Однако, сами эти обстоятельства и явления вовсе не новы. Они существовали всегда, и тот факт, что они столь сильно актуализировались в настоящее время в связи с общими процессами пост-современности, и, в частности, с широким рас­пространением компьютеров, означает, что они требуют философ­ского осмысления как таковые. Кроме того, необходимо осмысле­ние их актуализации именно в современном обществе.

В чем же состоит эта область социального конструирования ре­альности, называемая виртуальной реальностью, каковы ее особен­ности и механизмы?

Современная ситуация такова, что философия оказалась в со­стоянии едва ли не языческого категориального и понятийного син­кретизма, результирующего в единственном «дозволенном» поня­тии - мира, или просто «всего».

Эти «миры» или множественные реальности современной фи­лософии сами по себе весьма примечательны. Здесь можно привес­ти в качестве примера полионтичность мира, о которой говорит

Н.А. Носов: «Подход, основанный на признании полионтичности реальности, разработанный и описанный нами, получил название “виртуалистика”. Относительно психики этот подход конкретизи­руется в теории психологических виртуальных реальностей»^[78]. Можно упомянуть также и активно развиваемую сейчас концепцию «возможных миров».^[79]

B результате возникла ситуация, когда едва ли не всякий рек­ламный ролик стал претендовать на то, чтобы быть неким «отдель­ным миром» или «отдельной реальностью». Постольку, поскольку все другие попытки категоризации мира были объявлены заранее несостоятельными, - категория виртуального стала, по сути, одной из возможных альтернатив категорий вообще, - существенно дис­кредитированных постмодерном, - а также и любого определения и определенности, граней, границ и т.д..

Bсе эти различные «миры» и реальности обладают любопыт­ными противоречивыми качествами. С одной стороны, на уровне категориальном они максимально изолированы друг от друга и замкнуты в себе, что диктуется необходимостью обозначить их именно как нечто континуальное и завершенное. Однако, даже на самый некритический взгляд, эта непроницаемость выглядит куда большей схоластической фикцией, чем все метанарративы, под­вергшиеся деконструкции. Изолированность этих миров и вообще само выделение их в качестве отдельных миров никому не прихо­дит в голову воспринимать слишком буквально, это осознается как, в конечном счете, лишь понятийный инструментарий для построе­ния обходных путей. Поэтому с другой стороны - фактически - эти миры и реальности представляют собой нечто весьма диффузное и предельно взаимопроницаемое, что определяется в целом той фи­лософской задачей, которая и вызвала их к столь активной и значи­мой жизни в настоящее время.

Оказывается, следовательно, что виртуальная реальность пред­стала в современном мире в самом общем смысле как средство и способ объединить распадающийся на части мир, лишенный кате- горизирующей и систематизирующей его деятельности человече­ского разума, и превратившийся в некое скопление взаимопрони- цаемых «миров». В этом качестве понятие виртуальной реальности представляет собой своего рода один из немногих допускаемых и горячо принятых в этом качестве универсальных «экзистенциалов» современной философии.

Явление виртуальной реальности в современном мире оказы­вается в таком положении, что может отчетливо проявить свои кон­структивные составляющие, свое качество и онтологический ста­тус. В современной культуре виртуальная реальность обозначается указанием, отсылкой к некоей области явлений, субстанциональ­ный смысл которой наполовину скрыт от нашего повседневного взгляда. Все, что известно нам об этой области в таком случае - это подчиненность ее онтологического статуса по отношению к реаль­ности повседневности. Утверждение такой подчиненности пред­ставляет собой, следовательно, тезис о нереальности виртуальной реальности, ее принадлежности к некоему «миру идей», которая обозначает некую фиктивную природу виртуальной реальности - поскольку здесь речь идет о «платоновской» линии, которую мож­но проследить в истории восприятия виртуального и виртуальной реальности. Современная часть «аристотелевской» линии в конст­руировании смысла виртуальной реальности более снисходительна по отношению к виртуальной реальности, то есть, оставляет ей больше простора для полноценного онтологического воплощения. Однако же, тем не менее, здесь также утверждается недостаточный онтологический статус виртуальной реальности - в силу того, что виртуальная реальность сводится при этом практически к чистой потенциальности.

Итак, в самом общем смысле виртуальная реальность объявля­ется в современном обществе миром идей (или символов, или даже симулякров) - либо неким особенным содержанием сознания, если речь идет об «аристотелевской» линии. Причем, этот мир идей уже не воспринимается нашими современниками как высшая реаль­ность. Напротив, когда речь идет о нереальности виртуальной ре­альности, при этом имеется в виду ее некоторая «нежизненность», выключенность из ткани реального повседневного бытия.

Именно на такую выключенность прежде всего и указывает по­нятие виртуальной реальности как отсылка, и именно эта выклю­ченность конструируется утверждением симулятивной природы виртуальной реальности. В «аристотелевской» же линии, которая представлена, например, в работах Н.А. Носова, виртуальная реаль­ность рассматривается как кратковременная актуализация потен­циального состояния сознания, которая выключена из общего про­странства реальности, - а именно, из интерсубъективности и вре­менной континуальности реальности (так, примерами виртуальных состояний в теории Н.А. Носова являются опьянение, измененные состояния сознания, аффект и т.д.)^[80].

В этой связи становится очевидным, что эта самая столь отчет­ливо декларируемая «нереальность» виртуальной реальности пред­ставляет собой часть социальной конструкции виртуального. В са­мом деле, при внимательном рассмотрении очевидно, что деклари­руемая «нереальность» виртуальной реальности означает прежде всего утверждение о некоем значимом отграничивающем позицио­нировании ее в рамках обще-социального континуума.

Семантической основой виртуального является механизм со­крытия в рамках социального континуума. Онтологический статус виртуального, таким образом, всегда отчетливо двойствен: неиз­менно утверждается реальность виртуального, его «посюсторон­ность» реальности, и включенность в ткань социального. Вместе с тем, однако, реальность виртуального утверждается как непремен­но специфическая реальность. Виртуальное всегда насторожено от­носительно границы реального и нереального, но задача его состо­ит именно в том, чтобы оставаться «по эту сторону реальности».

Сокрытие осуществляется за счет того, что в плане декларатив­ном виртуальная реальность конституируется как некая Другая ре­альность, отличная от основной или общей реальности. При этом контуры этой Другой реальности принципиально и намеренно раз­мыты, она старательно избегает точных описаний и четких опреде­лений. Фактически, про нее должно быть известно лишь то, что она обладает неким вторичным по отношению к общей реальности он­тологическим статусом.

Этот вторичный статус не однозначен. Он одновременно явля­ется подчиненным по отношению к основной реальности (в силу своей вторичности) и демонстрирует свое над ней превосходство, означая некие сферы бытия, которые не могут быть доступны регу­лярной, повседневной социальной реальности. Подчиненный ста­тус виртуальной реальности означает, что она не детерминируется полностью правилами и механизмами социального. Она остается в тени социального, не обладая полноценным онтологическим стату­сом, - и, следовательно, она не является онтологически ответствен­ной в полной мере. Под онтологической ответственностью я пони­маю здесь не этический аспект, но включенность в пространство регулярной социальной онтологии, проницаемость всеми его эле­ментами и такое участие в этом пространстве, которое может харак­теризоваться как полное или неизбежное, означая, в конце концов, поглощенность элемента включающим его целым.

B отличие от сферы онтологически ответственного, основная конститутивная особенность социальной сферы виртуальной ре­альности состоит в том, что она представляет собой пространство, в котором возможно частичное высвобождение из плотного плете­ния регулярной социальной онтологии. Безответственность пред­стает здесь как возможность пренебречь некоторыми причин­но-следственными связями или изменить заведенный ход вещей. Пренебрежение или изменение это, однако, не должно приобретать именно регулярный характер, иначе оно станет принадлежать сфе­ре реальности. Bиртуальная же реальность никогда не возводится в систему; именно поэтому она не конвертируется в категории усто­явшейся социальной теории, всегда ускользая от этого определения под видом случайного, единичного, - незначительного для жизни социума в целом.

Действительно, всякий раз виртуальная реальность получает статус случайного, - как эфемерного и нефиксируемого именно в социальном отношении. Сфера виртуального неизменно далека от ключевых интересов общественной жизни; она находит свое вопло­щение в самых неожиданных местах и обличьях, заботясь лишь о том, чтобы не стать полноценным фактом именно (регулярной) со­циальной реальности. Этой цели она достигает, однако же, декла­рируясь как неполноценная (эфемерная, нереальная) в плане онто­логическом.

Тем не менее, вся эта конструкция осуществляется в общем поле социального. В задачи виртуальной реальности не входит пре­одоление реальности или выход за ее пределы, это - лишь деклара­ция, призванная обеспечить виртуальной реальности необходимую свободу маневра. Виртуальная реальность конструируется именно внутри реальности «основной», в виду ее, по ее образу - и разли­чию. Это означает, что при таком конструировании момент сходст­ва важен не менее, чем момент различия, - и в количественном соот­ношении момент различия оказывается минимальным.

Конструирование виртуальной реальности обладает таким ог­ромным обаянием не потому, что оно позволяет убежать от реаль­ности, а потому, что позволяет изменить ее, откорректировать, со­вершить над ней некоторое магическое действие, которое, увы, не­возможно в реальности. Магическое заклинание направлено на ис­полнение какого-то конкретного, определенного желания, и, таким образом, момент различия будет действительно минимален. В этом смысле, например, экран компьютера, при помощи которого может конструироваться виртуальная реальность, имеет нечто общее со щитом, в который смотрел Персей во время своей битвы с Медузой Горгоной.

Медуза, отраженная в щите, выглядела несколько иначе, чем реальная, но значимая разница заключалась не в этом, а том, что ее взгляд терял из-за этого свою убийственную силу. Это происходило не потому, что отражение вообще бестелесно и оно не смогло бы также ударить его, схватить и т.д., а потому, что Персей сознатель­но, используя техническое средство, изменил реальность таким об­разом, как ему было нужно. При этом прочие отличия отраженной Медузы от реальной, скорее, были недостатками техники, чем до­полнительными достоинствами, - например, то, что Персею при­шлось вести сражение в зеркальном отражении. Но преимущество, полученное Персеем от конструирования виртуальной реальности, превосходило ее техническое несовершенство.

Таким образом, виртуальная реальность дает своим создателям и участникам ощущение свободы от законов физики, а также и от социальности, - ощущение социальной невесомости. Это антигра­витационное обстоятельство даже в исследовательской литературе часто трактуется как исчезновение собственно социальности (см., например, «Конец социального» Бодрийяра, дискуссии по поводу социальности Интернета и т.д.). Однако, этот факт, скорее, свиде­тельствует именно об особенностях социальных значений, конст­руируемых при посредстве виртуальной реальности. Поскольку, как уже говорилось выше, момент различия минимален, то спрово­цированные им изменения могут существенно изменить то общее, что было у виртуального значения с реальным, - и, таким образом, преобразовать само реальное значение.

Итак, виртуальная реальность представляет собой, прежде все­го, конструкцию оперирования проблематизированной социальной реальностью. Она обеспечивает возможность частичной эксклюзии из общего континуума социальной реальности. Эксклюзия эта осу­ществляется, однако, не с целью отрицания или уничтожения про- блематизированного смысла как такового или социального смысла в целом, - но, напротив, в целях, так сказать, точечной или направ­ленной коррекции того или иного социального смысла, который оказывается проблематизированным. Тем самым, в ситуации вир­туального грань реального и нереального оказывается напряжен­ной именно в плане права реального на «полноценную» социаль­ную онтологию.

Виртуальная реальность представляет собой значимый инди­катор состояния общества, в определенном смысле «концентриро­ванное» общество. История виртуальной реальности, а также спо­собов ее конструирования и тех ролей, которые отводились ей в различных социальных обстоятельствах, может быть рассмотрена как история конструирования общества в целом.

2.1.