ФОНЕТИЧЕСКИЙ звуко-буквенный разбор слов онлайн
 <<
>>

Язык символов как эпистемологический феномен

Вопрос о символах можно рассматривать в разных плоскостях. Например, речь может идти о конкретных понятиях, их значениях в тех или иных культурах, в раз­личные исторические отрезки времени, об их сочетаемо­сти в сложных текстах и т.п.

Но мы можем говорить о символе и как о неком це­лостном мыслительном феномене, как об особой форме отсылки к подразумеваемому содержанию, играющей чрезвычайно сложную роль в развитии человеческой культуры. И та, и другая плоскости рассмотрения впол­не оправданны. Возможно, первая интереснее. Но ре­шать конкретные вопросы удобнее тогда, когда мы оп­ределили для себя ключевые моменты, касающиеся при­роды не каждого отдельного случая, а явления в целом.

Как я уже отмечала, сделать это не так просто по ряду причин.

Во-первых, символ, как форма непрямого адресова­ния к содержанию, не столько указывает, сколько наме­кает, подразумевает, подсказывает. Но раз нет жесткой фиксации содержания, мы не можем быть абсолютно уверены, что правильно интерпретируем символ, что приписали ему то самое содержание, которое имел в виду человек, оставивший нам данный текст или изобразитель­ный фрагмент.

Иначе говоря, обращаясь к языку симво­лов, мы попадаем в сферу неопределенности, недосказан­ности, а то и прямых умолчаний. Кстати, именно эта осо­бенность привела к тому, что большинство людей считают его предназначенным для сокрытия некоторого важного культурно ценного знания от непосвященных и передачи его небольшому кругу посвященных.

Во-вторых, говорить о природе символа как особого эпистемологического феномена сложно и потому, что сами символы чрезвычайно разнообразны. Это и вербаль­ные символы, адресующие к содержанию с помощью язы­ковых средств (легенды, мифы, притчи, сказки). Это и образные символы, где мысль передается с помощью изобразительных (в широком смысле) приемов: некото­рые типы архитектурных и культовых сооружений (пи­рамиды, соборы, могильники), орнаментальные мотивы, алхимические рисунки и т.п.

Нетрудно видеть, что понятия «вербальные симво­лы» и «изобразительные символы» — всего лишь стилис­тически приемлемые формы. На самом же деле, речь идет о символах, представленных с использованием символи­ческих средств (своего рода «символические символы»), и символах, представленных с использованием образных средств («образные символы»).

И здесь еще один источник затруднений. Дело в том, что если мы беремся анализировать природу символа как целостного эпистемологического феномена, нам необ­ходимо коснуться вопроса о происхождении этой специ­фической формы выражения содержания, иначе сложно понять, какие параметры являются характеристически­ми, а какие обусловлены нашим сегодняшним уровнем понимания проблемы. Это значит, что приходится ис­пользовать понятие «символ» в двух смыслах: как особо­го приема указания на подразумеваемое содержание и как формы репрезентации информации, альтернативной по отношению к образной. Причем это затруднение нельзя устранить, сославшись на то, что дальше под символом будет пониматься или первое, или второе значение, по­скольку используются оба. Вряд ли оправданным было бы и изобретение новых названий: оба употребления ус­тоялись и без особых оснований менять их вряд ли сле­дует. Поэтому придется в сомнительных случаях уточ­нять, какое из пониманий имеется в виду. Но, в любом случае, я отдаю себе отчет в том, что такая двойствен­ность затрудняет восприятие текста.

Ну и наконец, многозначность символа имеет как бы две плоскости: условно говоря, «горизонтальную» и «вер­тикальную». «Вертикальная» — это, своего рода, двойная референция, которая, на мой взгляд, характерна для сим­волизации как эпистемологического приема. Что имеется в виду? Если мы задумаемся над отличием символов от обычных выражений, то обнаружим, что хотя и те, и дру­гие адресуют воспринимающего к своему содержанию, но по-разному. Например, обычные понятия могут быть пустыми, неопределенными, двусмысленными, но все эти характеристики относятся к тому содержанию, ко­торое непосредственно задается понятием: так, говоря о косе, мы можем иметь в виду и орудие для срезания тра­вы, и вариант женской прически.

Но оба эти значения приписываются непосредственно понятию «коса», а не одно другому.

Если же мы возьмем символ, например, «уроборос», то его значением будет «змея, кусающая свой хвост». После­днее, не зависимо от того, представлено ли оно в симво­лической форме, как языковое выражение (т.е., своего рода, «символический символ») или в образной, в виде соответствующего рисунка («образный символ»), в свою очередь, отсылает нас к другим значениям: «вечность», «круговорот жизни», «мировые прародители» ит.п. Тако­го рода набор значений будет проявлением горизонталь­ной многозначности символа, а цепочка ««уроборос» — «змея, кусающая свой хвост» — «вечность»» — вертикаль­ной. В последнем случае как раз и заметна двойная рефе­ренция: символ адресует к поверхностному содержанию, а то, в свою очередь, к глубинному. Причем существова­ние подобного рода зависимости не связано с тем, что в качестве первого звена в приведенном примере использу­ется необычное слово («уроборос») или загадочный гра­фический образ (кольцо, один конец которого помещен в другой конец, имеющий форму пасти). Может быть ис­пользовано и вполне знакомое выражение, например, «ду­рак». (Известно, что в русских народных сказках дурак является одним из любимых персонажей. Как символ, это понятие будет иметь две плоскости смыслов: поверхност­ную и глубинную. Поверхностное, всем известное содер­жание отсылает к глубинному, связанному с русской эзо­терической традицией137.)

Иначе говоря, хотелось бы зафиксировать следую­щий момент138.

Символическое словоупотребление отличается от обыденного тем, что выражение, выступающее как со­держание символа, не является конечным смыслом, а в свою очередь, адресует к более глубоким пластам содер­жаний. Это может быть и многократная референция: глу­бина понимания символа зависит от способности чело­века раскрывать все более глубокие содержания и в этом смысле практически безгранична.

Однако что представляют собой эти поверхностные и глубинные содержания?

На мой взгляд, взаимодействие человека с миром происходит на разных уровнях.

Это может быть сопри­косновение, когда человек скользит по поверхности со­бытий незаинтересованным взглядом, замечая лишь то, что само бросается в глаза. В этом случае контакт мини­мальный. Человек может сосредоточиться на предмете. При этом он как бы вбирает его в себя. (Соответствую­щий уровень в психотехниках характеризуется следую­щим образом: «Не только субъект притягивает объект, но и наоборот».) И, наконец, растворение друг в друге. Че­ловек и мир становятся одним целым. Вспомним, как Д.Судзуки говорил, что для того, чтобы правдиво изоб­разить растение, надо стать им139. Понятно, что в этом случае степень взаимодействия и взаимопроникновения человека и мира максимальна.

Я полагаю, что сама возможность символизации со­держания обусловлена следующим: то, что человек вос­принимает, взаимодействуя с миром поверхностно и глу­бинно, не есть два независимых и не связанных между собой содержания. Хотя они и различаются (иногда ра­дикально), но на самом деле представляют собой лишь альтернативные формы проявления действия одних и тех же универсальных сил: на поверхности — в той форме, ко­торая доступна большинству членов сообщества при нор­мальных условиях в обычном состоянии сознания; глу­бинно — в том варианте, который некоторым индивидам дается или в измененном состоянии сознания, или в эк­страординарных условиях (угроза жизни, стресс, силь­ная усталость, состояние сенсорной депривации и мно­гое другое).

В основе глубинного взаимодействия с миром, на мой взгляд, лежат такие особенности восприятия, кото­рые были характерны для ранних этапов эволюции че­ловека (известны символические изображения, относя­щиеся к эпохе палеолита, причем это именно изображе­ния символов, а не сценок из жизни): личностное, острое, всеобъемлющее переживание альтернативной реально­сти, как данной здесь и теперь, в собственных ощуще­ниях. Именно оно составляет подлинную основу эзоте­рического знания, религиозных верований, мифологи­ческих представлений. Средством их выражения и является язык символов.

Но чем он отличается от обыч­ного языка? Почему с его помощью люди выражают «пре­дельное», а не повседневное содержание?

Я исхожу из того, что язык символов является неотъемлемой составной частью естественного языка и развивается в процессе естественной эволюции после­днего. Различие между ними, на мой взгляд, в том, ка­кой тип взаимодействия с миром оказывается домини­рующим. Ранее я упоминала три уровня: поверхност­ный — когда внимание субъекта лишь скользит по воспринимаемому; углубленный, — когда субъект заин­тересован объектом и стремится его изучать; и глубин­ный, — когда субъект полностью концентрируется на объекте, становясь с ним одним целым.

Первый уровень взаимодействия с миром как раз и обусловит формирование повседневного естественного языка. Последний — создаст предпосылки для появления символов как особой эпистемологической формы реп­резентации информации. Почему?

Дело в том, что знак или образ могут начать функци­онировать как символы только в том случае, если будут иметь, как минимум, два пласта смыслов, ни один из которых не является простым уточнением, детализацией, разработкой другого (т.е. не производен от него, а выража­ет результат личностного переживания субъектом иного пла­ста реальности). И поскольку, как уже отмечалось, в осно­ве символизации содержания лежит принцип двойной ре­ференции, для появления символа необходимо: а) чтобы субъект был способен воспринимать и в собственном опыте непосредственно переживать не только поверхностный, но и глубинный пласт значений; и в) чтобы эти два пласта пред­ставляли собой не изолированные сферы опыта, а являлись разными формами проявления (манифестации) одних и тех же универсальных сил, определяющих природу мира и че­ловека (в противном случае связь символа с выраженным в нем содержанием будет произвольной).

В начале человеческой истории в основе всех типов вза­имодействия с миром лежало реликтовое восприятие. По­этому, если мы хотим понять природу языка символов, мы должны принять во внимание те параметры архаической ментальности, о которых речь уже шла выше: возможность использования необычных для современного человека ка­налов поступления информации о мире, безграничное до­верие к показаниям своих органов чувств относительно су­ществования альтернативной реальности, ощущение про­исходящего в мире, как «со мной и во мне совершающегося», непосредственность переживания, полнота вовлеченности в происходящее и т.п. Именно такого рода характеристики реликтового мировосприятия обусловят как особенности структур, с помощью которых человек репрезентирует свой опыт взаимодействия с миром, так и специфику психических содержаний, формирующихся на этой основе.

<< | >>
Источник: Бескова И.А.. Эволюция и сознание (когнитив­но-символический анализ). 2001

Еще по теме Язык символов как эпистемологический феномен:

  1. 7.1. Язык символов как эпистемологический феномен
  2. Итак, язык символов
  3. Итак, язык символов — результат репрезентации че­ловеком
  4. ПОСТИЖЕНИЕ СИМВОЛА КАК ПЕРЕЖИВАНИЕ
  5. 8. Постижение символа как переживание
  6. ТЕМА 1. Философия как социокультурный феномен Лекция 1. Философия как социокультурный феномен
  7. Выводы и перспективы. Богочеловек как образ, символ и категория духовной и душевной эволюции человека
  8. XX. ЯЗЫК КАК ПУТЕВОДНАЯ НИТЬ ФИЛОСОФИИ
  9. Язык непосредственного внутреннего чувствования— ощущения («язык нутра») — это в некотором роде «не-мысль».
  10. Психологическая защита как феномен
  11. Экстремальность как краевой феномен.
  12. Абсолютизация смерти как феномен культуры
  13. 2.1.3. Абсолютизация смерти как феномен культуры
  14. Основные черты и особенности конституции как нормативного акта (структура, язык, стиль)
  15. § 2. Организованная преступность как социальный феномен
  16. §2. Организованная преступность как социальный феномен
  17. эволюция ФИЛОСОФСКО-ЭПИСТЕМОЛОГИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ O СОЗНАНИИ
  18. Самотрансценденция как феномен человека