<<
>>

ЧАСТЬ 1 В начале лекции вернемся к политической власти, хотя тема лекции сегодня государство.

Умоляю вас, никогда эти две вещи не путайте, они составляют разные измерения политической рефлексии. И хочу сделать одну банальную оговорку: не только абстрактные понятия, которыми мы пользуемся в политической рефлексии (такие как политическая власть, абсолютное государство), но сам феномен политической рефлексии - вещь историческая.

То есть если вы меня спросите, не вечная ли она, эта политическая рефлексия, о которой я долдоню, то я скажу: «Нет, она историческая, мы имеем дело с историей». Поэтому, если вы меня спросите: «А не имеем ли мы дело с чем-нибудь имманентным человеческому бытию или человеческой природе?» - я отвечаю: «Не знаю, меня это не интересует, а звучит это философски пошло». Поэтому политическая рефлексия исторична. То есть было время, когда ее не было, и будет время, когда ее не будет, да и сегодня она не вездесуща.

И последнее, что напоминаю: я говорю о политической рефлексии из сегодняшнего мира, из этого момента, и ничто другое меня не интересует. И я не могу говорить ни о чем не документированном, ни о чем не манифестированном устно или письменно.

Откройте бессмертную книгу, которая содержит древнейший, по-видимому, в истории человечества исторический миф, древнее Древнего Египта, древнее Древнего Китая. Какую вы знаете древнюю культуру, в которой мы до сих пор живем? Культуру, в которой была выдумана письменность, одной из позднейших версий которой является кириллица, на которой мы пишем? Вспомнили, о какой культуре я говорю, дамы и господа? О шумерской культуре (шумерская культура восходит к IV тысячелетию до нашей эры, а теперь археология ясно показывает, что и к V, а может быть, даже и к концу VI, ничего древнее пока археологи не нашли). Это был удивительный маленький народец, взявшийся черт знает откуда и говоривший на языке, классификационно не связанном ни с одним другим языком.

Мой коллега из лондонского колледжа только недавно наконец восстановил древнейшую версию «Эпоса о Гильгамеше», все зубы себе на этом проел. Сейчас вы можете купить прекрасную книгу со старым русским переводом, который сделал еще Николай Степанович Гумилев со своим другом, великим русским востоковедом

Шелейко (с комментариями, со словарем). Я уже человек двадцать интеллигентов спрашивал - разумеется, никто не читает. Люди же читают в основном всякую ерунду собачью! А знаете, ведь это все правильно, я зря ругаюсь. Во все века и во всех странах надо было тыкать: «Смотри, какая книжка вышла».

И вот мы берем в руки древнейший эпос, который был отчасти историческим эпосом, - «Эпос о Гильгамеше». Юный Гильгамеш был властелином города Урука, одного из самых древних городов мира: по сравнению с этим городом древний Вавилон был новым, а о Иерусалиме, Афинах и Риме и говорить нечего. И в эпосе сказано: этот Гильгамеш делал в городе Уруке что хотел. Это идеально точная политическая формулировка. Гильгамеш поступил просто: недвусмысленно дал понять жрецам города (а сам он совмещал в себе две власти - воинскую власть, то есть власть человека, у которого была мощнейшая дружина, и жреческую власть), что «все девочки - мои». А ведь это не всем приятно, не всем отцам, не всем мужьям, не всем братьям. Начались маленькие коллизии. А его первым государственным мероприятием было то, что он обнес город Урук стеной. И когда его упрекали в том, что ведет он себя прескверно, он говорил: «Хорошо, а вы стену возвели? Нет. А я возвел». То есть более года заставлял население города трудиться над ее возведением. А что здесь стена? Он ведь ограничил мир физически. И он так сам это понимал. Он физически ограничил минимальную сферу своей политической власти. В общем, пожалуй, уже в соседних городах не все девочки были его и его дружинников: нельзя восстанавливать всех против себя, он это понимал очень хорошо и понимал, зачем стена. Городская стена здесь - феномен политический.

Да и сама эта моя лекция - политический феномен, неужели непонятно? То есть неизбежно затрагивающий вопросы онтологии власти и нашего политического бытия.

Размытляя о политических феноменах как о феноменах политической рефлексии, мы, конечно, интеллектуально участвуем в политике.

И тут интересный момент политической рефлексии, Гильгамеш уже понимал, что политическая власть имеет два направления: одно - разбираться со своими дружинниками и со своими жрецами и совсем другое - разбираться с соседями. Между прочим, большинство городов и селений этой части мира не были обнесены стенами. А вы знаете, почему? Не было нужды. А некоторые продолжали оставаться бесстенными тысячелетия. Здесь стена - это эпифеномен политической культуры. Так же как другим эпифеноменом другой великой политической культуры, но на две тысячи лет позже, была Великая Китайская стена, но уже построенная (когда Китай начинал ее строить, была совершенно четкая политическая цель - защищаться от северных варваров, в Уруке такой цели не было, тут мы имеем дело с тем, что некоторые ученые называют «протополисом»). Надо сказать, что и большинство древнеегипетских городов не знали стен. Я специально сказал о стене как о феномене, связанном с определенной исторической фазой политической рефлексии.

Теперь последний раз вернемся к концу моей прошлой лекции, когда я только начинал объяснять это странное омерзительное слово (потому что я предпочитаю всю жизнь обходиться нормальным русским языком, а не языком, искалеченным учеными и политиками) - «проблематизация». Ничего, это мы вынесем, вытянем на себе. И тогда я пытался вам объяснить, что проблематизация связана не с компрометацией политической власти, не с какими-то принципиальными этическими упреками в ее адрес. Проблематизация, в конечном счете, - это изменение установок политической рефлексии. Проблематизация возникает, когда появляется снижение энергетики политической рефлексии в отношении того или иного феномена, на который она направлена. Она возникает тогда, когда люди начинают пожимать плечами и говорят: «А может, это ерунда все, одни слова?».

Вообще не надо стыдиться никаких слов, они достаточно плохи сами по себе.

А может быть, мы просто непоправимо старомодны? (Представьте себе, мы можем прекрасно жить с тем, что какая-то литература старомодна, что какая-то одежда старомодна. Но говоря о центральных категориях политической рефлексии, мы этого допустить не можем: «Как! Политическая власть старомодна?». Дамы и господа - старомодна.) А что значит старомодна? Это значит - она не просто есть, над ней уже думают, ее проблематизируют, тем самым она теряет свою мыслительную актуальность. Это ведь когда-то Гегель - не последний был дурак - сказал, что всякая политическая власть имеет свою первую победу и терпит первое поражение в мышлении людей, а не на полях сражений. Мышление вдруг говорит: «А, да это так - исторический феномен». А само слово «исторический» - уже угроза, то есть было время, когда не было, и будет время, когда не будет. И установка на абсолютную политическую власть, то есть ту, без которой невозможно, терпит полный внутренний крах. И тогда возникают альтернативы.

Все государственные учреждения - тупые. Никогда не считайте, что есть где-то страна, где такие умные ребята сидят в министерстве иностранных дел или еще в разведке - такой страны нет нигде: ни в каком государстве никакой департамент умным быть не может.

Есть несколько альтернатив, я укажу только на одну. Ее решил заприходовать первым, конечно, Госдепартамент, там есть, вы знаете, специальные люди, которые ловят все такое. Альтернатива такая: что может явиться понятием, замещающим политическую власть? Политическое влияние. Оказывается, можно что-то делать, не только властвуя, но и влияя разными способами. Я прежде всего имею в виду способы - еще один омерзительный, вульгарный термин - несиловые, потому что все силовые способы - это наследие прошлого, которое не было отрефлексировано. Есть еще способы экономические, они не самые сильные сейчас. Есть способы информационные, которые пока (не беспокойтесь, это тоже не навсегда) дают колоссальный эффект влияния. И, наконец, есть способы эстетические, не удивляйтесь.

И вот сейчас, оказывается, надо подумать о власти влияния или гаммы влияний. Но заметьте, что при столкновении влияний репрезентируется мышление, по типу совершенно иное, чем то, с которым мы имели дело до этого, когда речь шла о власти.

Один из самых, я бы сказал, тяжелых элементов наследства прежних политических ситуаций в России, которые Россия не может изжить, - это идея, связанная с абсолютным государством: идея абсолютной централизации, «чтобы все было в Москве». Когда-то на такой же идее, только насчет Парижа, погорела французская политика. В Госдепартаменте, где тоже не Эйнштейны сидят, стали понимать: надо слушать, что говорят в штатах, о которых ни в Нью-Йорке, ни в Вашингтоне, в общем-то, и не слыхивали - Айова, Миннесота, Юта. Оказывается, там ходят какие-то мальчишки и треплются. А вы знаете, этих мальчишек в Америке накапливается с 80-х годов все больше и больше.

Итак, на ходу небрежно проблематизировав политическую власть, перехожу к государству. Государство - это совершенно особое состояние политической рефлексии, которое, оказывается, дает и давало гораздо более сильный мыслительный эффект, чем власть. Почему, собственно, вдруг появились десятки, сотни поколений людей с мышлением типа: «Ну да, власть приходит и уходит, но приходит и уходит она в государстве». Вы думаете, государство сделал юный распутник Гильгамеш, огородив сферу политической власти? Нет. Оно сделано прежде всего в нашем мышлении, как какое-то «естественное» пространство политической власти.

Противопоставление Европы и Азии, Запада и Востока - один из самых ярких случаев человеческого идиотизма. Как можно противопоставлять Запад Востоку, когда две культуры (я беру на выбор), древнеиндийская и древнекитайская, отличались друг от друга гораздо сильнее, чем вместе взятые от британской? Этот идиотизм нашел свое идеальное дополнение в совершенно шизофреническом делении мира на третий, развивающийся, четырехсполовинный (без дробей тут не обойдешься) - это один из последних всплесков международного бюрократического мышления.

А тут еще «большая восьмерка» - символ европейской политической иллюзии. Вы понимаете, что это средство околпачить среднего человека? Он верит во все, что обозначено словами, потому что он не рефлектирует.

В этом смысле политическая власть - в мышлении - может выступать как первичная. Это началось гораздо раньше XIX века, это началось с одной из ранних форм нашего европейского государства, не китайского и не ближневосточного. Все- таки, я думаю, спора не будет - мы в Европе живем. Как римляне называли Средиземное море? «Наше море». Греки, афиняне делили все острова на «наши» и «не наши». Так вот, определим государство как пространство политического действия, в частности, пространство политической власти, выработанное и вообще, и в конкретных случаях политической рефлексией человека. Возьмем IV век до нашей эры, когда один великий грек сказал еще молодому Александру Македонскому (если бы руководители государств были немножко пообразованнее, то они могли бы сослаться на этого грека, но они по традиции очаровательно не тронуты просвещением, невежественны): «Реальное государство - это сильное государство». Были полисы-острова, материковые полисы, греческие полисы Причерноморья, греческие полисы Малой Азии, и все-таки идеал государства оставался один и у Диогена Лаэртского, и у Аристотеля, и у поздних стоиков: реальное государство - это сильное государство. Приятно звучит, да?

Мы должны подняться хоть на минимальный уровень рефлексии и понимать, что когда человек говорит «весь мир хочет» - то он либо жульничает за большие деньги, либо человек честный, но смертельно невежественный. Даже замечательный английский поэт Редьярд Киплинг, который написал стихи: «Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток. И пока светят луна и звезды, они останутся Западом и Востоком». Но тут же говорит: «Но есть рубеж, на котором Запад встречается с Востоком, и они - одно. Когда сильный с сильным лицом к лицу у края земли встают». Значит, всегда была сфера, где не было никакого ни Запада, ни Востока - это сфера силы и сфера ума.

Приведу один пример, что один раз сделало такое сильное государство, которое мы ассоциируем не только с Периклом, Алкивиадом и Аристидом, но и с Фидием, с великими художниками, скульпторами, поэтами. У Афин готовилась война с другим государством, тоже сильным, со Спартой, и вот в Афинах стали ходить слухи, что один остров, другой остров начинают вести переговоры со Спартой. Об этом в Афины донесли шпионы с этих островов (не те шпионы, которые сидят, смотрят и слушают, как я, а настоящие, которых в то время было полным-полно, это уже тогда было выгодной профессией). А за что острова любили Афины? Афины в годы неурожаев, неуловов подкармливали их и защищали - надо ведь держать соседей, а держать одним кнутом невозможно. И вот когда вдруг один остров начал колебаться, то афиняне напали на остров, вырезали всех до одного мужчин, способных носить оружие, всех детей и женщин продали в рабство, получив за это неплохие деньги, для чего были уже приглашены работорговцы из Малой Азии, и все дома сожгли. Все было очень четко. Комментируя это не очень, в общем, привлекательное для нас с вами событие, один грек сказал: «Что делать, мы должны быть сильны в грядущей войне со Спартой. Слушайте, что-то знакомое, правда? Резать, убивать, жечь - греки это умели делать очень квалифицированно, почти так же квалифицированно, как строить. И это - идеал сильного государства.

Гегель говорил, когда его назначили министром просвещения: «Я выражаю себя через свою философию где угодно, за какие угодно деньги и перед кем угодно, потому что это - мое личное дело». А мы все околпачиваем себя, вновь и вновь ссылаясь на суммарные абстрактные категории - народ, общество, «все прогрессивное человечество» (последний всплеск политического идиотизма - глобализм). Но начинается постепенный возврат к приоритету индивида, который думает. Вы можете спросить: а если он не думает? А думает-то ведь тот, кто хочет думать. Тот, кто хочет думать больше, чем он хочет многие другие вещи.

Здесь необходима историческая справка, давайте перейдем к культурному и политическому преемнику Древней Греции - Древнему Риму. Как себя формулировало древнеримское государство? Обычно это было закодировано в такой аббревиатуре: SPQR («Senatus Populus Que Romanus») - «Сенат и народ римский». То есть сенат и народ были абсолютно равнозначны в этой формуле. Когда произошло восстание Спартака и подавление его Крассом, Красе сказал: «Я не стану врать, что я разгромил Спартака не для самовозвышения, я не стану врать, что, несмотря на то что я человек небедный, - а он был очень небедный человек, - я также рассчитывал, разгромив Спартака, несколько поправить и свои денежные дела, но я это сделал ради государства, ради сената и народа римского», - не врать же нельзя, но в Риме был неписаный закон: перед своими не врать, они же тебя знают.

Историки-марксисты в сталинское время уверяли меня на лекциях по истории, что у Спартака не было ясно выраженной политической программы. Между прочим, дамы и господа, мы все смеемся, слыша этот бред, но в этом бреде есть и правда. У него не было политической программы, да и у Красса, который разгромил его, ее тоже не было. Но потом из ниоткуда появляется новый страшный человек, Люций Корнелий Сулла, вместе со своим врагом Марием, который устраивает маленькую славную гражданскую войну. При этом случайно Сулла перерезал 26 тысяч римлян. (Представляете себе Москву, где за три дня перерезали 26 тысяч интеллигентов? Было дело, когда с середины 1936 до 39-го перерезано не 26 тысяч человек, а, по общей прикидке одного статистика, 280 тысяч людей интеллигентных профессий. Так помилуйте, это же гигантская Москва, это же огромная страна!) Но Сулла говорил: у меня есть только одна цель - укрепление республики, я все это сделал в интересах государства. Не важно, что при этом он убил всех личных врагов, врагов своей огромной семьи - это как будто бы ерунда.

В Древнем Риме все записывалось в четырех экземплярах, в отличие от сталинской Москвы, где все записывалось, как сейчас полагают архивисты, максимум в одном экземпляре, а иногда ни в одном.

Была там и еще одна страшная вещь, которая при сталинизме буквально повторилась, - знаменитые проскрипции. Почти всегда, когда убивали патриция, убивали всех его рабов. Это значит - не только прикончить старого идиота- большевика, наркома здравоохранения, скажем, но и всех секретарей и секретарш и даже, как мне рассказывал один человек, который чудом остался жив, охранников в министерстве тоже. То есть воспроизводится стереотип.

И тут дело уже не только в политической власти. Тут появляется новая всепокрывающая концепция государства - Римская республика. Сулла сказал позднее Цицерону: «Ну ты-то, Марк Тулий, понимаешь, что во мне действовало государство?». Правда, государство его типа, а Сулла был страшный консерватор, традиционалист и - республиканец (убежденный враг монархии и диктатуры). А себя он облек временными диктаторскими полномочиями, не только не изменив государственного строя, но еще его и укрепив. Республиканский государственного строя оставался таковым, пока не наступила эра политического модернизма. Я подчеркиваю - Сулла был консерватором, который оставил государство в неприкосновенности. Правда, убил в этом месте 26 тысяч человек, но, как мы говорим, тоже наш жаргон - «это непринципиально».

И ему пришлось (уже мертвому) ждать, пока пришел человек, произведший первую революцию в Риме, революцию реальную, - Гай Юлий Цезарь. Кстати, сами римские историки называли это революцией. И приближалась эра нового типа государства, когда впервые в мировой истории было создано абсолютное государство, почти тоталитарное государство. Вы можете не верить, тогда купите Тацита; даже старый русский перевод был неплох.

Мы все очень любим величие по нашей собственной умственной ничтожности: «великое государство», «самое сильное государство». Вы думаете, что это в гитлеровской Германии началось или и сталинской России? Это началось очень давно.

Теперь - что такое абсолютное государство? Это идея. Его из камня не построишь, из железа не выкуешь, его даже не сложишь из письменных столов, за которыми сидят люди, которые все еще правят государствами, пока государство не проблематизировано и не прекратило свое существование в политической рефлексии. Что такое абсолютное государство? Ради бога, не думайте, что абсолютное государство обязательно должно заниматься истреблением своих подданных. Мы слишком к этому привыкли, более того, полностью с этим примирились во имя величия абсолютного государства. Появилось в Риме государство, которое больше не называлось «республикой». А как оно называлось со времени Октавиана Августа? Империя. Это уже был не Рим, а это уже было гигантское пространство, в которое было заключено около 70 народов.

И, кстати, Сулла боялся такой империи, он говорил: «Когда не будет республики, что тогда будет римлянин?». А ведь каждый умный император знает, что империя - это конец национализму, а не начало его. Какой может быть национализм в Лондоне XIX века, когда англичане покорили полмира? Люди с разных концов света приезжали в Лондон, основывали в Лондоне банки, предприятия, скупали землю. И тогда еще великий английский политик, который возложил корону императрицы Индии на чело королевы Виктории, Дизраэли, сказал не своему политическому врагу Гладстону, а записал в дневнике: «Сегодня предел моей жизни, предел моей славы. Я присутствовал при создании новой империи, Британской империи». Нормально, да? Совершенно аналогично тому, как в 1872 году себя объявила империей Германия. Отто фон Бисмарк записал в своем дневнике: «Теперь появляется третья после Британской и Русской, самая могущественная империя мира, Германская».

Я все сравниваю с древними римлянами; вы знаете, никогда не бойтесь параллелей.

Записав это, Дизраэли написал: «Вышел на улицу, оглянулся - и что я вижу? Безумное богатство и роскошь. Детская проституция, голод, нищета, низость в моей великой стране». Согласитесь, редко бывают такие премьеры. И дальше написал (он был романтик неисправимый; это он сказал, вернувшись с приема, где он был сделан герцогом, наследным лордом): «Я проклинаю все это и самого себя». В каком-то смысле это где-то отдает Древним Римом. А Бисмарк приписал, и это только подчеркивает двусмысленность политического существования человека: «Я сделал то, что не удалось ни одному немцу». И он говорит своему повелителю, германскому императору: «Эти идиоты все разнесут в пух и прах, потому что у них нет политического мышления». И так и случилось. Он предупреждал, когда гладил по щечке маленького принца Вильгельма: «Этот мальчик в пять лет уничтожит все то, что я делал пятьдесят лет». Вы не удивляетесь, я надеюсь? Все-таки в этих двух отзывах - и Дизраэли, и Отто фон Бисмарка - мы видим серьезную политическую рефлексию. То есть эти люди были людьми думающими, а не просто успешными выскочками. Они продумывали любую политическую ситуацию как ситуацию мыслительную. Более того, они все записывали, боялись за свою память, благодаря чему я могу сейчас об этом говорить, это все документировано.

После пространства Римской республики появилось пространство Римской империи, прототипа первого абсолютного государства (и отчасти это - предел абсолюта, тоталитарного государства): государство Октавиана Августа. Ну что же, человек из хорошего рода, я бы сказал, Юлиев клан, с гигантской родней, приемыш Цезаря. Правда, он убил, когда пришло время, всех, кто помог ему прийти к власти, под разными предлогами. Но не в этом абсолютность государства. А в том, что абсолютное государство является - в особенности на пределе перехода в тоталитарное - организмом, который не исключает ни одного члена, живущего на данной территории, из сферы - возвращаемся! - абсолютной политической власти.

И тогда мы видим: едет в ссылку Овидий. Вспомните Пушкина: «Назон, за что страдальцем кончил он свой век блестящий и мятежный в Молдавии, в глуши степей, вдали Италии своей». Каким образом, ведь Овидий человек сенаторского рода, блестящий поэт, которого очень любил Цезарь, за что он его отправил в ссылку? За аморализм и фривольность в литературе. Это, кстати, первый случай в мировой истории. Ну какое дело императору, что кто-то там пишет «Искусство любви»? Пусть с какими-то деталями, которые все и так знают. Да потому, что в тоталитарной версии абсолютного государства возникает такой тип политической власти, которой ничто не безразлично. Ведь вы знаете, где начинается политическая свобода? Не там, где власть вас любит (если власть вас любит, это так же опасно или более опасно для вас, чем когда она вас ненавидит). Реальная политическая свобода начинается с безразличия власти к 90 процентам элементов вашего существования - вот тут начинается свобода.

<< | >>
Источник: Александр Моисеевич Пятигорский. Что такое политическая философия: размышления и соображения. 2007

Еще по теме ЧАСТЬ 1 В начале лекции вернемся к политической власти, хотя тема лекции сегодня государство.:

  1. ЧАСТЬ 1. ЛЕКЦИИ 1. ОБЩИЕ ПОНЯТИЯ МИРОВОГО ХОЗЯЙСТВА
  2. Теория государства и права. Лекции, 2016
  3. Лекции по Теории государства и права, 2016
  4. Тема лекции 15. Правовой режим земельного лесного фонда
  5. Теория Государства и Права как юридическая наука. Лекции, 2016
  6. ЛЕКЦИИ
  7. Вопросы лекции
  8. Вопросы лекции
  9. Вопросы лекции
  10. Вопросы лекции
  11. Вопросы лекции