<<
>>

Французская революция, как и всякая вообще революция, была насилием, исключавшим какой бы то ни было либерализм.

Ho ее вдохновители и руководители заявляли, что насилие — это только средство и что настоящая цель революции — это водворение именно либерализма. Его скрижалью и символом веры стало провозглашение в 1789 г.

«Декларации прав человека и гражданина». Сложный вопрос об отношении между личностью, обществом и государством Декларация упрощает таким образом, что заботится только о личности и ее субъективных правах. Права личности объявляются священными. O ее обязанности не говорится ни слова. He упоминается и государство как таковое. Совместная жизнь людей создает только общество, и притом понятое не реалистически как самостоятельное единство, а номеналистически как совокупность, или «ассоциация» свободных и формально одинаковых индивидов. B этой ассоциации принципиально отвергаются какие бы то ни было иерархические или качественные различия. Посему задача общества чисто формальная, не творческая, а консервативная. Сохранение природных и неотчужденных прав человека. Bce остальное предоставляется инициативе и личному усмотрению отдельных индивидов.

Программа Декларации в значительной степени была осуществлена. Революция существенно видоизменила строение французского общества. Личность была раскрепощена. И как выразился Ройе-Коллар3, на ногах остались только индивиды. Вертикальная структура заменилась горизонтальной. Вместо иерархической лестницы сословий или корпораций с неодинаковыми обязанностями и правами — «народ», состоящий из формально равных индивидов с одинаковыми правами и единственной обязанностью — уважать одинаковые права других индивидов. Начиная с Франции в пореволюционной Европе такое общественное строение стало отчасти действительностью, отчасти же — идеалом, за который боролись и который стремились BO что бы TO ни стало осуществить поколения, считавшие себя передовыми.

Так началось царство либерализма.

Классическим его выражением в области права был наполеоновский Гражданский кодекс, изданный в 1804 г. и с некоторыми изменениями доныне действующий во Франции. Главное начало этого кодекса — это свобода личности, частной собственности и договора.

Основою гражданской жизни провозглашается индивид. Он не получается путем вычитания из семейного или хозяйственного объединения. Совсем напротив, всякие объединения получаются путем сложения индивидов. Личность свободна и своенравна. Посему ей предоставляется широкое самоопределение при одном условии — не стеснять самоопределения. От нее не требуется, чтобы она заботилась о других личностях. Ho в свою очередь и она не имеет права требовать, чтобы другие личности, или общество, или государство заботились о ней. Всякий для себя. Всякий — кузнец своего счастья. Ho вместе с тем и всякий — единственный виновник своего несчастья.

Сообразно с этим понимается и частная собственность. Это возможно более неограниченное и бесконтрольное господство лица над принадлежащими ему вещами, не стесняемое ни горизонтальными социальными зависимостями, ни вертикальными государственными повинностями. У кого есть собственность, TOT имеет право требовать, чтобы никто не нарушал этого его права и не вмешивался в его осуществление, т. e. в то, как он владеет, пользуется и распоряжается своими вещами. У кого же собственности нет, тот должен пенять только на себя самого.

Наконец, главной основой взаимных отношений между людьми провозглашается свободный договор. Ни отдельные лица, ни общество, ни государство не могут принудить личность выйти из состояния замкнутости. Это дело его доброй воли. Нет обязанностей без предварительных обязательств. Обязательства же устанавливаются договором, т. e. согласием двух или более воль, создающих из ничего правоотношения между личностями. Так устанавливается гражданский оборот. Так заключаются даже браки й возникает семья. Bce здесь решает личность. Она свободна. Ho раз она сама себя связала договором, она обязана его выполнять, хотя бы это принесло ей ущерб.

Volenti non fit injuria (желающему не причиняется неправда) и pacta sunt servanda (договоры должны соблюдаться).

Bo всех этих правоположениях последовательно проводится дух юридического либерализма. Он притязает на соответствие требованиям справедливости. Ho это не та дистрибутивная, т. e. распределительная справедливость, которая воздает по заслугам и поддерживает слабых. Это так называемая коммутативная, т. e. меновая справедливость, принципы которой: «do ut des» («я даю, чтобы и ты дал») и «vigilantibus jura sunt scripta» («права написаны для бдительных»). Это ставка на сильных. Это та жесткая и холодная справедливость, во имя которой французский министр Гизо давал неимущим совет «обогащайтесь», а английские либералы Милль и Спенсер принципиально отвергали благотворительность.

Плодом либерализма в государственной жизни, после того как удалось ликвидировать «полицеизм», стала политическая демократия. B отличие от социальной демократии, стремящейся к обобществлению производства, распределения и потребления хозяйственных благ, такая демократия ограничивается обобществлением только публичной власти. Это значит, что управляемое государство заменяется самоуправляющимся обществом или, как выразился Карлейль4, самоуправление толпы через толпу. Вместо авторитарной, начальственной, иерархической организации — политический коллектив, состоящий из индивидов, обладающих одинаковою формальною свободою. Вопрос о воле такого коллектива решается арифметически или, как выразился Шарль Бенуа, молекулярно. Общая воля — это воля всех или, в случае разногласия, воля большинства, конечно, такая воля может подавить, или подвергнуть так называемой майоризации и волю отдельных индивидов, посему иные либералы не доверяют демократии и даже опасаются ее. Ратенау5 предпочитал ей «акратию», т. e. отсутствие какого бы то ни было господства. Ho оптимисты полагают, что свободе не страшна демократия, ибо она обеспечивает всякой личности возможность, вербуя себе союзников, влиять на общую волю.

Если же при этом получается партийность, то и это приветствуется как проявление самоопределения и соревнования.

Типичным выражением либерализма в хозяйственной жизни является так называемая классическая политическая экономия. Ee герой — Homo aeconomicus, хозяйствующий индивид, озабоченный личным обогащением. B свободном соревновании с другими индивидами, не поддерживаемый, но также и не стесняемый ни общественным, ни государственным вмешательством, он создает не только свое собственное благосостояние, но, как оптимистически уверяли классические экономисты, особенно автор «Экономических гармоний» Бастиа6, также и общее благосостояние. Юридический либерализм дает экономическому человеку необходимые правовые условия. Политическая демократия дает ему возможность воздействовать на общую, т. e. государственную волю. Если последствием хозяйственного соревнования, так же как и правового или политического, является то, что, оставаясь формально одинаковыми, одни поднимаются по общественной лестнице, а другие спускаются илй даже падают на дно, то это не смущает либералов: формальная возможность занять высшее положение всегда имеется для всякого, а кто не умеет пользоваться своею свободою или злоупотребляет ею, тому приходится нести все последствия естественного отбора, происходящего в обществе так же, как и в природе. Французский экономист Дю- нуайе7 оправдывал нищету как ад, куда по заслугам попадают лица, не сумевшие хорошо распорядиться своею свободою.

B течение долгого времени принципы либерализма и юридического, и политического, и экономического считались идеалом, к которому надо было стремиться и за который надо было бороться. Философы освящали эти принципы метафизическим авторитетом. Романтики облекли их поэтическим ореолом и сблизили поэзию свободы с прозою либерализма: Виктор Гюго объявил, что «романтика — это либерализм в литературе».

Для ряда положений либерализм стал символом социальной веры. B 1860 г. маловерный Ренан уверял, что у Франции в действительности есть религия, а именно «либерализм»; Бенедетто Кроче8 сводит всю историю XIX века к либерализму.

Доныне имеются убежденные либералы, которые на все делаемые им упреки в отсталости возражают, что не может устареть то, что вечно. Однако одновременно с либерализмом появились и враждебные ему учения. Против него были выдвинуты социальные теории общества и социальнополитическая теория государства.

B самом начале XIX века в виде реакции против революционной программы появилось учение о том, что не отдельный человек предшествует обществу, а напротив, общество и хронологически, и принципиально предшествует ему. Бональд9 утверждал, что общество делает человека. Главным деятелем совместной жизни людей стало считаться национальное, хозяйственное или иное общественное целое. Задуманная Огюстом Контом новая наука, именно социология, принципиально или подчиняет личность социократии, т. e. господству общественности, или совсем растворяет личность в общественной стихии: Конт уверял, что реально существует только человечество как целое, Маркс объявил, что личность ничто, а хозяйственный класс — все. Единственный человек — это, как уверял Пьер JIepy10, Химера. Если человек вообще признается, то только как Homo socius, общественный человек, получающий от социального целого свое бытие и несущий служебную функцию по отношению к этому целому. Общество фактически детерминирует, т. e. определяет жизнь человека. Оно же принципиально требует от него службы себе. Либерализму пришлось защищаться от натиска общественности. Этот натиск стал особенно воинственным, когда начали распространяться социалистические идеи, требовавшие обобществления хозяйства. После революции 1848 г. положение либерализма стало еще труднее, ибо ему пришлось защищаться и от натиска государственности, того, что французы называют этатизмом. Усомнились в том, что, как уверял Ба- стиа, свобода, подобно копью Ахиллеса, сама излечивает наносимые ею раны. Стали распространяться убеждения, что публичная власть не может оставаться только безучастною зрительницею конкуренции между индивидами и борьбы классов или даже, как стали уверять иные социологи, быть только созданием этой борьбы.

Она, как выразился Лассаль, признана к более значительной задаче, чем положение роли ночного сторожа, охраняющего сон обывателей. Она должна быть активна. Одни стали требовать от нее социальной политики, т. e. вмешательства в соревнование как ицдиви- дов, так и общественных групп с тем, чтобы смягчить их борьбу и поддержать слабых. Другие шли еще дальше и провозгласили государственный социализм, т. e. огосударствление разных сторон жизни, особенно хозяйства.

Когда во время великой войны был поставлен вопрос о ее целях, то в числе других была выдвинута и программа либерализма. Много говорилось о самоопределении как отдельных личностей, так и целых народов. Масарик11 объяснял, что идет борьба между демократией и теократией, т. e. боговластием, Вильсон12 утверждал, что идет борьба между демократией и автократией, т. e. самовластием. Однако к этому присоединились и другие мотивы: исторические права и политические интересы государств, подчинение и личности, и государства социальному принципу и т. п. B кОнце концов восторжествовали иные начала, чем либерализм. И вновь образованные демократические государства не были построены из чистого металла свободы. Далеко не либеральным духом проникнут итальянский фашизм с его приматом государства: «все для государства, ничего без государства и в особенности ничего против государства». He либерален и режим национального социализма в Германии, строящийся на государстве вождя и дружины (Fiihrer und Getolgschaft). Обособлению индивидов все чаще и чаще противопоставляют корпоративную и национальную интеграцию, т. e. в отличие от дифференциации, не расчленение и разъединение, а собирание и объединение. Пафос личной свободы бледнеет перед пафосом дисциплины. И религия либерализма отступает перед религией национализма, который видный еврейский деятель Зангвиль13при- знал даже «может быть, единственной будущей религией». При этом национальность понимаетсяне в смысле французской либеральной «избирательной» теории как «ежедневныйплебисцит», согласно формуле Ренана nationalite elective, а как стихия, которая властно подчиняет себе и увлекает всякую личность. Динамика социального движения втягивает личность, стандартизирует ее, как говорят в Америке, т. e. отнимает у нее всякое своеобразие и независимость. Торжествует принудительное единообразие (Gleichschaltung Гитлера). Идея «планового» или «руководимого» вообще связанного хозяйства сейчас гораздо более популярна, чем идея свободного хозяйства. Наконец, когда Третьему Интернационалу удалось захватить власть над Россией, то в одной шестой части земного шара были с необычайной жестокостью искоренены всякие следы либерализма.

<< | >>
Источник: Опыт русского либерализма. Антология. 1997

Еще по теме Французская революция, как и всякая вообще революция, была насилием, исключавшим какой бы то ни было либерализм.:

  1. Французский либерализм первой половины ХІХ в.: между Революцией и Реставрацией
  2. Есть во Французской революции нечто всемирно-историческое, чего не было ни в каких других политических потрясениях Европы.
  3. Французская революция XVIII в. Складывание революционной ситуации и начало революции (5 мая 1789 г.-10 августа 1792 г.)
  4. Французская революция в историографии.
  5. § 4. Великая Французская революция
  6. Историческое значение Великой французской революции. Историография
  7. Глава 3. Великая французская революция XVIII в.
  8. Глава 18. Великая Французская революция XVIII в.
  9. Швейцария в годы Французской революции XVIII в.
  10. Французская революция XVIII в. и немецкие государства.
  11. Французская революция конца XVIII в.
  12. ВЛИЯНИЕ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ HA СТРАНЫ КОНТИНЕНТАЛЬНОЙ ЕВРОПЫ
  13. ФРАНЦУЗСКАЯ БУРЖУАЗНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ 1789 — 1794 гг.
  14. ВЕЛИКАЯ ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ XVIII в., ЕЕ ЭТАПЫ И ВАЖНЕЙШИЕ КОНСТИТУЦИОННЫЕ АКТЫ
  15. § 60. Французская революция ХУШ в.
  16. § 40. Французская революция конца XVIII в.
  17. Великая французская буржуазная революция
  18. Эдмунд Берк: критика французской революции и обоснование консерватизма