_ Как бы то ни было, весомость философских возражений «примиренцев» против исторического субъективизма, характерного для утопического социализма
была настолько значительной, что они поколебали даже единомышленника Герцена — Огарева. Требование считаться с объективностью самой действительности было воспринято им таким образом, что его прежняя социалистическая вера стала представляться ему пустой, субъективной, «шиллеровщиной».
Уже в письме к Η. X. Кетчеру от 7—8 января 1839 г. Огарев, признаваясь другу, что у него «в отношении общественном многие мнения изменились, многие предметы представляются иначе, закрылись пути, по которым думалось идти прежде, открылись новые», начинает критиковать социалистические утопии «Фурье и К°», «предписывающие» миру «именно такую-то форму». Считая высшей целью истории «совершенствование индивидуалов, христианство», Огарев с особой силой подчеркивает ту мысль, что общество само «уладится по потребностям», человек «сам собой пойдет вперед» (цит. по 346, стр. 375—376).
Еще более определенно об отходе Огарева от прежних идеалов к «трезвому», квиетическому восприятию действительности свидетельствует его письмо OT 20 октября 1839 г.
«Мы виноваты, — убеждал он Герцена, — мы вошли в жизнь с энергическим сердцем и с ужасным самолюбием и нагородили планы огромные и хотели какого-то мирового значения; право! Мы тогда чуть не воображали, что мы исторические люди. Ну, вот мы и разуверились и нам душно; мы не знаем, куда приспособить потребность деятельности... Ведь во всем этом должно же быть что-нибудь ложное, что именно мешает примириться C жизнью» (76, № 4, стр. 4). Что же делать? A вот что: «надо быть ничем, не искать никакого значения, а просто наслаждаться жизнью... Есть примирение с жизнью, и оно основано на том, что в самом-то деле жизнь прекрасна, все в мире прекрасно» (там же, стр. 3).A в письме от 7—8 ноября 1840 r., рассуждая о «субъективных теориях» 1834г.,Огарев призывает Герцена отказаться от них, зовет «к примирению с жизнью», с которым «должны исчезнуть, даже без сожаления, личные надежды и мечты, к которым были привязаны» (134,т.2,стр.313) 18.
Правда, самому ему еще многое неясно. Неясно, что означает конкретно отречение от «34-го года»: «Отречение от субъек[тивной] теории должно иметь для нас еще важное последствие: самоопределение. До этого, откровенно признаюсь, я не достиг. Что я an sich [в себе], что я fiir sich [для себя], что я fur ein anderes [для иного], т. e. для людей? He понимаю, и от этого скучно, очень скучно, не знаешь, за что приняться. От Гегеля, не знаю почему, я отстал, т. e. давно не читал его. He мог, не хотелось» (134, т. 2, стр. 312). Неясно Огареву и то, в чем состоит само примирение. Что он с ним связывает безусловно, так это «спокойствие духа». Примирение, полагает Огарев, означает также начало практической деятельности. «К труду! к труду! черт возьми — надоело бездействие. Мир с жизнью посредством науки и любовь к жизни посредством поэзии — вот пароль на пропуск через 60 лет, которые мы проживем» (там же, стр. 313).
Самым же интересным во всей этой истории является то, что от прежних социалистических мечтаний, выступавших к тому же в форме неохристианской веры, Огарев отступает [3], как оказывается, не без влияния со стороны гегелевской философии. Пусть ему временами «не хочется» читать Гегеля, но именно его идеи находятся в центре его внимания.
Вот что он пишет Герцену в одном из писем конца 30-х годов19: «Теперь перейду к Гегелю. Я убедился, что надо читать его, а не учеников, а тем паче не гнусные статьи Белинского, который столько же ученик Гегеля, сколько я родной брат китайского императора...20 Ты смеешься надо мной, когда я говорю, что подхожу к нему со страхом и верою. Напрасно! Как религия была таинство, к которому в былые времена приступали со страхом и верою, так в наше время — философия, и именно философия Гегеля. Эй, Саша! Ты в чтении философии еще не отказался от своего личного мнения и не возвысился на точку объективного разума; оттого-то ты и трактуешь о Гегеле свысока. Нет, в сторону то, что ты сознаешь себя умным человеком, β сторону самолюбие; совершенная преданность предмету, совершенное отречение OT личного убеждения, HO только совпадения с выводами общего разума, разума человечества, разума божия ~— вот что я от тебя требую. И если бы ты был на такой точке, ты бы не говорил: вот· тут-то Гегель* ошибся, а сказал бы: вот тут-то я недора- зумеваю, надобно ближе познакомиться с целостью системы; ты бы не говорил: давайте разберемте по книге Гегеля и станемте переводить, а сказал бы: нельзя ли приступить к переводу какой-нибудь части Гегеля, не усвоив себе наперед всей системы? Если ты откровенен, ты согласишься со мной» (76, № 1, стр. 2—3).
3
Еще по теме _ Как бы то ни было, весомость философских возражений «примиренцев» против исторического субъективизма, характерного для утопического социализма:
- 1. Русский утопический социализм
- Французский утопический социализм
- Политико-правовая доктрина утопического социализма
- Политико-правовые идеи утопического социализма
- Критически-утопический социализм
- Утопический социализм, опирающийся на немецкую философию
- Английский утопический социализм
- Постановление против какого бы то ни было временного прекращения или перерыва в работе Национального собрания («Клятва в зале для игры в мяч»), 20 июня 1789 г.
- § 3.1. Возражения против юридической индивидуализации иска.
- O некоторых предпосылках „союза" философии Гегеля с утопическим социализмом
- § 21. Защита и возражения против иска
- Отношение российского общества к философии Гегеля и утопическому социализму в 30-х годах XIX в.
- Установление «союза» между гегелевской философией и утопическим социализмом в русской мысли 40-х годов означало не только использование и соединение их животворных принципов, но также и критику их слабостей
- Философское обоснование социализма
- Наличие противоречий внутри «философского социализма»
- Для какой концепции государства характерно понимание ее как системы прямых и обратных связей элементов, характеризующейся потоками циркулирующей информации?