<<
>>

ЛЕКЦИЯ 6. Народничество. А.И. Герцен

Споры “друзей-врагов” западников и славянофилов в 40 — 50 годах привели к становлению крупнейшей ветви юриспруденции России XIX века — народничеству. Народничество становится ведущей в оппозиционной мысли в пореформенной России, пройдя ряд стадий своего развития.

Первая — зарождение народничества, выработка его теоретического ядра — “русского социализма” — связана в основном с именем бывшего западника Александра Ивановича Герцена (1812 — 1870). Его наследию и будет посвящена эта лекция.

Вторая стадия — расцвет народничества — совпадает с эпохой подготовки и отмены крепостного права, эпохой “великих реформ” Александра II. Ee олицетворяют шестидесятники: Писарев, Добролюбов, Чернышевский.

Третья — революционное народничество 70-х годов, основными теоретиками которого были Бакунин, Лавров, Ткачев. После убийства народовольцами 1 марта 1881 г. императора наступает последняя, заключительная стадия эволюции народничества — либеральное народничество с его концепцией “малых дел”. Идейным вождем либерального народничества стал H.K.

Михайловский.

K концу века становление России на капиталистический путь развития (“язва пролетариатства” — А.И. Герцен) стало историческим фактом, поэтому народники были вынуждены либо переходить на позицию российской социал-демократии, как это сделал Г.В. Плеханов, либо в срочном порядке менять свои идейно-юридические флаги и ценности.

У народнической юриспруденции имеются общие черты и признаки. Главные из них — борьба с крепостным правом и его пережитками в социально-экономической сфере, борьба с самодержавием, с его мощным бюрократическим аппаратом. И это составляло отнюдь не исторический фон идей российских народников, а контекст всей их жизни и деятельности, пронизанной мыслями о воле крестьян, наделении их землей, уничтожении политического насилия.

Одновременно это та эпоха, когда в странах Запада буржуазный строй уже обнаружил, что правовое равенство лишь прикрывает органические пороки капитализма: еще более изощренные формы эксплуатации трудящихся, пауперизацию масс населения, распространение морали чистогана и эгоизма.

Революции 1830 года во Франции и 1848 года в Западной Европе по-новому поставили вопросы о путях исторического развития России, широко дебатировавшиеся в кругах западников и славянофилов. A нельзя ли России миновать насыщенный кровавыми столкновениями путь развития, проделанный уже передовыми странами, но тем не менее не приведший — что становилось все очевиднее — к всеобщему благоденствию? Стоит ли повторять печальный опыт Запада? Нет ли иных, особых, соответствующих национальным традициям, внутренним условиям России путей к ее будущему? Поиск своего, третьего пути, в основе которого лежал бы синтез традиционных, самобытных черт с co- циалистической идеей западных мыслителей, — существенная черта идеологии народников.

Сама попытка приложить к порядкам отсталой, полуазиатской, патриархально-крестьянской России социалистическую идею, конечно, была утопией. Ho это была такая утопия, которая явилась идеологическим выражением интересов многомиллионного угнетенного российского крестьянства, его жажды радикального аграрного переворота, его стремления к ликвидации помещичьего землевладения. Это была такая форма “субъективного социализма”, которая оказалась идейным знаменем наиболее демократического направления освободительного движения. B народничестве ярко проявилось стремление связать вопрос о будущем социалистическом обществе с судьбами крестьянства, с ликвидацией крепостничества и самодержавия.

Идею освобождения крестьянства, идею борьбы за свободу человека, со сковывающими его бюрократическими цепями отечественные социалисты-народники пытались соединить, слить воедино с антибуржуазным юридическим идеалом, в соответствии с которым будет уничтожена власть частной собственности и обеспечено не формальное только, а фактическое социальное равенство людей.

Утопичность — другая специфическая черта народнического демократизма. Кризисные явления создавали наиболее благоприятную почву для распространения утопий, т.е. теорий, конструирующих идеальный государственный строй не на основе последовательного изучения реальных возможностей развития, а по принципу долженствования: какой, с точки зрения автора, должна быть идеальная схема. Для России того периода утопическое сознание во многом закономерно. Утопии чаще возникают в условиях стагнации, окостенения, когда старый мир начинает гнить и давать трещины, но еще не видны реальные пути его переустройства.

Демократы выступали за уничтожение помещичьей собственности на землю, передачу земли крестьянскому миру. Свое понимание социализма они связывали с уравнительным распределением земли между мужиками. Такое понимание равенства отражало интересы крестьянства, направленные своим острием против помещичьего землевладения. Одновременно народники критиковали эксплуатацию человека человеком. Они идеализировали мелкое крестьянское и кустарное производство, представляя его особым, в корне отличным от капитализма “народным” строем. “Трудовое начало” мелкого крестьянского хозяйства представлялось им чем-то социалистическим, отрицающим отчуждение работника от средств производства.

Как видим, демократы поставили вопрос о некапиталистическом пути развития России к социализму, но в целом его решить не смогли. B действительности их стремление к “иному”, некапиталистическому пути развития России состояло в противоположении двух путей капиталистического развития — прусского и американского.

Народники были просветителями и гуманистами. Они выдвинули на первый план беспредельную веру в народ, народолюбие, особенно в форме “любви к мужику”, при этом фигура самого народника выглядела как фигура кающегося дворянина или разночинца, который осознал свою вину барства и всецело посвящает жизнь тому, чтобы загладить перед мужиком эту вину..

Родоначальником русского народничества, о чем уже сказано выше, стал Герцен после того, как он выехал в 1847 году во Францию, надеясь увидеть

осуществление тех идей, за которые боролся на Родине.

Он хотел своими глазами наблюдать борьбу между трудом и капиталом, о которой прежде знал понаслышке. “Тогда я не знал Запада, то есть знал его книжно, теоретически, вспоминал он впоследствии. — Я любил его со всеи ненавистью к николаевскому самодержавию и петербургским порядкам”. Вся русская история казалась ему “историей самодержавия и власти”, а западная — “историей свободы и права”.

Наблюдения конца 40-х годов быстро разочаровали Герцена: он убедился во всевластии денег, отсутствии элементарной социальной справедливости. B жизни европейских народов он не нашел ничего общего с теми идеалами, под знаменем которых совершилась Французская революция 1789 года. И эта действительность настолько потрясла его, что он стал сомневаться в возможности осуществления идеалов вообще. Pycco и его ученики, писал Герцен, верили в то, что их идеалы рано или поздно осуществятся, поэтому они шли против всего, что, по их мнению, тормозило претворение их идей в жизнь. Ho если бы они жили сейчас, “им бы пришлось увидеть, что дело их не продвинулось ни на вершок, что их идеалы остались идеалами”. Почему же, спрашивал он, мы должны верить в то, что наши идеалы осуществятся там, “где лежит необходимость, чтобы будущее разыгрывало нами придуманную программу?”

Герцен начинает понимать, что история развивается не по заданному плану, что воля одного человека очень мало значит для развития человечества в целом, если она не отражает объективной необходимости, если не соответствует интересам большинства. Особенно полно эти мысли Герцена выражены в первой главе “С того берега”, написанной в декабре 1847 года. B ней Герцен доказывает, что будущее человечества зависит не от того, насколько правильно несколько человек поняли, куда движется история и куда она должна двигаться, а от того, насколько широкие массы поняли необходимость изменений. Если несколько социалистов понимают, что буржуазное государство скверно, мерзко, бесчеловечно, писал он, то это вовсе не служит гарантией того, что оно должно уступить место социалистическому обществу.

Можно не признавать разумности буржуазных порядков, но от этого они не перестанут существовать. B нем созревала четкая методологическая установка — создавать картину будущей социалистической государственности конкретно-исторически, в тесной связи с движением широких народных масс.

Герцен стал очевидцем Февральской революции 1848 года и рождения Второй Французской республики; был свидетелем реакционных событий в западноевропейских странах — Франции после июньских расстрелов 1848 года и особенно после бонапартистского переворота 1852 года, Германии и Австрии после неудачных революций 1848 — 1849 гг. и даже Англии после поражения чартистов. Последствия этих событий лишь укрепили разочарование Герцена в евро- пеиских политико-юридических установках. Это разочарование стало его духовной драмой, которая была преодолена в теории русского крестьянского социализма. B сельской общине Герцен усмотрел, как ему казалось, реальный зародыш социалистического будущего. Он полагал, что “человек будущего в России — мужик, точно так же как во Франции — работник”, и ставил в этой связи вопрос о возможности для России миновать буржуазную, “мещанскую” фазу развития.

C августа 1852 года Герцен живет в Лондоне. Здесь он основал (1853) Вольную русскую типографию для борьбы с крепостничеством и царизмом, издавал с 1855 года альманах “Полярная звезда”, в 1857—1867 годах вместе с Огаревым выпускал первую русскую революционную газету “Колокол”. Вскоре после крестьянской реформы 1861 года Герцен резко выступил в “Колоколе” против либерализма, опубликовал статьи, разоблачающие грабительский характер реформы, напечатал прокламации и другие документы революционного подполья. B период Польского восстания 1863 — 1864 годов, понимая обреченность движения, Герцен вместе с тем счел необходимым выступить в защиту Польши,

B произведениях 50 — 60-х годов “Былое и думы” (1852—1868), “Концы и начала” (1862—1863), “Письма к противнику” (1864) и др., уделяя особое внимание разработке проблем личности и государства, Герцен выступал последовательным критиком как буржуазного индивидуализма (“мещанства”), так и уравнительных коммунистических утопий (Бабефа, Кабе и др.).

Стремясь избежать крайностей фатализма и волюнтаризма, понять историю как “свободное и необходимое дело” человека, Герцен развивает идею единства среды и личности, исторических обстоятельств и человеческой воли.

Пересматривая свое прежнее понимание перспектив развития Европы, он вновь ставит вопрос “о современной борьбе капитала с работой”. Теоретическим завещанием Герцена стала последняя его работа — “К старому товарищу” (1869), в которой, адресуясь к M.A. Бакунину, он осуждает крайне экстремистские призывы к немедленному социальному перевороту, уничтожению государства, требование не “учить народ”, а “бунтовать его”.

B последние годы жизни, разойдясь по ряду вопросов с молодой революционной эмиграцией, Герцен жил в разных городах Европы. Умер он 9(21) января 1870 г. в Париже, похоронен на кладбище Пер-Лашез. Впоследствии прах его был перевезен в Ниццу.

Цельной теории государства и права у Герцена нет. Он был прежде всего публицист и не считал себя ученым-политиком, заявляя о своем просветительстве. Поэтому нам придется по крупицам создавать картину юридического наследия первого вождя народников.

Происхождение государства Герцен объяснял в духе договорной теории и выводил его из необходимости сохранять общественную безопасность. Такая необходимость возникает во всяком “человеческом сожитии, принимающем значительные размеры”. Следует отметить, что, оставаясь на позициях договорной теории, Герцен вплотную подошел к пониманию того факта, что возникающие государства служат не общему благу, а задачам социального угнетения. Он справедливо полагал, что появление государства по времени совпадает с развитием рабовладельческих отношений. “Рабством, собственно, началось государство”, — отмечал он.

Описывая возникновение государства, он рисовал далеко не идиллическую картину. “Люди отдают долю своего достояния и своей воли, подчиняясь всякого рода властям и требованиям, вооружают целые толпы тунеядцев, строят суды и стращают виселицей, строят церкви и стращают адом. Словом, делают все так, чтобы, куда человек ни обернулся, перед его глазами был бы или палач земной, или палач небесный”. Герцен видел в государстве форму без определенного содержания, способную “постоянно изменяться с обстоятельствами и прилаживаться к потребностям”. Четких характеристик сущности государства он не дает. Государство “служит одинаково реакции и революции, тому, с чьей стороны сила”. Комитет общественного спасения разрушал монархию, революционер Дантон был министром юстиции, самодержавный царь стал инициатором освобождения крестьян. “Этой государственной силой хотел воспользоваться Лас- саль для введения социального устройства. Для чего же ломать мельницу, когда ее жернова могут молоть и нашу муку?”

Взгляд на государство как на нечто второстепенное по отношению к экономике и культуре общества в рассуждениях Герцена направлен против анархизма Бакунина, считавшего первостепенной задачей социальной революции разрушение государства. “Экономический переворот, — возражал ему Герцен, — имеет необъятное преимущество перед всеми религиозными и политическими революциями”. Государство, как и рабство, идет к свободе, к самоуничтожению, однако государство “нельзя сбросить с себя, как грязное рубище, до известного возраста”.

B такой постановке вопроса проявились одновременно и слабость, и сила юриспруденции Герцена. C одной стороны, представление о государстве как форме без определенного содержания неоднократно толкало его на апелляцию к верхам, порождало надежды на реформы сверху; с другой — эта же постановка вопроса позволила ему преодолеть влияние Бакунина и увидеть в государстве мощное средство будущих глубоких преобразований. B полемике с Бакуниным у Герцена читаем: “Из того, что государство — форма преходящая, не следует, что это форма уже прошедшая. C какого народа, в самом деле, может быть снята государственная опека, как лишняя перевязка, без раскрытия таких артерий и внутренностей, которые теперь наделают страшных бедствий, а потом спадут сами?” Представляя себе социализм как общество без государства, Герцен в то же время не требовал ликвидации государства сразу же после победы революции, отрицал “скорую неминуемость безгосударственного устройства”.

Сомневаясь в выводах народников-анархистов, он справедливо вопрошает: “Будто какой-нибудь народ может безнаказанно начать такой опыт, окруженный другими народами, страстно держащимися за государство, как Франция, Пруссия и проч. Можно ли говорить о скорой неминуемости безгосударственного устройства, когда уничтожение постоянных войск и обезоружение составляют дальние идеалы? И что значит отрицать государство, когда главное условие выхода из него — совершеннолетие большинства?”

Вместе с тем реалистический анализ политических событий, особенно революции 1848 года, очевидцем которой стал Герцен, позволил ему быстро преодолеть идеализацию западных юридических институтов, иллюзий “надклассового демократизма и увидеть в европейских государствах силу, стоящую на страже основных интересов буржуазии. Государство на Западе служит буржуазии, которая полностью господствует в мире капитала. Герцен указывал не только на сосредоточение всех богатств, нравственных и вещественных, в py- ках среднего сословия, но и на то, что “оно захватило в свои руки церковь и правительство, машины и школы, что ему повинуются войска, что в его пользу судят судьи”.

Буржуазии государство необходимо не ради внешнего могущества и блеска, а для поддержания коммерческих дел. “Буржуазия управляет, но не царствует”.

B такой ситуации любое правительство является у нее “приказчиком”, при помощи которого “эксплуатация пролетариата была приведена в систему, окружена всей правительственной силой; нажива делалась страстью, религией; жизнь сведена на средство чеканить монету, государство, суд, войско — на средство беречь собственность”.

Хотя республиканское устройство имеет, по мнению Герцена, определенные преимущества перед монархическим, однако и республика не отменяет угнетения трудового народа, господства капитала и не гарантирует трудящимся полного освобождения. Поэтому буржуазная республика во многом “формальная”, где свободы носят мнимый характер, поскольку массы не могут воспользоваться ими из-за своей материальной необеспеченности. “Неприкосновенность личности разбивалась об абсолютное покровительство собственности государством. Право человека разбивалось о римское право”. Нет равенства при неравенстве развития между верхами, залитыми светом, и массами, погрязшими во мраке. Нет братства между хозяином, перед которым открыто “употребление и злоупотребление” своим имуществом, и рабочим, который сам является объектом “употребления и злоупотребления”, ибо ничего не имеет.

Любое государство на Западе несовместимо с понятием свободы, равенства и братства, поскольку “всякое осуществление этих идей будет отрицанием современной европейской жизни”. Герцен резко критиковал парламентаризм, вскрывая закулисные махинации, угрозы, подкуп и другие формы давления на избирателей. Он считал, что подлинное освобождение трудящихся масс невозможно в условиях как государственных порядков, существовавших в России, так и тех, которые были установлены буржуазными революциями на Западе. И те и другие государственные порядки основаны на монархическом принципе, суть которого заключается в отрыве государственной власти от народа, в противопоставлении ее как какого-то высшего начала народу.

Герцен полагал, что лживость и ограниченность буржуазной демократии присущи не только “мещанской” Европе, но и США. Он решительно отвергал легенду о демократии и свободе в Америке, о якобы социалистическом характере ее развития и указывал на бесправие народа, прикрытое личиной демократических свобод.“В Северо-Американских штатах перехватывают письма и журналы, секут граждан на площадях и продают с аукциона вольных негров”. Герцен разоблачал американских рабовладельцев, хвастающихся своей демократией, и подчеркивал, что своим открытым цинизмом “свободная” Америка превосходит самодержавную Россию. За вывеской американского демократизма скрываются господство насилия, культ наживы, произвол капиталарбесправие черных и белых рабов.

Неприятие результатов политических революций на Западе и их правовых форм сделало Герцена сторонником новой революции, социалистом, глубоко убежденным в том, что только уничтожение экономического неравенства приведет к установлению справедливого общества. Смена правительств, политические преобразования без экономических не изменяют жизни народных масс и поэтому бесплодны.

Возможна ли социальная революция на Западе? По мнению Герцена, невозможна. Любая насильственная революция, а в Европе она может быть лишь политической, независимо от результатов принципиально не может приблизить к социализму. Победивший социализм непременно опять превратится в тривиальное буржуазное общество, так как **передовые демократии Европы превратятся в бюрократические государства, жертвующие интересами личности в интересах организованного “социального муравейника”. Рационализированный экономический строй, рождающийся там, опирается на мертвенную, “китайскую стабильность. Буржуазный порядок, раз он уже установился, неизменен.

Западные социалисты, отрицающие институты буржуазной государственности — армию, церковь, бюрократию, — борются с миражами. Эти институты невозможно уничтожить, они неизбывны. Предлагаемые же ими идеи коллективной собственности и общественной солидарности нереальны, поскольку весьма неопределенны. Старый порядок коренится прежде всего в признании его, в сознании, в психике, а уж затем в поддерживающей его материальной силе. Поэтому новый порядок, приходящий ему на смену, должен учитывать все это, сохраняя большинство жизнеспособных элементов старого.

Трагедия сторонников социализма на Западе заключается в том, что их поиски методов преобразования только усиливают и делают особенно отталкивающими психологические черты той самой буржуазности, с которой они борются. B этой борьбе, полагает Герцен, по одну сторону баррикад стоит буржуазия, владеющая собственностью и отказывающаяся делиться своими монопольными правами с кем-либо. Ho и по другую сторону — тоже буржуазия, только собственности не имеющая и желающая отобрать ее у первой. Ha одной стороне — скупость, на другой — зависть. Каждый раз, когда к власти приходит оппозиция, она приобретает деньги и должности; завистники превращаются в скупых. Круг замыкается, и все начинается сначала.

Европейский социализм Герцен оценивал как симптом упадка жизненных сил и политической инициативы в Европе, связанного с “обуржуазиванием” системы ценностей. Буржуазная мысль проникала глубоко в низшие слои населения, на помощь которых при совершении социалистического переворота рассчитывают сторонники социализма.

Герцен не верил в западную социалистическую перспективу, так как на всем европейском, считал он, лежат две глубокие черты, явно идущие из-за прилавка: с одной стороны, лицемерие и скрытность, с другой — показуха. Продать товар лицом, купить за полцены, выдать дрянь за дело, форму за Сущность, казаться вместо того, чтобы быть. Парламентаризм рассматривается им как фикция, позволяющая политическим партиям создавать видимость социальной активности и извлекать из этого личные выгоды, Протестантизм оценивается как идеологическое примирение христианства с этикой лавочника и ростовщика. “Народы, как царские дома перед падением, тупеют, — говорит Герцен. — Мещанская Европа изживет себя в сумерках тупоумия, в злых чувствах без убеждений... Слабые, хилые, глупЫе поколения потянутся как-нибудь до взрыва, до той или другой лавы, которая их покроет каменным покрывалом и предаст забвению ле- тописеи . И тогда молодое, неустроенное, но здоровое варварство заменит варварство старческое. Кто придет на смену? ,

Западники, начиная с Чаадаева, уже обратили внимание на молодую провинциальную Америку — страну находящуюся в благоприятных условиях, не знавшую ни французских войн, ни английского обычного права, не вступившую еще на путь межклассовой борьбы. Она имеет все, о чем мечтала Европа, —· федерацию, республику, демократию. Ho, считает Герцен, страна, свободная от вмешательства собственного правительства, подпадает под власть другой силы — толпы. Динамичная и инициативная, лишенная европейской бюрократии, Америка все же не обладает притягательной силой для других народов. Довольство и озабоченность исключительно материальными вопросами не могут сделать Америку образцом для народов, ищущих духовное обновление.

И тогда приходит черед России. Преимущество России в том, что ей нечего терять, нечего охранять. Герцен пишет: “В отношении к идее ближнего будущего мы поставлены свободнее Запада. Мы в некоторых вопросах потому дальше Европы, свободнее ее, что так отстали от нее. Европа идет ко дну оттого, что не может отделаться от своего груза: в нем бездна драгоценностей, набранных в дальнем опасном плавании. У нас это — искусственный балласт, за борт его — и на всех парусах в широкое море!” B этой ситуации идея социализма может приобрести положительное значение. Герцен полагает, что она внутренне присуща сельской общине и рабочей артели в России, кроме того, она привлечет к работе по обновлению страны западнически настроенную интеллигенцию. Это будет гуманный социализм, а не идеал технократического общества.

Начинать же преобразования необходимо с отмены крепостного права. Герцен писал, что вопрос об освобождении крестьян “неразрешим ни с точки зрения петербургского правительства, развившего зло и воспользовавшегося им, ни с точки зрения того либерализма, в основе которого лежит религия собственности, безусловное и неисторгаемое признание ее вовеки нерушимой”. Он последовательно отстаивал интересы крестьян, борясь за ликвидацию помещичьего землевладения, за полную передачу земли крестьянам, выступал против постепенности в освобождении крестьян, за волю сразу, без переходных стадий.

Такое освобождение на основе крестьянского “права на землю”, общинного владения землей будет началом “великого экономического переворота, в который Россия вступает”, началом перехода к социалистическому обществу. Герцен видел в русской общине предпосылку преобразования общества на социалистических началах, так как она ограждает русского крестьянина от нужды, “язвы пролетариатства”, произвола государства. “Итак, — заявлял он, — элементы, вносимые русским крестьянским миром... состоят из трех начал, из: 1) права каждого на землю; 2) общинного владения ею; 3) мирского управления. Ha этих'началах, и только на них, может развиваться будущая Русь”.

Экономический переворот необходимо дополнить политическим, в результате которого в России после свержения самодержавия установится демократия, народная власть. “Сохранить общину и освободить личность, распространить сельское и волостное самоуправление на города, на государство в целом, поддерживая при этом национальное единство, развить частные интересы и сохранить неделимость земли — вот основной вопрос русской революции — тот самый, что и вопрос о великом социальном освобождении, несовершенные решения которого так волнуют западные умы”.

Демократическая, народная власть будет иметь форму социальной республики, отличной как от монархии, так и от политических республик. Коренное отличие социальной республики от других форм государства — в преодолении отчуждения человека от власти в процессе управления. Это антипод “безнравственного монархического принципа, который основывается на священном неприкосновенном авторитете иерархии” и подавлении личности, на антагонизме между правительством и народом, на религии.

Социальная республика имеет следующие признаки: самоуправление народа; свободная артель людей — основная ячейка общества; уничтожение всякого иерархического авторитета, убивающего “независимость разума ; самобытность и свобода всех людей; уничтожение власти религии (религией общества становится сам человек); высокие нравственные начала, обусловленные общежитием свободных людей.

Герцен допускает, что в будущей республике представительная демократия сохранится, но депутаты и поверенные не могут “представлять верховной власти, они творят волю пославших, они не выше народа, над головою свободных людей ничего нет”. Завершая свои размышления, он утверждает: “Управление в республике — это волостное правление, народная контора, канцелярия общественных дел, регистратура народной власти, полицейский порядок, исполнение...”

Форма государственного устройства социальной республики — федерация с единым центральным правительством, в рамках которой будет осуществляться самоуправление общин, уездов и областей. Федеральное правительство должно состоять из выборных министров во главе с президентом, в свою очередь выбираемым министрами.

Герцен учитывал многонациональную природу российской государственности и последовательно выступал за дружбу народов, их совместную борьбу против социального и национального гнета, за отстаивание права наций на самоопределение и создание самостоятельного государства.

<< | >>
Источник: Азаркин H.M.. История юридической мысли России: Kypc лекций. 1999

Еще по теме ЛЕКЦИЯ 6. Народничество. А.И. Герцен:

  1. ЛЕКЦИЯ 15. Либеральное народничество. H.K. Михайловский
  2. ЛЕКЦИЯ 12. Общая характеристика революционного народничества. П.Л. Лавров
  3. А. И. Герцен.
  4. Б. Народничество
  5. Революционное народничество
  6. ОБЩЕСТВЕННОЕ ДВИЖЕНИЕ 70-Х ГОДОВ. НАРОДНИЧЕСТВО
  7. Народничество.
  8. ЗАПАДНИЧЕСТВО (П.Я. ЧААДАЕВ, А.И. ГЕРЦЕН)
  9. Именно в ходе споров со сторонниками «примирения» настоятельную потребность в изучении Гe- геля почувствовал и Герцен
  10. Родоначальник социализма в России Герцен не принял в единомышленники Гегеля
  11. В. Г. Белинский. — А. И. Герцен. — А. В. Луначарский. — М. М. Бахтин. — В. Я. Пропп. — Ю. Б. Борев. — Л. В. Карасев. — М. Т. Рюмина. — А. В. Дмитриев
  12. ЛЕКЦИЯ 11. Шестидесятники. Н.Г. Чернышевский