<<
>>

Либеральная идеология зародилась в умственной атмосфере XVIII века, которая склонна была утверждать естественную гармонию.

Эта идеология проникнута верой в естественную гармонию свободы и равенства, во внутреннее родство этих начал. Французская революция совершенно смешивала равенство со свободой. Весь XIX век разбивал иллюзии естественной гармонии, он жизненно раскрыл непримиримые противоречия и антагонизмы.

Обнаружилось, что равенство несет с собой опасность самой страшной тирании. Обнаружилось, что свобода нисколько не гарантирует от экономического рабства. Отвлеченные начала свободы и равенства не создают никакого совершенного общества, не гарантируют прав человека. Между свободой и равенством существует не гармония, а непримиримый антагонизм. Вся политическая и социальная история XIX века есть драма этого столкновения свободы и равенства. И меч- га о гармоническом сочетании свободы и равенства есть неосуществимая рационалистическая утопия. Никогда не может быть замирения между притязаниями личности и притязаниями общества, между волей к свободе и волей к равенству. Отвлеченный либерализм так же бессилен разрешить эту задачу, как и отвлеченный социализм.
Это — квадратура круга. B плане позитивном и рациональном задача эта неразрешима. Всегда будет столкновение безудержного стремления к свободе с безудержным стремлением к равенству. Жажда равенства всегда будет самой страшной опасностью для человеческой свободы. Воля к равенству будет восставать против прав человека и против прав Бога. Bce вы, позитивисты-либералы и позитивисты-социалисты, очень плохо понимаете всю трагичность этой проблемы. Свобода и равенство несовместимы. Свобода есть прежде всего право на неравенство. Равенство есть прежде всего посягательство на свободу, ограничение свободы. Свобода живого существа, а не математической точки осуществляется в качественном различении, в возвышении, в праве увеличивать объем и ценность своей жизни.
Свобода связана с качественным содержанием жизни. Равенство же направлено против всякого качественного различия и качественного содержания жизни, против всякого права на возвышение. Один из самых замечательных и тонких политических мыслителей XIX века, Токвиль3, первый ясно осознал трагический конфликт свободы и равенства и почуял великие опасности, которые несет с собой дух равенства. «Я думаю,— говорит этот благородный мыслитель,— что легче всего установить абсолютное и деспотическое правительство у народа, у которого общественные состояния равны, и полагаю, что если подобное правительство раз было установлено у такого народа, то оно не только притесняло бы людей, но с течением времени отнимало бы у каждого из них многие из главнейших свойств, присущих человеку. Поэтому мне кажется, что деспотизма всего более следует опасаться в демократические времена». Этот благородный ужас перед нивелировкой, перед европейсКой китайщиной был и у Д. С. Милля. И его беспокоила судьба человеческой личности в демократическом обществе, одержимом духом равенства. Иллюзии XVHI века, иллюзии Французской революции были разбиты. Свобода расковывает безудержную волю к равенству и таит в себе семя самоотрицания и самоистребления. Либерализм порождает демократию и неудержимо переходит в демократизм. Таково его последовательное развитие. Ho демократия истребляет самые основы либерализма, равенство пожирает свободу. Это обнаружилось уже в ходе Французской революции. 1793 год истребил Декларацию прав человека и гражданина 1789 года. Это процесс фатальный. Противоречие между свободой и равенством, между правами личности и правами общества непреодолимо и неразрешимо в порядке естественном и рациональном, оно преодолимо и разрешимо лишь в порядке благодатном, в жизни Церкви. B общении религиозном, в обществе церковном снимается противоположность между личностью и обществом, в нем свобода есть братство, свобода во Христе есть братство во Христе. Духовная соборность разрешает эту квадратуру круга.
B ней нет различия между правом и обязанностью, нет противоположения. Ho в церковном обществе нет механического равенства, в нем есть лишь братство. И свобода в нем не есть противоположение себя другому, ближнему своему. Религиозное общение основано на любви и благодати, которых не знает ни либерализм, ни демократизм. И потому разрешаются в нем основные антиномии человеческой жизни, жесточайшие ее конфликты.

Внутреннее развитие либерализма ведет к демократическому равенству, которое становится в неизбежное противоречие со свободой. Ho и с другой стороны либерализм подвергается опасности разложения и вырождения. B либеральной идее самой по себе нет еще ничего «буржуазного». Нет ничего «буржуазного» в свободе. Я с отвращением употребляю ваши излюбленные слова, пошлые и поверхностные, лишенные всякого онтологического смысла. Я не думаю, чтобы вы знали, что такое «буржуазность», и имели право говорить о ней. Вы ведь сами целиком в ней пребываете. Ho нельзя не признать, что господство отвлеченного либерализма в жизни экономической дало свои отрицательные и злые плоды. Если манчестерство и имело относительное оправдание в известный исторический момент, то в дальнейшем неограниченное господство его лишь компрометировало и разлагало либеральную идею. Ничем не ограниченный экономический индивидуализм, отдающий всю хозяйственную жизнь целиком во власть эгоистической борьбы и конкуренции, не признающей никакого регулирующего принципа, не имеет как будто никакой обязательной связи с духовным ядром либерализма, т. e. с утверждением прав человека. Несостоятельность так называемого экономического либерализма давно уже выяснилась. И вокруг идеи либерализма образовалась атмосфера, насыщенная неприятными ассоциациями. Вообще ведь идеи, и даже не столько идеи, сколько слова, их выражающие, подвержены порче. Человеческие интересы способны исказить и загрязнить и самые высокие слова, связанные с жизнью религиозной. Слово «либерализм» принадлежит к разряду очень порченных слов. Ho много ли осталось слов не порченных, во многих ли словах наших осталась еще светоносная, действенная энергия? Порча либерализма началась со смешения целей и средств, с подмены духовных целей жизни материальными средствами.

Свобода человека, права человека есть высокая духовная цель. Всякий политический и экономический строй может быть лишь относительным и временным средством для осуществления этой цели. Когда либерализм видит в свободе человека и неотчуждаемых правах его высокую цель, он утверждает неполную, но несомненную истину. Ho когда он начинает временным и относительным политическим и экономическим средствам придавать почти абсолютное значение, когда в исканиях новых форм социальной организации он начинает видеть недопустимое нарушение своей отвлеченной доктрины, он вырождается и разлагается. Ha этой почве создались очень сложные и запутанные отношения между либерализмом и социализмом, которые нельзя выразить в отвлеченной формуле.

Вы любите противополагать либерализм и социализм как два вечно враждующих и несовместимых

начала. Это так же относительно верно, как и все отвлеченные формулы. Идеология либеральная и идеология социалистическая образовались вокруг разных жизненных задач, пафос их имеет разные источники. Воля к свободе породила либеральную идеологию. Идеологию социалистическую породила воля к обеспечению хлеба насущного, к удовлетворению элементарных жизненных потребностей. И если либералами делаются те, у кого элементарные жизненные потребности удовлетворены и обеспечены и кто хочет свободно раскрыть свою жизнь, то социалистами делаются те, кому нужно еще удовлетворение более элементарных жизненных требований. B перспективе индивидуальной социализм элементарнее либерализма. B перспективе же общественной это соотношение обратное. B принципе как будто бы мыслим либеральный социализм и социалистический либерализм. Либерализм не имеет никакой обязательной идейной связи с манчестерством, с экономическим индивидуализмом, эта связь — случайно фактическая. Либерализм вполне совместим с социальным реформаторством, он может допускать все новые и новые средства и методы для обеспечения свободы и прав человека. Либеральная декларация прав носит формальный характер и допускает какое угодно социальное содержание, если оно не посягает на права человека, признанные неотъемлемыми.

Известного рода реформаторский социализм даже более совместим с идеальными основами либерализма, чем с крайними формами демократии, не имеющей социального характера. C другой стороны, возможен либеральный социализм. Социализм реформаторского типа может основываться на либеральных принципах, может мыслить социальное реформирование общества в рамках декларации прав человека и гражданина. Либерализм впитывает в себя элементы социализма. Социализм же делается более либеральным, более считается не только с экономическим человеком, но и с человеком, обладающим неотъемлемыми правами на полноту индивидуальной жизни, правами духа, не подлежащими утилитарным ограничениям. Ho либеральный, реформаторский социализм не есть, конечно, настоящий социализм. Важнее всего признать, что либерализм и социализм — относительные и временные начала. Bepa либеральная и вера социалистическая — ложная вера.

* * *

Либеральное начало есть одно из начал человеческой жизни, но оно не может быть утверждаемо как начало единственное и безраздельно господствующее. Само по себе взятое, оно оказывается оторванным от онтологической основы. Либерализм должен сочетаться с более глубоким, не внешним консерватизмом, равно как и с социальным реформизмом. Религиозно либерализм есть протестантизм. B либеральной свободе есть доля истины, как есть она и в протестантской религиозной свободе. Ho протестантизм отрывается от онтологических основ Церкви, он утверждает начало религиозной свободы отвлеченно, не в полноте религиозной жизни. To же происходит и с либерализмом. Либерализм отрывается от онтологических основ общественности, он утверждает начаЛо политической свободы отвлеченно, не в полноте человеческой жизни. И подобно тому, как религиозная свобода, свобода религиозной совести должна быть возвращена к своим онтологическим основам, к полноте церковной жизни, свобода и права человека должны быть возвращены к своим онтологическим основам, к полноте духовной жизни человека. Философский либерализм имеет уклон к номинализму.

Философский либерализм, как отвлеченный тип мысли, склонен отрицать реальные общности и целости, онтологическую реальность государства, нации, церкви и признавать общество лишь взаимодействием личностей.

Чисто либеральная идеология переносит все в личность как в единственную реальность. Ho этим номинализмом подрывается в конце концов и реальность самой личности. Ибо реальность личности предполагает другие реальности. Об этом не раз уже было мною говорено. Рационалистический либерализм отрицает существование онтологической иерархии. Ho этим отрицает он и личность как члена иерархии реальностей. Либерализм вырождается в формальное начало, если он не соединяется с началами более глубокими, более онтологическими. Индивидуалистический либерализм отрывает индивидуум от всех органических исторических образований. Такого рода индивидуализм опустошает индивидуум, вынимает из него все его сверхиндивидуальное содержание, полученное от истории, от органической принадлежности индивидуума к его роду и родине, к государству и церкви, к человечеству и космосу. Либеральная социология не понимает природы общества. Либеральная философия истории не понимает природы истории.

* * *

Либерализм как целое настроение и миросозерцание антиисторичен, столь же антиисторичен, как и социализм. И с этой стороны ждет его суровый суд. Bce более глубокие попытки обоснования либерализма упираются в идею естественного права. Естественное право пытались обосновать идеалистически. Ho учение p естественном праве связано с верой в «естественное состояние». Естественное право противополагается историческому праву, как естественное состояние противополагается историческому состоянию, исторической действительности. Bce учения о естественном праве давно уже подвергнуты беспощадной критике. От них не осталось камня на камне. Идеалистическое возрождение естественного права и попытки дать ему нормативное основание с помощью философии Канта не доходят до последней глубины, до онтологических основ. Неотъемлемые и священные права человека не могут быть названы «естественными» его правами, правами «естественного состояния». И напрасно вы идеализируете природу человека, напрасно вы хотите опереться на нее в стремлении к лучшей жизни. «Исторический» человек все же лучше «естественного» человека, и расковывание человека «естественного» порождает лишь зло. «Историческое» состояние выше «естественного» состояния, «историческое» право выше «естественного» права. Неотъемлемые и священные права имеет человек не как «естественное» существо, а как существо духовное, его благодатно возрожденная, усыновленная Богу природа. A это значит, что глубокого обоснования прав человека следует искать не в «естестве», а в Церкви Христовой. Бесконечное право человеческой души есть не «естественное», а «историческое» право христианского мира. Человеческая душа, открытая христианством, не есть «естественное состояние» человека, ибо в «естественном состоянии» она была глубоко задавлена и закрыта. Человеческая душа раскрылась из глубины в христианскую историческую эпоху, и раскрытие это предварялось лишь в античных мистериях и в платоновской философии. Крупица правды либерализма почерпнута из этого высшего источника. Ваша же философия «естественного состояния» и «естественного права» поверхностна. Более глубока философия «исторического состояния» и «исторического права». Bepa в совершенное «естественное состояние» давно уже рухнула, она не выдерживает критики ни сознания научного, ни сознания религиозного. Человек по «естеству» своему не добр и не безгрешен. Bce «естество» во зле лежит. B «естественном» порядке, B «естественном» существовании царят вражда и суровая борьба. Порядок «исторический» есть более высокое состояние бытия, чем порядок «естественный». Гуманизм лживо смешал человека «естественного» с человеком духовным, благодатно возрожденным и Богоусы- новленным, и в пределе своем *привел к отрицанию человека. Вы, люди XX века, должны были бы окончательно освободиться от остатков XVIII века, от навязчивых идей позапрошлого века. Нет никакого «естественного» состояния, нет никакого «естественного» права, нет и быть не может никакой «естественной» гармонии. Уже XIX век должен был вас обратить к «историческому», к глубине исторической действительности. И поскольку либерализм противополагает себя «историческому» и обосновывает себя на «естественном», он вырождается в отвлеченной пустоте. «Историческое» — конкретно, «естественное» же есть абстракция. B «историческом», в исторических органических целостях побеждается грех и зло «естественного» состояния. Выше «исторического» состояния и «исторического» права стоит «духовное» состояние и «духовное» право.

Bepa в идеал либерализма уже стала невозможной. Bce слишком изменилось и усложнилось с того времени, как была еще свежа эта вера. Слишком ясно, что вера эта была основана на ложном учении о человеческой природе, на нежелании знать ее иррациональные стороны. Мы не очень уже верим в конституции, не можем уже верить в парламентаризм как панацею от всех зол. Можно признавать неизбежность и относительную иногда полезность конституционализма и парламентаризма, но верить в то, что этими путями можно создать совершенное общество, можно излечить от зла и страдания, уже невозможно. Ни у кого такой веры нет. И последние доктринеры либерального конституционализма и парламентаризма производят жалкое впечатление. Парламентаризм на Западе переживает серьезный кризис. Чувствуется исчерпанность всех политических форм. И поскольку либерализм слишком верит в политическую форму, он не стоит на высоте современного сознания. Также не стоит на высоте современного сознания социализм, поскольку он слишком верит в экономическую организацию. Bce эти веры — остатки старого рационализма. Рационализм основан был на сужении человеческого опыта, на неведении той иррациональной человеческой природы, которая делает невозможной полную рационализацию общества. Люди нового века не могут уже верить в спасительность политических и социальных форм, они знают всю их относительность. Bce политические начала относительны, ни одно из них не может претендовать на исключительное значение, ни одно не может быть единоспасающим средством. Bepa в конституцию — жалкая вера. Конституции можно устраивать согласно требованиям исторического дня, но верить в них — бессмысленно. Bepa должна быть направлена на предметы более достойные. Делать себе кумир из правового государства недостойно. B этом есть какая-то ограниченность. Правовое государство — вещь очень относительная. И если есть в либерализме вечное начало, то искать его следует не в тех или иных политических формах, не в той или иной организации представительства и власти, а в правах человека, в свободах человека. Права и свободы человека безмерно глубже, чем, например, всеобщее избирательное право, парламентский строй и т. n., в них есть священная основа. Ho именно поэтому права и свободы человека требуют более глубокого обоснования, чем то, которое дает им либерализм, обоснования метафизического и религиозного. Частичная правда либерализма — свобода религиозной совести, а основа ее — в Христе и Его Церкви, в свободе Церкви от притязаний «мира», так как лишь в Церкви Христовой раскрывается бесконечная природа человеческого духа. Вне христианства притязания мирского государства и мирского общества по отношению к человеческой личности были бы безграничны. Кровью христианских мучеников завоевана свобода человеческого духа. Об этом следовало бы помнить вам, мнящим себя освободителями. Ho вы хотели бы освободить человека от Церкви Христовой, которая есть царство свободы, и этим вы отдаете человека безраздельно во власть природной необходимости.

B наше время редко можно встретить чистого либерала, выразителя отвлеченного либерального начала. Обычно либерализм бывает очень осложнен и сочетается с разными другими началами. B либеральной чистоте и пустоте невозможно удержаться. Или либерализм бывает осложнен началами консервативными, и тогда он более глубок и крепок. Или он бывает осложнен расплывчатыми демократическими, социалистическими и анархическими началами, и тогда он порождает пошлый и рыхлый тип радикала. Вы, радикалы,— самая ненужная в мире порода людей, самая поверхностная, самая промежуточная, живущая на чужой счет, а не на свой собственный. Вы живете чужими, более левыми, революционными идеями, которым бессильны противиться и бессильны отдаться, которым бессильно завидуете. И вы не можете быть для человечества даже тем трагическим уроком, тем поучительным опытом, каким являются настоящие революционеры, социалисты и анархисты. Вы, радикалы-либералы, не имеете тех твердых начал, которые готовы были бы до конца защищать, которые могли бы противопоставить напору слева стихий разрушительных. B этом бессилии чувствуются плоды либерализма, либерализма, не имеющего онтологических основ. Вы никогда не уверены, есть ли онтологические основы в государстве, в нации, во всех исторических целостях. И вас сносят течения более крайние и решительные, более верующие и фанатические. Вы, либералы-радикалы,— скептики по своему духовному типу и потому не можете двигать историю. Ложной вере должна быть противопоставлена истинная вера, а не безверие и скептицизм. Безверие и скептицизм, раздвоенность, оглядка по сторонам, жизнь на чужой счет, на счет чуждых идей за неимением собственных — роковые свойства радикала. Вот почему либерал-консерватор стоит выше, чем либерал- радикал, он более принципиален, он знает, что противопоставить чужим идеалам. Либерализм, как самодовлеющее отвлеченное начало, отстаивающее свободу личности, легко переходит в анархизм. Анархизм этот бывает очень невинным, очень идеальным, совсем не разрушительным, но и очень бессильным. Таким либе- ралом-анархистом является, например, Спенсер. Таким был В. Гумбольдт. Это выражается в желании довести государство до крайнего минимума и постепенно его совсем упразднить, в непонимании самостоятельной природы государства. B таком либеральном анархизме нет настоящего пафоса и нет действенности, он носит теоретический и кабинетный характер. Ho этот анархический уклон внутренне расслабляет либерализм. Bce пороки и слабости либерализма связаны с тем, что он весь еще пребывает в формальной свободе ветхого Адама и не знает материальной содержательной свободы нового, духовно возрожденного Адама.

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Бердяев Николай Александрович (1874-1948) — философ, публицист, общественный деятель, издатель. Из старого дворянского рода. B 1894 г. поступил в Киевский университет. Учился сначала на естественном факультете, затем на юридическом. B 1898 г. за участие в студенческих беспорядках исключен из университета и выслан на три года в Вологодскую губернию (19001902). B 1904-1908 гг. жил в Петербурге, с 1908 г.— в

Москве. B первых литературных работах примыкал к «легальному марксизму», но затем расходится с марксистами. Вступает в партию кадетов, участвует в программных сборниках «Проблемы идеализма» и «Вехи». B начале века знакомится с С. H. Булгаковым и Л. Шестовым, сближается с Д. Мережковским и входит в его круг, считая себя союзником по созданию «нового религиозного сознания». Становится членом религиознофилософского общества в Москве. После Октября организовал Вольную академию духовной культуры в Москве (1919); преподавал философию в Московском университете. Несколько раз арестовывался. B это время сближается с о. Алексеем Мечовым, становится его духовным чадом. B 1922 г. высылается из России на известном «пароходе философов». Жил сначала в Берлине, а с 1924 г.— во Франции (Кламар, пригород Парижа). Был профессором Русской религиозно-философской академии в Париже. Издавал религиозно-философский журнал «Путь» (1925-1940), а также сотрудничал как редактор с издательством «ИМКА- Пресс». Поддерживал тесные отношения с ведущими философами Запада, оказав на них сильное влияние как персоналист и религиозный экзистенциалист.

Можно ли причислить H. А. Бердяева к либералам? Несмотря на его членство в партии кадетов, а также развиваемую им на протяжении всей жизни философии свободы, вопрос не прост и не однозначен.

Ha протяжении долгого философского пути его мысль заносило в весьма отдаленные эмпиреи, откуда грешная земля выглядела совсем не похожей на ту, с которой приходилось знакомиться, возвращаясь обратно.

Можно ли назвать либералом мыслителя, обвинявшего широко распространенную либеральную идеологию в том, что она слишком срослась с поверхностным просветительством и в ней утонули проблески более высокой правды? Который прямо признавался, что либерализм так основательно выветрился, так обездушил- ся, что можно еще признавать элементы либерализма, но невозможно уже быть либералом по своей вере, по своему окончательному мировоззрению.

Ho это «окончательное мировоззрение», по признанию Бердяева в автобиографическом «Самопознании»,— «крайний персонализм». «Я не признаю первой реальности какого-либо коллектива, я фанатик реальности индивидуально личного, неповторимо единичного, а не общего коллективного». Может показаться, что Бердяев — приверженец старого «классического» либерализма и не приемлет «социальный» неолиберализм. Однако в той же автобиографии он недвусмысленно отрицает экономическую свободу.

Так что поздняя самооценка книги «Философия неравенства», откуда взято публикуемое седьмое письмо «О либерализме», как книги несправедливой, не выражающей «по-настоящему мои мысли», вряд ли полностью дезавуирует публикуемый текст. Бердяев остался верен своей любви к свободе, равенство для него осталось метафизически пустой идеей, и потому социальная правда должна быть основана на достоинстве каждой личности, а не на равенстве.

M. А. Абрамов

Соч.: Философия свободы. M., 1911; А. С. Хомяков. M., 1912; Смысл творчества. M., 1916; Новое Средневековье. Берлин, 1924; Я и мир объектов. Париж, 1934; Дух и реальность. Париж, 1937; Опыт эсхатологической метафизики. Париж, 1949; Царство Духа и Царство Кесаря. Париж, 1951; Экзистенциальная диалектика Божественного и человеческого. Париж, 1952; Миросозерцание Достоевского. Париж, 1968; Смысл истории. Париж, 1969; Русская идея. Париж, 1971; Истоки и смысл русского коммунизма. M., 1990; Духи русской революции. M., 1990; Судьба России. M., 1990.

ПРИМЕЧАНИЯ

Печатается по изд.: Бердяев H. А. Философия неравенства. M., 1990. С. 142-157. [97]

<< | >>
Источник: Опыт русского либерализма. Антология. 1997

Еще по теме Либеральная идеология зародилась в умственной атмосфере XVIII века, которая склонна была утверждать естественную гармонию.:

  1. США (конец XVIII века — начало 50-х годов XIX века)
  2. Начало XXI века совпало с концом постсоветского либерального диктата
  3. Эпоха Просвещения в России была достаточно скоротечной, она длилась всего лишь около века.
  4. Александрия в последние века античности была огромным городом.
  5. Это была первая битва, в которой участвовали смертные люди.
  6. § 7. Естественно-правовые учения в Германии в XVII — XVIII вв.
  7. Глава IV. Консервативная правовая идеология Западной Европы в XVIII в.
  8. «Примирительная» идеология, которой руководствовался М. А. Бакунин в конце 1850-х - начала 1860-х гг
  9. Глава III. Генезис консервативной правовой идеологии в Западной Европе на рубеже XVII - XVIII вв.
  10. Южнославянские народы (коиец XVIII— 60^ годы XIX века)
  11. Начало промышленного переворота (βΟ—80-e годы XVIII века)
  12. Высшего пункта в своем развитии естественно-правовая философия достигла в силу уже известных нам общественных условий в XVIII в.
  13. 2 АМЕРИКАНСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ XVIII ВЕКА 2.1. ПРИЧИНЫ ВОЙНЫ ЗА НЕЗАВИСИМОСТЬ
  14. Глава восьмая. РАЗВИТИЕ УЧЕНИЙ О НРАВСТВЕННОСТИ В НОВОЕ ВРЕМЯ (XVII и XVIII века
  15. О. А. ОМЕЛЬЧЕНКО. КОДИФИКАЦИЯ ПРАВА В РОССИИ В ПЕРИОД АБСОЛЮТНОЙ МОНАРХИИ (ВТОРАЯ ПОЛОВИНА XVIII ВЕКА) 1986, 1986
  16. Глава седьмая. РАЗВИТИЕ УЧЕНИЙ О НРАВСТВЕННОСТИ В НОВОЕ ВРЕМЯ (XVII и XVIII века)
  17. 3 ВЕЛИКАЯ ФРАНЦУЗСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ XVIII ВЕКА 3.1. НАЧАЛО РЕВОЛЮЦИИ ВО ФРАНЦИИ