<<
>>

XIX. П. КРОПОТКИН.

B лице скончавшегося 8-го февраля 1921 г. Петра Алексеевича Кропоткина сошел со сцены один из наиболее характерных и ярких представителей старой русской революционной интеллигенции, подобно Бакунину, ставший из русского дворянина вождем европейского анархизма, но во многих отношениях бывший полной противоположностью Бакунина.

Аристократ по рождению и воспитанию, он, по окончании привилегированного учебного заведения в 1862 r., не пошел по торной дорожке придворной, военной, административной или дипломатической карьеры, а добровольно поехал на службу в Сибирь, привлекавшую его демократизмом своего быта и возможностью научной работы в мало исследованных областях. Питомец пажеского корпуса увлекается естествознанием— дань эпохе 60-х годов—особенно физической географией, в которой делает важные открытия и которая впоследствии у него, так же, как у его друга и единомышленника, знаменитого французского анархиста Э. Реклю, стала любимой наукой.

Таким образом, если Бакунин начал с германской идеалистической философии и лишь впоследствии пришел к материализму, то Кропоткин начал с естествоэнания.

Ho, с другой стороны, Бакунин под влиянием Маркса усвоил также основы исторического материализма, тогда как Кропоткин в одном отношении всю свою жизнь остался «шестидесятником»: он был типичным «просветителем», верил в силу разума, в творческую силу науки. Ho у него была еще одна черта, отличавшая его от Бакунина и в то же время сделавшая его подлинным «семидесятником», ярким образчиком «кающегося дворянина»: если для Бакунина моральные вопросы не играли большой роли, если для него, наоборот, нередко цель оправдывала средства, то в Кропоткине наиболее яркой чертой характера, руководившей им всю жизнь, было высоко развитое нравственное чувство, чувство долга. Уже по возвращении из Сибири· в конце 60-х годов, когда его научные работы создали ему европейское имя и пред ним рисовался заманчивый путь блестящей научной деятельности, он поставил себе, как он сам рассказывал, такой вопрос: «Какое право имел я на все эти высокие радости, когда вокруг меня — гнетущая нищета и мучительная борьба за черствый кусок хлеба? Когда все, затраченное мною, чтобы жить в мире высоких душевных движений, неизбежно должно быть вырвано изо рта сеющих пшеницу для других и .не имеющих достаточно черного хлеба для собственных детей?» И Кропоткин уехал за границу, где примкнул к

Бакунинскому крылу «Интернационала» и на всю жизнь усвоил себе его анархические взгляды.

Ho по возвращении в Россию в 1872 г. Кропоткин вступил именно в кружок Чайковского, который, по его собственным словам, «возник из желания противодействовать нечаевским способам деятельности», т.-е. ставил себе, главным образом, нравственные задачи, и это-то больше всего привлекало Кропоткина. Будучи самым старшим, опытным и образованным членом кружка, он сделался его душой и фактическим руководителем. B то же время он один из первых русских революционеров стал заниматься в кружке петербургских рабочих, которым он расска- эыЕал об Интернационале. После своего ареста и знаменитого побега из больницы, он окончательно эмигрировал в Европѵ, где начался новый и важнейший период его деятельности, как общепризнанного теоретика и пропагандиста европейского анархизма.

Ho и к анархизму Кропоткин подходил не так, как Бакунин. Для Бакунина самое важное в анархизме была его отрицательная, разрушительная сторона, о будущем строительстве он мало заботился. Кропоткин, наоборот, очень много внимания посвящал будущему творчеству, свободному сотрудничеству людей в избавленном от государственной власти обществе. Элементы, зачатки этого свободного сотрудничества он видел уже в теперешнем обществе; он считал именно сотрудничество, а не борьбу главным законом общества и доказывал его существование даже в животном мире. Человек по природе добр, и если бы ему удалось избавиться от насилия государства, он устроился бы наилучшим образом.

Тацим образом в насилии и разрушении Кропоткин видел лишь неизбежное зло и с удовольствием отмечал все те факты в развитии цивилизованного человека, которые, по его мнению, свидетельствовали о мирном прогрессе анархических и коммунистических идей и форм жизни. Поэтому он отрицательно относился к тем русским анархистам 1905—1908 r.r., которые доходили до «безмотивного» террора и «индивидуальных» экспроприаций.

Несмотря на исторический идеализм и утопизм Кропоткина, сближавший его с великими утопистами начала XIX в., несмотря на его анархические идеи и нередко весьма несправедливую полемику с социалистами, многие его мысли стали прочным достоянием революционного социализма в его борьбе против оппортунизма (особенно в книгах «Речи бунтовщика» и «Завоевание хлеба»).

A его история Французской революции, при своем небольшом объеме и доступном изложении, представляет исключительную научную ценность и бросает неожиданно яркий свет на многие события нашей революции.

Чрезвычайно интересная эволюция произошла с Кропоткиным с начала мировой войны. Казалось, что ненависть к Германии и германской социал-демократии, в которой он вполне сходился с Бакуниным, и которую он питал всю свою жизнь, заставила его забыть и анархизм, и интернационализм. Он сделался пламенным патриотом тех самых «великих демократий»—стран Согласия, которые он, в качестве анархиста, достаточно сильно разоблачал в свое время, при чем все прелести французской «демократии» он испытал на самом себе в форме арестов, изгнаний и долгих лет тюремной одиночки. Мало того, в нем как будто заговорил даже русский патриот, и его знаменитые фельетоны в «Русских Ведомостях» совратили с революционно-социалистического пути не одного из «малых сих». A в 1917 r., вернувшись на родину после 40 лет эмиграции, Кропоткин как будто не отличался ни от Плеханова, ни от Брешко-Брешковской, вместе с которыми он выступил на организованном Керенским «Государственном совещании». И он был противником гражданской войны, и он как будто стоял за притупление классовой борьбы, за укрепление демократической республики. Можно было думать, что 40 лет борьбы в духе анархического интернационализма оказались лишь случайным эпизодом в жизни Кропоткина, и что он разделил участь многих бывших революционных народников, в момент величайшей революции оназавшихся рядовыми мелко-буржуазными демократами.

Ho это только так казалось. Наоборот, именно это демократическое увлечение явилось случайным эпизодом, вспышкой, пережитком тех интеллигентских упований, которые питали в душе, часто бессознательно, несмотря на весь революционный социализм и анархизм, почти все народники,—упований, что революция принесет длительную эпоху политической свободы и «европейских» форм классовой борьбы.

Несомненно, что октябрьская революция и затем крах германского империализма и начало революционной полосы в Европе произвели на Кропоткина необычайно сильное впечатление.

Они вернули его к тому анархическому коммунизму, который стал его второй природой, но они же, особенно ход событий в России, поставили его в положение поистине трагического внутреннего противоречия. Как анархист, он всеми силами своей души протестовал против режима партийной диктатуры со всеми ее последствиями. A как глубокий знаток европейских революций, особенно Великой революции конца XVIII в., он понимал, что эта диктатура, как и весь ход событий после октября, являются исторически неизбежными. B то же время он, несомненно, должен был испыта.ть большую душевную неловкость, если не стыд, за свои националистические и «демократические» увлечения 1914—1917 r.r., которые так противоречили всему его миросозерцанию, равно как и за те пророчества, которые так плохо оправдались. Bce это вместе взятое и заставило его уйти от активной жизни, заставило этого неугомонного революционера сознательно обречь себя на молчание в течение целых трех лет...

Правящую в России партию коммунистов он считал новыми якобинцами. B качестве анархиста, он был непримиримым врагом якобинских методов управления. Ho, как историк и революционер-интернационалист, он признавал за новым якобинством глубоко революционное международное значение. Поэтому он отказался от публичных выступлений против Советской власти и свое настроение выражал лишь в частных письмах. B этом отношении крайне характерным документом является письмо Кропоткина от 2-го мая 1920 r., опубликованное в анархистской листовке, посвященной памяти Кропоткина. Это последнее известное письмо Кропоткина вообще очень интересно по той выпуклости, с которой в нем отражаются основные черты его характера и убеждений. Он жалуется, что анархисты недостаточно предугадали то, что «подготовлялось 30 лет», недостаточно оценили «силы социал-демократического централизаторства» и не умели объединиться для борьбы с ним. Таким образом Кропоткин считает русский коммунизм прямым детищем Плехановского марксизма и в то же время думает, что анархизм мог бы изменить ход истории, если б отличался большей проницательностью и организованностью.

Далее, он «глубоко верит в будущее», в то, что профессиональное движение «в течение ближайших 50 лет» сможет «приступить к созданию коммунистического безгосударственного общества». Он «верит» также, что «творческим ядром коммунистической жизни» окажется прусское крестьянское кооперативное движение». И, наконец, он «верит», что, «разбившись на малые государства, народы начнут вырабатывать в некоторых из них безгосударственные формы жизни».

Bo всем этом ярко сказывается неисправимый утопист- идеалист, так же, как и в первой части письма, из которой мы узнаем, что в своем затворничестве Кропоткин перед смертью вернулся к основному интересу своей жизни, к вопросу о нравственности, при чем он надеется, что теоретическрй разработкой этого вопроса он окажет влияние на практическую жизнь. «Я знаю, что не книги создают направление, а наоборот. Ho я знаю также, что для выработки направлений необходима поддержка книг, выражающих основные мысли в обширно разработанной форме. B такой разработке теперь, когда люди бьются между Ницше и Кантом... надобность чувствуется неотложная^> (курсив Кропоткина. Б. Г.).

Так, незадолго до смерти, почти на 80-м году, в Кропоткине выявились с полной силой те основы, которые заложены были в нем с самого начала его сознательной деятельности: *просветительство» шестидесятников и «вопросы совести», так волновавшие семидесятников.

<< | >>
Источник: Б. И. ГОРЕВ. OT TOMACA MOPA ДО ЛЕНИНА 1516—1917. 1922

Еще по теме XIX. П. КРОПОТКИН.:

  1. ЛЕКЦИЯ 7. П.А. Кропоткин
  2. Предисловие Петр Кропоткин и идеи взаимопомощи в двадцатом веке
  3. Из области научно-философских взглядов П. А. Кропоткина[11]
  4. ТЕМА 11 РОССИЯ В XIX в. § 55. Внутренняя и внешняя политика России в начале XIX в.
  5. 82. США В XIX – НАЧАЛЕ XX В
  6. РОССИЯ B НАЧАЛЕ XIX BEKA
  7. 81. ФРАНЦИЯ В XIX – НАЧАЛЕ XX ВВ
  8. 79. АНГЛИЯ В КОНЦЕ XIX – НАЧАЛЕ XX ВВ
  9. 76. СТРАНЫ АЗИИ И АФРИКИ В НАЧАЛЕ XIX В
  10. 77. РАЗВИТИЕ НАУКИ И КУЛЬТУРЫ В НАЧАЛЕ XIX В
  11. ГЕРМАНИЯ B 30 — 40-х гг. XIX в.
  12. ИСПАНИЯ B 30 — 40-х гг. XIX в.
  13. 60. АНГЛИЯ В 50–60–Х ГГ. XIX В
  14. 4,5.3. Развитие культуры в странах Западной Европы в XiX в.
  15. 80. ГЕРМАНИЯ 80 В КОНЦЕ XIX – НАЧАЛЕ XX ВВ
  16. 4.5.2. Политическое развитие западного мира в XIX в.
  17. 78. РАЗВИТИЕ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В НАЧАЛЕ XIX В