<<
>>

Авторитет.

Действие авторитета как вида контрсуггестии заключается в том, что, разделив всех людей на авторитетных и неавторитетных, человек доверяет только первым и отказывает в нем вторым.

Авторитетным людям оказывается полное дове­рие и по отношению к их речи контрсуггестия «не работает». Зато ко всем остальным, кому в авторитетности отказано, до­верия нет никакого, и, следовательно, то, что они говорят, не имеет никакого значения. Таким образом, доверие и недоверие как бы персонифицируются, они «зависят» не от особенностей передаваемой информации, а от того, кто говорит. Внушающая сила речи, суггестия, как бы канализируется, вгоняется в же­сткие рамки, а все, что выпадает из этих рамок, автоматически подвергается действию контрсуггестии и не воспринимается.

Действие этого вида контрсуггестии хорошо отражено, на­пример, в пословице «яйца курицу не учат» — однозначно ска1 зано, что если некто относится к партнеру, как «яйцо к кури­це» (по возрасту, образованию, опыту и т. п.), то его можно не слушать — он «не авторитет».

В связи с таким действием авторитета очень важно знать, откуда он берется, от чего зависит присвоение конкретному че­ловеку авторитета. Очевидно, здесь можно найти много разных «оснований». Это может быть и социальное положение (статус) партнера, его превосходство по важному в данный момент па­раметру, принадлежность данного партнера к реальной «авто­ритетной» социальной группе, или его привлекательность в оп­ределенных ситуациях, хорошее отношение к адресату воздейст­вия, принадлежность к тем воображаемым, но важным для него группам, которым он безусловно доверяет. В общем и це­лом все те схемы, которые «запускают» механизм социальной стереотипизации, описанные в главе «Первое знакомство», могут способствовать авторитетности человека. Собственно, как мы уже говорили, механизм стереотипизации как раз и пред­назначен для отделения «хороших и важных» людей от «пло­хих и неважных».

Но основания для этого у каждого свои, и определяются они собственным положением в системе обще­ственных отношений, собственной историей и основными цен­ностями.

Например, одно дело, когда советы по воспитанию детей Дает простая женщина без специального образования, но мать-

героиня, и совсем другое, когда те же советы дает психолог-про­фессионал, но не имеющий ни детей, ни семьи. Чьи советы бу­дут иметь большую эффективность? Это зависит от того, что для нас важнее—личный опыт или теоретические знания. Если важнее опыт, то мы внимательно выслушаем мать-героиню и, вероятно, вообще не обратим внимание на слова психолога. Если же для нас очень существенна научная база воспитания, то мы, скорее всего, выслушаем психолога и не будем серьезно относиться к словам матери-героини — «это ее частный опыт, почему я должен на него опираться, если он не имеет никакого научного обоснования?». Может также быть, что самое важное для нас в советчике — это не знания и опыт, точнее, не прево­сходство по знаниям или опыту, а его принадлежность к ува­жаемой или неуважаемой социальной группе. Скажем, мы не доверяем молодым — у них вечно какие-то новомодные штучки. Тогда тот, кто старше в этой ситуации, тот и авторитет. Или самое важное—степень консервативности советов, а по сути дела, согласие с нами, поскольку мы сами крайне '.консерватив­ны. Тогда авторитетом будет тот, кто, по нашему мнению, мо­жет быть более старомоден, скорее всего, это многодетная мать. Можно еще рассуждать до бесконечности, но главное, что те социально-перцептивные навыки, которые есть у каждого, впол­не позволяют наделить или не наделить источник информации авторитетом и, следовательно, доверием и предрешить таким способом степень эффективности его воздействия.

Кроме указанных, так сказать, социально-перцептивных ос­нований авторитета, могут быть и просто «социальные» авто­ритеты, т. е. та;кие, которые ясны до всякого взаимодействия, когда признается, например, только авторитет бога или монар­ха. В этом случае ограничение суггестии выступает в своем пре­дельном случае, когда контрсуггестия распространяется на речь всех людей, кроме одного (а если этот один — бог, то просто на всех людей).

Тогда оказывается, что человек закрыт практи­чески для всех воздействий. «Когда какой-нибудь старейшина рода, вождь племени, глава государства или руководитель церкви получал авторитет, таким образом, люди могли отказать в неограниченном доверии множеству остальных» [83].

Понятно, что, только учитывая характер формирования представлений об авторитете у собеседника, можно надеяться на реальную эффективность общения.

Непонимание. Далеко не всегда есть возможность опреде­лить источник информации как опасный, чужой или неавтори­тетный и таким образом защититься от нежелательного воз­действия. Довольно часто какая-то потенциально опасная для человека информация может исходить и от людей, которым мы в общем и целом доверяем («своих» или вполне авторитетных). В таком случае защитой будет «непонимание» самого сообще­ния, Любое сообщение можно не понять — по результату это то

же самое, что не слышать и не видеть, только воздействие про­буксовывает теперь в другом месте.

Б. Ф. Поршнев выделяет четыре уровня непонимания — фо­нетический, семантический, стилистический и логический. Как мы увидим в дальнейшем, все они связаны с определением не­которых свойств передаваемого сообщения, которые позволяют считать это сообщение «чужим» и потому опасным. Очень упро­щая, можно сказать, что в основе всех этих способов определе­ния угрожающей информации лежит следующее, вполне понят­ное представление: «чужие говорят не так, как мы», или «чужие говорят на чужом языке». Определив признаки «чужого» в со­общении, человек защищается —срабатывает контрсуггестия, он не понимает.

Фонетический уровень непонимания. Первый уровень непо­нимания — фонетический. Действительно, если с нами говорят на непонятном для нас языке, на иностранном, например, мы можем быть спокойны — внушение нам не угрожает. Мы ничего не понимаем, так как слушающий в таком случае располагает не тем набором фонем, чем говорящий, и произносимое слива­ется для него в трудно различимый или вовсе не различимый поток.

Фонетическое непонимание имеет диапазон от незначи­тельного (например, в произнесении некоторых слов) до полно­го и может иметь различные источники. Неполное понимание будет не только тогда, когда говорят непонятно, но и когда го­ворят быстро, невнятно, с акцентом, когда используются незна­комые или несоответствующие контексту жесты или жестикуля­ция слишком активная и быстрая.

Интересный пример «включения» фонетического уровня не­понимания описан в истории антифашистской пропаганды. Анти­фашистская передача «Человек из народа», транслировавшаяся из Советского Союза на Германию на немецком языке в годы второй мировой войны, выходила в эфир в минуты пауз между передачами гитлеровских радиостанций и на их волне. Выска­зывания «человека из народа», ограниченные во времени, со­стояли всего из нескольких фраз, например: «Все ложь! Вспом­ните, что Гитлер обещал всем победоносно завершить войну еще в 1941 году». Опасность вклинивания восточной информа­ции заставила фашистских дикторов говорить скороговоркой и сокращать паузы, и тут-то и срабатывал фонетический барь­ер. В результате стали поступать многочисленные жалобы нем­цев на непонимание дикторского текста и невозможность раз­личить, где кончается одна передача и начинается другая [77].

Когда врачи не хотят, чтобы больной понял их, они говорят на латыни, и если больной сам не врач, то он, конечно, ничего не поймет—срабатывает фонетический барьер, который врачи используют сознательно. Тот же самый фонетический барьер, конечно, и не подозревая о его существовании, но уже понимая его действие, используют маленькие дети, когда изобретают свои

тайные языки, в которых, например, в словах перед каждым слогом ставится другой слог—помеха, затрудняющая понима­ние речи. Например, если один малыш говорит другому: «Ки-МИкиША, киПОИкиДЕМ киЛОкиВИТЬ киРАкиКОВ ки НА ки РЕЧкиКУ», то даже бдительные родители могут сразу и не спохватиться, поскольку непонятная речь блокирует понимание.

Фонетический барьер, как и все остальные, работает авто­матически.

Однако нельзя представить себе дело таким обра­зом, что сначала определяется язык сообщения как чужой, за­тем сообщение квалифицируется как опасное и как следствие этого возникает непонимание. Так можно объяснить происхож­дение этого барьера, но не его действие, которое значительно проще: мы не понимаем фонетически непривычную речь. Между тем это именно защита, так как ее можно «убрать»—если нам очень важно получить сообщение, то мы понимаем любую, да­же совершенно бессвязную речь. Но в обычных условиях барь­ер — на месте, и поэтому контрсуггестия, защита от воздействия, включаются автоматически — мы не понимаем.

Семантический уровень непонимания. Точно так же авто­матически срабатывает защита от воздействия и в том случае, если коммуникация происходит, казалось бы, на нашем языке, во всяком случае фонетически он «наш», но по передаваемому смыслу «чужой». В таком случае фиксируется не чужая фоне­тика, а чужая семантика, и можно говорить о семантическом непонимании. Существование этого барьера на пути понимания определяется самим фактом многозначности слов любого язы­ка. Любое слово, да и любое действие, имеет обычно не одно значение и в зависимости от контекста употребления включает в себя еще много-много смыслов. «Смысловые поля» слов у раз­ных людей различны, и, следовательно, одни и те же (на пер­вый взгляд) слова и действия могут по разным причинам иметь различный (от чуть-чуть другого до прямо противоположного) смысл для разных людей.

Особенно хорошо это видно на примере использования жар­гонов или тайных языков. В таких языках известные всем обычные слова «наделяются» совершенно новыми значениями, благодаря чему непосвященный человек не в состоянии что-ли­бо понять. К примеру, в так называемом блатном жаргоне «капуста», «хвост», «перо» не имеют ничего общего с тем зна­чением, которое они имеют в обыденном языке. Следует, одна­ко, уточнить, что далеко не всегда при использовании жаргона или подобного ему языка специально преследуется цель «быть непонятным».

Существует, скажем, научный жаргон, профес­сиональный, студенческий. Так, далеко не все родители студен­тов знают, что их дети могут называть родной дом «стойлом», а общежитие «резиденцией». И если их сын сообщает, что «у нашего ректора, наверное, крыша поехала — он решил, что на­до стоять буквой зю не месяц, а два», то сомнительно, что они

поймут, о чем идет речь. Мало того, они могут решить, что это их не касается. Между тем речь идет о том, что сыну предстоит поехать на картошку на целых два месяца и он по этому поводу высказывает свое мнение о начальстве. Кроме того, возможен «жаргон» внутри каких-то компаний, обязанный своим возник­новением обычно общим для всех воспоминаниям, событиям. Но каково бы ни было происхождение «непонятного» языка, его пользователи всегда образуют некую группу «знающих язык». Вот пример:

«Между слушателями произошел разговор, и, хотя они говорили по-рус­ски, я ничего не понял, настолько он был загадочен... Миша имел обыкнове­ние, обсуждая что-либо бегать по комнате, иногда внезапно останавливаясь.

— Осип Иваныч? — тихо спросил Ильчин, щурясь.

— Ни-ни, — отозвался Миша и вдруг затрясся в хохоте...

—.Вообще старейшины... — начал Ильчин.

— Не думаю, — буркнул Миша.

Дальше слышалось: „Да ведь на одних Галкиных да на подсобляющем не очень-то..."...

— А как же Сивцев Вражек?...

—Да и Индия, тоже неизвестно, как отнесется к этому дельцу-,—доба­вил Ильчин. .

_ На кругу бы сразу все поставить,—тихо шептал Ильчин,—они такс музычкой и поедут.

— Сивцев! — многозначительно сказала Евлампия Петровна. Тут на лице моем выразилось, очевидно, полное отчаяние, потому что

слушатели оставили спой непонятный разговор и обратились ко мне» (М. А.

Булгаков. «Театральный роман» [18, с. 383—384]).

Часто именно семантический уровень непонимания возника­ет в общении детей и взрослых, хотя они говорят на одном язы­ке, но у детей наблюдается, как правило, урезанные семантиче­ские поля слов, и поэтому нет полного взаимопонимания.

Действие семантического уровня непонимания приводит к очень резкому снижению эффективности общения. Это связа­но не только с тем, что какие-то наши переживания и слова «не дойдут» до партнера, семантический барьер может не про­сто задержать непонятное, но и перестроить его—«свято место пусто не бывает» — на место одного смысла слова, непонятного по причине семантических различий, подставляется другой смысл, вместо одной эмоции видится другая, в результате воз­никает не просто отказ, а неверное, другое понимание, причем часто неожиданное. Иначе говоря, эффект общения есть, а эф­фективность низкая.

Очень ярко эти неожиданные эффекты проявились, напри­мер, в первых опытах демонстрации кино, когда оно только начинало свою историю. Не будучи знакомы с «языком кино», люди просто вообще ничего не понимали и, видя, например, крупным планом лицо артиста, принимали его за отрубленную голову, пугались и уходили [99]. Такая реакция есть явное и очень яркое проявление именно семантического уровня непо­нимания.

Для адекватного понимания какого-либо сообщения необхо­дима определенная общность «тезаурусов» отправителя инфор­мации и адресата. Этот термин введен в научный обиход совет­ским философом Ю. А. Шрейдером. В переводе с древнегрече­ского «тезаурус» означает «сокровище». В данном случае под ним понимается «представление о мире», вся совокупность ин­формации, которой располагает данный человек. Причем у со­беседников не должно быть больших различий в запасе инфор­мации, ибо это препятствует эффективным коммуникациям. На­пример, отмечает Ю. А. Шрейдер, «текст очень содержательной математической статьи не содержит, по существу, никакой ин­формации для человека, который не является специалистом в данной области математики. Тот или иной жест руководителя может не иметь никакого смыслового значения для новичка, но быть вполне конкретным приказом с точки зрения опытного ра­ботника, давно знающего своего руководителя. Таким образом, взаимная согласованность тезаурусов источника информации и адресата является предпосылкой успеха коммуникации» Г115,с.26].

Эта согласованность тезаурусов может существовать на раз­ной основе. Представители одного поколения понимают друг друга лучше, чем «отцы и дети». Люди, которые читали одни и те же книги, смотрели одни и те же фильмы, жили одной жизнью, имеют не только похожий жизненный опыт, но и один и тот же «духовный багаж». Например, полный смысл вопроса «Здесь продается славянский шкаф?» может понять только че­ловек, смотревший фильм «Подвиг разведчика». Человек же, не знающий происхождения этой фразы вряд ли ее поймет адек­ватно. Представим себе, что происходит жаркий спор, и кто-то, пытаясь успокоить уж очень разволновавшегося спорщика, ска­жет ему: «Александр Македонский, конечно, великий полково­дец, но зачем же стулья ломать». Всем, кто смотрел фильм «Ча­паев», смысл реплики ясен: «Успокойся, не нервничай, не кипя­тись, здесь все друзья и т. п.». Но если человек никогда не ви­дел этого фильма, то он воспринимает эту фразу как абрака­дабру, да еще может и обидеться, заподозрив что-то для себя оскорбительное в этих «непонятных» словах.

— Сергей, опомнись, — сказал Скворцов. — Конечно, Александр Маке­донский был великий человек, но зачем же стулья ломать?

— При чем тут Александр Македонский? — сердито спросил Шумаев. Чашкин улыбнулся.

— Стыдно, Сергей, не знать классиков. А вот лейтенант Чашкин, тот знает, судя по его лицу. Ну-ка, скажите ему, Чашкин, откуда это? Чашкин покраснел и сказал:

— Из «Чапаева» (И. Грекова. «На испытаниях» [32, с. 464J).

Очень часто семантический уровень непонимания проявляет­ся в тех случаях, когда у человека нет тех же ассоциаций, зна­ний, того культурного контекста, который позволяет адекватно

воспринять не только прямое, «буквальное» значение слов и вы­ражений, но и другие, подразумевающиеся смыслы. Очень мало, например, найдется людей, которые будут думать, что не пол­ностью понимают такой всем известный отрывок из «Евгения Онегина»:

Он по-французски совершенно Мог изъясняться и писал, Легко мазурку танцевал И кланялся непринужденно. Чего ж вам больше? Свет решил, . . Что он умен и очень мил. [86, т. 5, с. II].

Действительно, что тут непонятного? Все слова ясны, разве что слово «мазурка» не очень (ясно, что танец, но какой?), общий смысл тоже очевиден. Мы даже можем вполне оценить ироничный оттенок последних двух строк—подумаешь, говорит по-французски, умеет танцевать и кланяться, много ли нужно ума. Между тем контекст содержит в себе определенный смысл. А состоит он в том, как пишет Ю. М. Лотман, что в при­веденном отрывке «перечислены признаки, по которым светская элита отграничивала людей своего круга от ,,чужих"» [62, с. 125]. Если мы не знаем об этом своеобразном «социальном пароле» той эпохи, то не сможем полностью понять и пушкин­ский текст.

Но даже в тех случаях, когда люди владеют общим куль­турным контекстом своей эпохи, несогласованность их тезауру­сов все равно может иметь место. Она будет определяться тог­да другими причинами—уровнем образования, профессией, индивидуальными особенностями. Непонимание очень ярко про­является в восприятии терминов, иностранных слов, используе­мых, например, в газетах. Обычно смысл этих слов или хотя бы их оценочная окраска легко понимается из контекста, и поэтому человеку трудно осознать, что слова эти ему непонятны, что ему неизвестно их значение. Однако в прямом эксперименте реаль­ная ситуация с пониманием значения и смысла этих слов про­ясняется.

В эксперименте, проводившемся в Новокузнецке, участвова­ло 112 человек—студенты первого курса факультета русского языка и литературы. Им предложили дать определение словам, входящим в обычную газетную лексику: бундесвер, эскалация, левые силы, курс акций, тенденция, координация, вояж, потен­ция, стабильность, реакционер и др. Из 1120 ответов правиль­ными оказались 89 (7%), неточными—426 (39%), неправиль­ными 605 (54%). Из 112 человек не знали значения слов «вояж» — 57 человек, «координация» — 66, «либерал» — 65, 94 че­ловека не смогли объяснить, что значит «курс акций», 58 — не дали определения понятию «левые силы». Вот некоторые при­меры определений, данных участниками эксперимента:

Агентура — общество, руководимое работой; что-то вроде того, что было при Шерлоке Холмсе; управление, или контора какая-либо.

Вояж—поклажа; человек; свадебное путешествие; большая сумма.

Леыые силы — малочисленные люди при расколе партии;

люди антисоветских взглядов; отходники, которые отошли от основной линии партии; сторонники капиталистических идей.

Курс акций—следование определенным взглядам; денежная валюта; определенная работа по вопросам политики; выпуск денежной лотереи.

Либерал — пессимист; человек, относящийся к высшим слоям.

Вермахт — военное министерство в 30-х годах в Германии;

президент в Германии; верхушка темных сил над бундесвером;

главнокомандующий.

Эскалация — прекращение военный действий, свертывание;

что-то военное; перенос войны в другое место [16].

Можно легко представить себе, какие искажения возможны при понимании речи человека, использующего эти слова. Такие изменения смысла, связанные с непониманием отдельных слов, при дальнейшей трансляции могут все дальше и дальше ухо­дить от первоначальных намерений, искажаясь до неузнавае­мости.

Стилистический уровень непонимания. Следующим уровнем

непонимания, который может быть причиной затруднений в об­щении и его низкой эффективности, является уровень стилисти­ческий или синтаксический.

Человек обязан понять и, следовательно, отразить в каком-то ответе или действии только то словесное обращение, которое подчинено установленной грамматической структуре. В против­ном случае он вправе третировать обращающегося как невежду или иностранца, а в случае глубокого нарушения грамматики не находить смысла в его словах и, следовательно, игнориро­вать их.

Не только явное нарушение грамматики вызывает реакцию непонимания, но и явное нарушение стиля, некоторого соотно­шения между формой и содержанием сообщения. Например, следующая тирада может вызвать у слушающего в лучшем случае смех: «Показ Пушкиным поимки золотой рыбки, обе­щавшей при условии ее отпуска в море значительный откуп, не использованный вначале стариком, имеет важное значение. Не менее важна и реакция старухи на объяснение ее старика о не­использовании им откупа рыбди, употребление старухой ряда вульгаризмов, направленных в адрес старика и принудивших его к повторной встрече с рыбкой, посвященной вопросу о ста­ром корыте» [111, с. 62].

Может привести к непониманию и стилевое переусложненйе, когда родной язык воспринимается почти как иностранный. Пример такой ситуации, к сожалению, довольно часто встре­чающейся в действительности, в юмористической форме выгля­дит так: «Доклад кончился, и председательствующий профес­сор Дробыш предложил задавать вопросы. Первым поднялся Пятаков:

— Скажите, пожалуйста, ваш молоток не очень сильно тря­сет?

Докладчик, услышав вопрос, оторопело захлопал глазами. Его путь в науку пролег через среднюю с уклоном и высшую школы. С живым производственником он встретился впервые. Наступила томительная пауза. На помощь молодому коллеге пришел многоопытный профессор Дробыш:

— Товарищ имеет в виду, — пояснил он, — в какой степени одна из важнейших характеристик установки—вибрационная константа — соответствует условиям применения, исключающе­го негативное воздействие виброфактора на исполнителя.

—Вопрос понял,—облегченно кивнул головой кандидат.— Поясняю. В результате проведенных экспериментов удалось выяснить, что частотная амплитуда среднеквадратичной по­грешности отклонения рабочей поверхности от мнимой геомет­рической оси совпадает с математическим ожиданием резуль­тата, поэтому есть все основания предполагать, что данное со­ответствие действительно имеет место.

Теперь захлопал глазами Пятаков. На помощь опять по­спешил профессор:

— Докладчик считает, что работать молотком можно. У вас

еще есть вопросы?» [38, с. 86].

По сути дела, стиль сообщения, стиль коммуникации точно также «наводит» на определение групповой принадлежности его «хозяина», как фонетика и семантика. Если стиль коммуни­кации определяется как «чужой», а тем более «враждебный», то понимания ждать не приходится. Существенно, что различе­ние «своего» и «чужого» зависит не от «объективных» характе­ристик стиля, а от субъективных представлений слушающего. Скажем, студент первого курса университета еще не очень вла­деет «переводом с научного» стиля, но если он хочет стать «своим» среди ученых, он поймет научный стиль гораздо луч­ше, чем человек, искренне не любящий этих «очкариков с гал­стуками, говорящих на каком-то птичьем языке».

Важно отметить, что стиль—это не только способ словес­ных сообщений, но и способ достижения соответствия формы и содержания в коммуникации. В главе «Старые знакомые» го­ворилось о том, что понимание другого крайне затруднено в тех случаях, когда в его поведении не соответствуют друг другу, не стыкуются вербальные и невербальные элементы. Это тоже проявление несоответствия формы (невербальное, экспрессивное поведение) и содержания (информации в словах). Возможно

также несоответствие избранной словесной формы тому эмоци­ональному содержанию, которое передается. В любом случае можно говорить о «неправильном» стиле коммуникации, кото­рый и приводит к трудностям в понимании.

Логический уровень непонимания. Еще одной причиной не­эффективности общения может быть логический уровень непо­нимания, который вызывается неприятием одним из участников общения логики и аргументов другого. Если человек, с нашей точки зрения, говорит или делает что-то в противоречии с пра­вилами логики, то мы его не только отказываемся понимать, но и эмоционально воспринимаем его отрицательно. При этом неявно предполагаем, что логика есть только одна — правиль­ная, т. е. наша. Однако ни для кого не секрет, что есть и «жен­ская», и «детская» логика. И каждый человек живет и думает по своей логике, но вот в общении, если эти логики несоотне­сены или если у человека нет ясного представления о логике партнера, о ее отличиях от собственной, тогда и «срабатыва­ет» барьер логического уровня непонимания.

Примеров несовпадения логических правил, используемых разными людьми, достаточно много. Когда ребенок говорит, что «солнце живое, потому что оно движется», он мыслит по своей, подчиняющейся достаточно строгим законам логике. И хотя взрослого человека не убедит его аргумент и он может даже посмеяться над ним, тем не менее для детей это вполне доста­точный аргумент, и они друг друга отлично понимают.

В исследованиях советских психологов, проводившихся в 20-х годах в Туркмении, испытуемым предлагалось два вида силлогизмов. В одном случае силлогизмы строились из посылок, в которых испытуемые имели собственный практический опыт, только опыт этот переносился в новые условия. Например: «Там, где жарко и сухо, хорошо растет хлопок; в Англии холодно и сыро; растет там хлопок или нет?»

В другом случае силлогизмы оперировали материалом, в ко­тором испытуемые не имели личного опыта и операции вывода из силлогизма должны были носить чисто теоретический харак­тер. Например: «На дальнем севере, где снег, все медведи бе­лые; Новая Земля находится на дальнем севере. Какого цвета там медведи?»

Испытуемые, живущие в наиболее отсталых условиях (пре­жде всего женщины-ичкари), отказывались делать какие-либо выводы даже из силлогизмов, относящих к первому виду. Они обычно заявляли, что не бывали в неизвестном для них месте и не знают, растет ли там хлопок. Лишь при продолже­нии опыта и просьбе ответить на вопрос («что следует из слов экспериментатора?») они соглашались сделать вывод («по ва­шим словам, должно получиться, что там хлопок расти не мо­жет, если там холодно и сыро; когда холодно и сыро, хлопок не растет»).

Еще более решительно они отказывались делать выводы, когда предлагался второй вид силлогизмов. Как правило, мно­гие отказывались принять большую посылку, заявляя, что «они никогда не были на севере и никогда не видели медведей;

для ответа на этот вопрос нужно обратиться к людям, которые были на севере и видели медведей». Часто они, полностью иг­норируя посылку, заменяли вывод из силлогизма собственными соображениями («медведи бывают разные, если он родился красным, он и останется красным»; «мир большой, я не знаю, какие бывают медведи») и заводили общие, основанные на слу­хах рассуждения о жизни медведей разговоры, т. е. каждый раз уходили в сторону от решения задачи.

Некоторые испытуемые полностью отрицали возможность сделать какой бы то ни было вывод из силлогизма этого вида, заявляя, что они «могут рассуждать только о том, что они ви­дели», «не хотят врать», «дать ответ на этот вопрос могут толь­ко те люди, которые или видели, или знают». Даже наводящие вопросы («как получается по моим словам?») не приводили здесь к успеху. Они отказывались обратиться к операции логи­ческого вывода из данных посылок.

Полное отрицание возможности сделать вывод из положения, в котором нет собственного опыта, недоверие к любой логиче­ской операции, если она носит чисто теоретический характер, однако признание возможности делать выводы из собственного практического опыта — вот наиболее характерные особенности этой группы испытуемых [64].

Очевидно, что если коммуникация, адресованная таким лю­дям, будет построена исключительно по правилам формальной логики, то она вряд ли будет эффективной.

По сути дела, логика тоже бывает «наша», «своя» и «чу­жая». Чужая логика — неправильная, и следовательно, к ней мы можем относиться недоверчиво или пренебрежительно. Если мы отказываем логике сообщения в правильности, то на нас не произведут никакого впечатления разнообразные «следова­тельно», «исходя из... мы можем заключить», «потому что» и т. п., так как мы расцениваем это только ка.'к «подделку» поХ логику, и ей не верим. В таком случае можно сказать, что воздействие .«натыкается» на логический барьер непонимания.

<< | >>
Источник: Крижанская Ю. С., Третьяков В. П.. Грамматика общения.1990. 1990

Еще по теме Авторитет.:

  1. Авторитет.
  2. Внутренние авторитеты
  3. O КУЛЬТЕ ЛИЧНОСТИ И АВТОРИТЕТЕ
  4. Использование феномена авторитета.
  5. Использование феномена авторитета.
  6. 18.5 Преступления, посягающие на авторитет государственной власти
  7. Преступления, посягающие на авторитет государственной власти
  8. Только принесением разума в жертву вере можно обосновать ключевое положение консерватизма и его догматики — принцип авторитета.
  9. У Кантовій етиці, яку вибудовано на понятті практичного розуму й яка прикриває це поняття великим авторитетом імені автора, проходить іще один мотив
  10. Власть в организации–
  11. Опросник
  12. 4.1 Власть как общесоциологическая категория
  13. 5.1.4. Суггестивное общение
  14. Кодекса судейской этики.
  15. Оскорбление представителя власти (ст. 319 УК РФ)